В тени Алтополиса

- Ну значит четырнадцать, - не стал спорить доктор. – Теперь осталось обсудить последний вопрос: как с тобой связаться?

- Не надо со мною связываться. Я сам наберу, когда решение приму. Вы только номер оставьте.

Я думал Аполлинарий Андреевич станет спорить, но доктор молча откинул полу пиджака. Извлек из внутреннего кармана визитку и протянул мне.

- Номер моего персонального приемника, - пояснил он, - звони в любое время.

Я покрутил в руках карточку – красивую, с золотым оттиском.

– Знаешь, как пользоваться?

Я честно признался, что нет.

- На самом деле это просто. Приемник - нечто среднее между телефоном и телеграфом. Набираешь указанный номер и оставляешь послание для абонента. Пять цифр в верху видишь – это мой персональный код. Называешь его диспетчеру, а дальше диктуешь текст сообщения. Минута, и я получаю электронную телеграмму, где бы не находился. Очень удобная штука.

- Как компактные телефоны?

Доктор рассмеялся:

- О, разница огромна. В столице новые технологии давно пришли на смену приемникам, а у нас – увы, качество связи не позволяет: то ловит, то не ловит, то сообщения с опозданием в полчаса приходят. Для офисных клерков может и невелика проблема, а для нас – врачей, пять минут промедления смерти подобны. Точнее, для наших пациентов.

Я засунул визитку в карман, где уже хранилась горсть слежавшихся леденцов, после уставился на доктора.

- У меня все, - сообщил тот.

Ну ежели все… Я принялся слезать со стула, задвинутого под самую столешницу. Едва не сдернул скатерть, бывшую в заведении до самого низа. И не жалко им, этакой тканью полы подметать.

Пока шагал к выходу – ждал, что меня остановят. Что Аполлинарий Андреевич начнет убалтывать, еще и денег на прощанье всучит, чтобы лучше думалось. Но нет, уговаривать меня не собирались. Вышел я на улицу совершенно свободным, не связанным никакими обязательствами.

Выданную доктором визитку я на всякий случай припрятал. Имелись у меня тайники, как и у любого нормального пацана с поселка. Целых пять штук, разбросанных по разным местам. Раньше в них хранилась всякая ерунда вроде цветных стеклышек и оберток от конфет, но со временем их содержимое кардинально изменилось. К примеру, в секрете у Южных ворот лежала настоящая чешская крона, неведомо каким образом занесенная в наш поселок. Я её выменял у местного дурочка Жужи на пару клубничных жвачек. Монета старая, выпущенная ещё в начале века, может и удастся коллекционерам за хорошую цену продать. Имелись и три пистолетных патрона, найденных прошлой весной на заброшенке. Торговцы ими вряд ли заинтересуются, а вот среди пацанов «маслята» считались ценной валютой. Настоящие, боевые… Очень хотелось услышать, как они в костре бабахнут. Может так и сделаю, ежели не найду на что сменять.

В другом секрете, что располагался на крыше пекарни, была заныкана деревянная шкатулка. Место теплое и сухое - самое то для хранения бумаг. Удостоверившись в отсутствии слежки, я вихрем поднялся наверх. Дополз до трубы и отогнув край металлической планки, называемой у печников фартуком, извлек шкатулку. Помимо дешевых запонок внутри хранилась колода с изображением обнаженных девиц. Увы, часть карт отсутствовала, поэтому сыграть ими в шута не получится. А вот толкнуть падкому до женских прелестей Тоше – вполне.

Открыв крышку, пробежался взглядом по имеющемуся в наличии – ничего не пропало? Вроде все на месте: и запонки, и карты, и запасная резинка для рогатки. Положив визитку, я спрятал шкатулку обратно. Оперся спиною о шершавую поверхность трубы и прикрыл глаза. Заполонившая мысли суета мигом улетучилась.

Хорошо было на крыше - свежо. Легкий ветерок задувал с южных просторов, норовя похолодить вспотевшую шею. Вот так бы сидеть, да слушать вечный гомон трущоб. Вдыхать разлившийся по воздуху запах степных трав и аромат выпечки, доносившийся снизу. Надо будет не забыть заскочить в пекарню, прикупить макового рулету. У пацанов как раз смена на заправке заканчивалась. Гамахен обещался принести грушевого лимонаду, оставшегося после семейного торжества, а у Малюты в заначке имелась сгущенка одной известной московской фабрики.

