Фактор беспокойства

Иронично хмыкаю и мне вторит Николас. Вот жешь… как есть шалава! Даже не верится, что передо мной сидит мой бывший «кумир», но мне так даже проще.

— Джованна, я действительно хочу сделать тебе одно предложение и очень надеюсь, что ты его примешь. Как ты смотришь на то, что я дам Вам целую тысячу американских долларов, но при условии, что ты уже сегодня забудешь о «Жернис» и не вернёшься сюда никогда? Можете уехать в любой другой город Франции. Если захочешь, то в другую страну и даже за океан? Могу завтра же отвести Вас обеих в Гавр и купить билеты на теплоход в США или Канаду, но при условии, что назад Вы уже не вернётесь. Подумайте хорошенько, ведь это очень хорошие деньги и Вам двоим хватит на целый год.

Симона морщит лоб и начинает о чём-то размышлять, но вот Эдит, в отличие от своей сводной сестры, не раздумывая возмущённо подскакивает со стула и злобно щурясь с ходу заявляет:

— А не пошёл бы ты куда подальше, красавчик? С чего бы это я вдруг уехала из Парижа и оставила Папочку? Ты вообще кто такой и какое тебе дело до того где я пою? Завидуешь? Метишь на моё место? Не дождёшься!

Чёрт, я ж совсем забыл, что «мозг» этой парочки находится у Симоны, мне надо было бы сначала с ней переговорить. Сама Эдит к деньгам никогда серьёзно не относилась и тратила их при первой же возможности, недаром они всегда хранились у её наперсницы.

— Мне нечему завидовать и на твоё место не претендую. Но «твоё место» на площади Пигаль, а не на Елисейских полях. Ты не подходишь этому респектабельному заведению. Сколько уже времени ты находишься здесь? Две недели? А твои сутенёры тебя не потеряли? Или они тоже уже здесь и предлагают услуги своих «пташек» клиентам этого кабаре? Так Луи Лепле это может не понравиться, об этом ты не подумала? — от двери «отлипает» Николас и озадаченно на меня таращится:

— Мишель, а ты это вот сейчас серьёзно говоришь?

— А ты проверь! — и киваю на телефон внутренней связи. Николас снимает трубку и набирает номер:

— Марсель? Обойди квартал и загляни в «Бель Ферроньер», тут мне птички нашептали что в нашем районе чужие «коты» завелись, как бы они в нашей кафешке лёжку себе не устроили.

— Это не «Коты»! Это мои друзья там меня дожидаются, сюда же их не пускают! — Эдит пытается выскользнуть за дверь, но сквозь такого мордоворота как Николас так просто «не просочиться».

— Стоять! А ну, вернись на место, шалава! Я же тебя сразу предупреждал, что у нас тут приличное заведение, а не публичный дом. К нам ходит самая респектабельная публика и не тебе тут что-либо менять! — похоже Николас со мной тоже уже согласен, что этого «воробышка» надо срочно выпроваживать.

— Эдит, поверь мне, у тебя впереди великолепное будущее, но сейчас ты сама себя губишь и даже не понимаешь этого. Мы оба знаем, что ты алкоголичка, но твоей вины в этом нет. В этом полностью заслуга твоей бабки-пропойцы, что добавляла вино в твою бутылочку с молоком, чтоб ты быстрее засыпала и не тревожила её своим младенческим хныканьем. Но вот марихуана, кокаин и морфий — это уже полностью лежит на твоей совести и совести твоей подруги, что снабжает тебя этой дурью. Тебе надо лечиться, чтоб однажды просто не сдохнуть под забором от передозировки или в клинике, не сумевшей тебя откачать от очередной наркотической ломки.

Брови Николаса ползут на лоб, а взгляды обеих подружек начинают судорожно метаться по сторонам в поисках выхода из кабинета.

— Мсье, наверное, работает на фликов и следит за нами? Только тупой ажан может придумать и сказать подобную гадость о леди! — Симона гордо вскидывает голову и тут же нахрапом ломится к двери. Но получив чувствительный тычок от Николаса отлетает назад и вновь плюхается на стул.

