В тени Алтополиса

Голубятня стояла чуть в отдалении от первой линии гаражей, настолько поросшая кустами и деревьями, что только крыша торчала наружу. По ней и нашел. Свернул на узкую тропинку, и отмахиваясь от приставучих комаров, побрел к возвышающемуся впереди строению.

Странно, дверь оказалась открыта… Обыкновенно, пацаны закрывали её на щеколду. Не то чтобы это имело хоть какой-нибудь смысл. Окромя полуразвалившегося дивана внутри красть было нечего. Может случайно забрел бухарик или Тоша… Точно, Тоша! Помнится, он планировал свинтить с работы пораньше. Заскочить к Тоньке-морковке в гости, и уговорить последнюю пойти на свиданку. А что – спальное место наверху имеется, опять же вид со второго этажа открывается замечательный. И людей поблизости нет. Будешь стонать, никто не услышит, окромя ошивающейся поблизости стаи бродячих собак.

А что, если они уже того – начали? И тут я такой врываюсь, хлопаю в ладоши - вот смеха-то будет: смотреть, как визжит переполошенная Тонька и как прыгающий кузнечиком Тоша спешно натягивает штаны.

Полный веселого предвкушения, я толкнул дверь и только что успел - жалобно пискнуть. Чужая рука втащила меня внутрь, схватила за грудки, припечатав к стене с такой силой, что труха посыпалась с потолка. Из темноты на меня уставились сверкивающие белками глаза.

- Кто таков?

- Иван Махров.

Зря я начал паясничать. Одно дело перешучиваться с бабками на рынке, и совсем другое - с незнакомым мужиком. Чужие пальцы еще сильнее стиснули горло. Приподняли над полом, отчего ноги мои задергались, пытаясь отыскать твердую опору. Но не было её – не нашлось, лишь разрывающая легкие боль и тьма, поглотившая мир вокруг.

Даже не понял, когда меня отпустили. Просто в один момент оказался валяющимся на полу, с хрипом втягивающий в себя воздух. Ногти вцепились в деревянный настил и зашкрябали, словно в этом был некий ускользающий от помутившегося сознания смысл. До чего же хреново… Дышать, дышать пока имеется такая возможность. Как можно больше дышать.

- Очухался, мелкий паршивец?

Все та же рука оторвала моё тело от пола, но против ожидания душить не стала, а лишь помогла прислониться к стене.

- Готов говорить?

- Да.

Неизвестный присел на корточки, так что мне стали видны его руки – крепкие, перевитые нитями черных вен. Я не сразу сообразил, что это была татуировка. Она ползла колючей лозой по плечам, доходила до самой шеи и скрывалась под воротом майки. Стригун значит… Липкий страх проник внутрь с очередной порцией воздуха, и принялся распространятся по организму, как ржа по спелому колосу: пожирая… лишая воли. Это тебе не казачки малажские, и даже не социалисты, чаем с печеньем не напоят. И хорошо, если живым дадут уйти, а не придушат прямо здесь в голубятне.

- Как зовут? – задал он первый вопрос.

- Чижик я… Лешка Чижов.

- На кого работаешь?

- На Лукича.

- На малажских, стало быть, - добавил стригун после короткой паузы.

Глупо было отрицать очевидное, поэтому я закивал головой. Сидящему напротив бандиту это не понравилось. Он размахнулся и влепил мне пощечину. Не ударил, а именно что хлестнул, словно девку какую.

- Никаких кивков и обезьяньих ужимок. Я спрашиваю – ты отвечаешь, усёк?

- Да.

- Не слышу?

- Да, - прохрипел я что было мочи.

Рука Стригуна снова потянулась ко мне, но против ожидания бить не стала, а лишь похлопала по плечу.

- А ты молодец, быстро смекаешь. Будешь меня слушаться, останешься цел... А теперь говори, какие дела с Лукичем?

- Да какие там дела – так, мелочи. Я ему по хозяйству помогаю, а он меня за это жильем обеспечивает и кормежкой.

- Только по хозяйству? – не поверил стригун

- Ну еще по рынку бегаю, слухи собираю всякие разные.

- Стучишь, стало быть?