Протираешь крышку, пробиваешь гвоздем две дырки: одну для пития, а через другую, чтобы воздух выходил. Прикрываешь глаза, и начинаешь потягивать вкусную до невозможности белую патоку. Медленно и со смаком… Разве может быть что-то лучше?

Дела в пекарне шли не важно. Лежащий на полках товар не отличался привычным разнообразием, да и сам хозяин порядком осунулся. Оно и понятно, тяжело в одиночку тащить дело. Когда жена – сварливая старуха, а единственный сын вместо того, чтобы помогать, пьет горькую. Официальный повод забухать у парня имелся – несчастная любовь. Расстроилась свадьба Севастьяна и первой красавицы Калюжки - Таисии Парфирьевой. Добилась своего мамаша, уберегла любимого сыночку от гулящей девки. Хотя на счет последнего имелись сомнения. Родительница - та да, с половиной улицы переспала, прежде чем выскочить замуж, а вот дочка в порочащих связях замечена не была. Наоборот, вела жизнь тихую и скромную, как и положено благонравной девице. Только когда это слухам мешало?

Разбежалась влюбленная парочка. И что самое печальное, никому от случившегося легче не стало: ни Севастьяну, погрузившемуся с головой на дно бутылки, ни мамаше его, ни Таисье. Поселковая красавица в одиночестве томилась не долго. Связалась с клерком из города: на редкость невзрачным, поросшим жирком, да еще и старше её лет на десять. Сразу стало понятно, что не в любви дело. Будто назло она поступила окружающим. Дескать, распускали про меня слухи, что ради денег под любого лягу, так нате вам – подавитесь.

Жалко было девчонку, уж больно красивая. И дурака Севастьяна тоже жалко. Но жальче всего в сложившейся ситуации было пекаря. Нормальный он мужик – работяга, с раннего утра на ногах. И выпечка у него получалась пышной и вкусной - такой, что во всем поселке не сыскать. И все было бы хорошо, но досталась ему в жены своенравная особа. Я когда на крыше жил, с ума сходил от её противного голоса, а она все пилит и пилит - ей-ей, пила двуручная. И то ей не то, и это не эдак.

Я когда рулет покупал, она аж специально из соседней комнаты вышла. Зная мужнину доброту проследить, чтобы он чего лишнего в пакет не положил. Так и стояла до самого конца, в спину смотрела, пока я из пекарни не вышел. Ух, змеюка!

Всю дорогу только о ней и думал – злился, вспоминая гаденькое выражение лица: сморщенное, словно у запечённого яблока. Пинал по пути пустые банки, камешки, а один раз запустил осколком кирпича в копошащийся клубок крыс. Ох и злился… и только когда показалась заброшенная голубятня, малясь попустило.

Находилась та на самой окраине поселка, среди полуразрушенных гаражей. Местные свозили сюда ненужный хлам и здесь же шныряли мутные типы в поисках поживы. Хватало наркоманов, нищих, алкашей и прочих опустившихся личностей. Я бы сроду сюда не сунулся, если бы не пацаны. Им отчего-то в голубятне нравилось, особенно на втором этаже, откуда открывался вид на степь.

Пацаны даже одну стенку разобрали, организовав подобие балкончика. Вычистили всю грязь, убрали мусор и осколки разбитого стекла. Малюта притащил со свалки мебель, прибил отломанную спинку, и получился диван: мягкий и удобный. Мы любили на нем сидеть, болтая о пустяках и наблюдая за тем, как солнце медленно опускалось за горизонт. Как волнуется ковыль, ходит волнами бескрайнего моря, наполненного стрекотом кузнечиков. Как наливается алым цветом полоска закатного неба и над головой появляется россыпь первых звезд. В такие моменты ни о чем особо не думалось. Просто хорошо было от осознания того, что ты есть: сытый и довольный. Что рядом сидят пацаны, спорят, ругаются, а порою несут чепуху. Хрустят сухариками и потягивают из бутылки ситро, или сгущенку, или подкисленную лимоном воду. Иногда это было пиво. Но мне алкоголь пацаны не давали. Говорили, мал еще – не вырасту, если буду бухать, а я и не больно-то просил. Так, попробовал пару раз – редкая гадость, оставляющая во рту неприятное послевкусие. Не понимаю, и чего они в нем нашли?