— Леди сидят в зале, а здесь я вижу только двух шлюшек. Если бы я работал на полицию, тебя как малолетку давно бы уже упекли в исправительный дом «Добрый пастор», за бродяжничество и проституцию. А после совершеннолетия ещё бы добавили срок за распространение наркотиков и засадили бы в женскую тюрьму лет на пять. Так что советую думать, прежде чем открывать рот! — перевожу взгляд на Пиаф:

— Эдит, ты постарше своей подруги и, наверное, ещё не все мозги пропила. Так что отнесись к моим словам серьёзно. Можешь даже обратиться к Лепле, он добрый и в беде тебя не бросит, может даже оплатит твоё лечение. Но если ты не порвёшь со своим прошлым, лучше тебе из кабаре уйти самой и сразу, иначе тебе в этом очень сильно и очень больно «помогут». — от дверей доносится громкое и согласное «хрюканье».

Ещё четверть часа мы сидим в полной тишине и даже «вполглаза» наблюдаем за тем Шоу, что ведёт Микки. В общем-то, у неё вполне себе неплохо получается, если сильно не придираться. Но вскоре в нашем кабинете появляется слегка запыхавшийся Марсель и вид у него немного озадаченный.

— Николас, я тут пробежался по кварталу и хочу сказать, что твои «пташки» чирикали по делу. От мадам Жу-Жу к нам уже поступила претензия. Чужие «птички» влёт перехватывают клиентов на улице прямо под носом у «модисток» из её «ателье». А в нашей кафешке, ты не поверишь, засели сразу два «кота» со своими шестёрками! Борзые по самое не могу. Надо бы гнать нашего бармена в шею, похоже скурвился сволочь, раз помалкивал о таких «гостях».

Смерив девушек взглядом, не обещающим ничего хорошего, Николас отдаёт распоряжение:

— Я к Луи, а ты свистай «наверх» всех наших и заскочи на кухню к «Малышу», пусть прихватывает своих «поварят» и тоже подтягивается. — и уже нам: — Мишель, ты не вмешивайся, это не твоя работа. А с Вами, шалавы, я разберусь попозже. Сидите здесь тихо и не вздумайте никуда слинять. Найду везде!

Мы остаёмся втроём и в кабинете повисает мрачная тишина, нарушаемая лишь горестными вздохами Симоны и возмущённым сопением Эдит. Мне на это пофиг. Я знаю, что Пиаф пробьётся и сама, но вот оставлять ей «на съедение» своего друга у меня нет никакого желания. Как-нибудь перебьётся. Но всё-таки открываю шкафчик, где у Луи хранятся бумаги и оторвав листок из блокнота вписываю туда одну строчку, «Раймонд Ассо поэт», после чего протягиваю листок Симоне.

— Не знаю, на беду или на счастье ты появилась в жизни Эдит Пиаф, но от тебя зависит кем ты станешь для неё. Добрым ангелом или чёрным вестником невзгод, но постарайся всё-таки стать добрым. Без Эдит ты сама из себя ничего не представляешь, но Ваши судьбы теперь тесно переплетены, не сведи её в могилу до времени. Помни, ты в ответе за судьбу певицы. Возьми и сохрани листок. Этот человек поможет Пиаф стать великой. — Симона фыркает, но всё-таки принимает листок и совершенно меня не стесняясь прячет его в лифчик. О, господи! Она ещё и бюстгальтер носит, что им поддерживать-то?

— Мсье, а Вы кто? — хм, кажется малышка Пиаф вспомнила о приличиях и решила познакомиться?

— Меня зовут Мишель Лапин, я музыкант и когда-то сам начинал в этом кабаре.

— Мсье конферансье Мишель Лапин? — глаза обоих девушек расширяются от удивления, а брови ползут на лоб. — Но это же Легенда! В «Жернис» о Вас только и вспоминают. Это правда Вы? Тот самый человек, что ставил первые номера в кабаре и сам из обычных куплетистов пробился в мир большого Шоу-бизнеса? — хм… видимо чего-то я о себе не знаю. Вот уже и в «легенды» записали.

— Момона! Не потеряй листок! Мсье Лапин, расскажите, как Вам это удалось? Что для этого надо сделать? Ну пожалуйста!

Эдит с силой прижимает ладони к груди и с надеждой смотрит на меня умоляющим взглядом. О том, что Пиаф всегда мечтала о большой сцене и стиснув зубы упорно туда пробивалась, хорошо знаю из своего прошлого. Попробовать что ли убедить её отказаться от своих пагубных привычек? Вряд ли тут одни разговоры этому помогут, но «А пуркуа бы и не па?»© Минут через сорок появляется возбуждённый Лепле и прерывает наш с Эдит оживлённый диалог о трудностях артистической карьеры. Вытирая носовым платком кровь с кулака Луи лыбится во все свои оставшиеся двадцать зубов. Несмотря на ссадину на скуле, настроение у моего друга великолепное и боевое.