Прозвучало обидно, тем более что не стукач я, а информатор – глаза и уши малажских казачков. Это на Центровой нашего брата не жалуют, а в Фавелах наоборот - уважают. В ихнем районе целая сеть выстроена из живых камер. Жандармские броневики еще только пылят по дальней улице, а генералы уже в курсе готовящейся облавы. А все благодаря острым глазам «хальконов» - соколов, стало быть, на русский манер. Бразилы уважали подобного рода профессию и только наши вечно путали, называя обидным словом стукач.

- Я не стучу, а информирую.

- Да? – удивился стрига подобной наглости, – а не всё ли равно? Хрен редьки не слаще.

- Может и не слаще, только разные они.

На потрескавшихся губах бандита заиграло подобие улыбки.

- Нравишься ты мне, паря - наглый, дерзкий, прямо как я в молодости. И откуда такой нарисовался?

- С Центровой.

- О как, местный, стало быть. И как тебе – местному пришло в голову на чужаков работать? Ты же в курсе, кто Центровую держит?

Ни в коем случае нельзя было говорить стриги. Они это прозвище за оскорбление считали, в случае чего могли предъявить, потому и сказал осторожно:

- Артель.

- Верно, артель свободного братства. Вот гляжу я на тебя паря: шустрый, бойкий, знаешь тему и местные расклады. Отчего же к нам не пошёл, а сразу к казачкам направился?

- Не по своей воли.

- Как это? – удивился бандит.

- Так ваши же меня казачкам и отдали. Доставили бандеролью на порог дома самого Малаги.

Выцветшие брови стригуна нахмурились.

- Поясни, - потребовал он.

Пришлось рассказать историю одного незадачливого пацана, угодившего в переплет прошлой зимою. Без особых подробностей, да собеседнику они и не требовались. Он сразу понял, о чем идет речь.

- Так это ты, стало быть, того казачка свинчаткой огрел? Да, навел тогда шороху… Михась ихний – тварь ссученная, приехал весь из себя персик: то вина ему подавай, то шлюху лучшую, аж с самого борделя мадам Камиллы… Совсем дела плохи у Малаги, раз таких гнилых людей в посланники отряжает. Или может неуважение свое хотел показать?

Стрига замолчал, словно ожидая услышать ответ, но я на подобную фигню не повелся. Это только кажется, что он со мной беседы беседует, а на самом деле проверяет – насколько хорошо усвоил урок. Только открою рот и сразу леща схлопочу или того хуже - кулаком промеж глаз, чтобы не лез со своим мнением, когда не спрашивают.

- Чем конкретно занимаешься у Лукича?

- Говорю же, хожу по улицам, собираю слухи. Иногда слежу за точками вроде ресторанов или торговых лавок: какие машины подъезжают, какие уезжают, что за народ толкётся. Недавно в магазин автозапчастей ходил, что на Калюжке открылся, к ценам присматривался. Лукич, он же еще мастерскую держит, потому иногда требует узнавать расценки по поселку.

- Приглядывает, - поправил меня стригун.

Я спорить не стал, приглядывает Лукич за мастерской или держит... В хитросплетениях бандитской иерархии черт ногу сломит, кто кому начальством приходится, и кто главнее. По официальным бумагам дядька Степан директором считался, а Лукич сторожем. Но то по документам, а на деле ни одно серьезное решение без бобыля не принималось. Как что, Степан Никанорович к нему идет, а меня за дверь выставляет, чтобы не подслушивал. Вот и думай, кто из них главнее: тот, кто в кабинете сидит в начальственном кресле или тот, кто каждую ночь обходы совершает с любимым ружьем на плече.

- Значит просто гуляешь и всё?

- Вроде того, - пробормотал я, почуяв скрытый подвох.

И точно – сидящий напротив стригун ухмыльнулся, нехорошо так.

- А чё за документы строчишь по ночам?

- Я?

- Головка от ху… Чё за документы, спрашиваю?

- Лукич иногда приносит стопку счетов. Вот их содержимое и заношу в тетрадь: название деталей в один столбик, цену в другой, количество в третий.

- Сегодня вечером вынесешь из дома – поглядим, что за тетрадка такая.

- Не могу, – возразил я, и тут же затараторил, опасаясь словить очередного леща. – Лукич ночью не спит – с ружьем шлындает: то в мастерскую зайдет, то во дворе затаится, а то обратно в дом – чаи гонять. И нету у него никакого расписания, может за всю ночь ни разу не объявиться, а может дверью хлопать каждые пять минут. Говорю же, непредсказуемый он, поэтому незаметно свинтить не получится.