Страница 34 из 47
Мое сердце сжимается от чувства вины. Маме лучше держаться подальше, потому что если я разыщу ее, не представляю, что я скажу или сделаю. А Крейтон… я даже не знаю, что и подумать. Я чувствую себя виноватой, поскольку стала причиной того, что его прошлое полощут в таблоидах, но чувство вины борется с обидой – ведь он не сказал мне о покупке студии, а теперь из-за этого может предстать перед судом.
Он сделал это и не сказал мне ничего. Почему? И почему он сегодня не позвонил мне? Какое-то время я смотрю на телефон, а потом начинаю быстро искать его номер в телефонной книге. Я нажимаю кнопку, пытаясь решить, что я ему скажу.
Но в этом нет необходимости – сразу включается автоответчик.
Я набираю его номер снова.
И снова.
И снова.
И ничего.
В конце концов я звоню в его офис. Но вместо секретарши, которая ответила мне в прошлый раз, я слышу записанный на автоответчике текст, в котором меня благодарят за звонок и предлагают перезвонить по номеру департамента связей с общественностью. Я несколько раз моргаю и кладу телефон на столешницу.
Серьезно, Крейтон? Что происходит?
Единственное, что я могу предположить, – на них обрушился шквал звонков из-за сегодняшних новостей. Несколько мгновений я размышляю о том, не позвонить ли мне в департамент связей с общественностью и не попросить ли их сказать боссу, чтобы он перезвонил жене. Но в конце концов я решаю, что это не лучший вариант.
Мое воображение разыгрывается. Не сидит ли он за столом секретных переговоров, которые не может прервать? Не из-за сделки ли с «Хоумгроун» он подвел меня, когда мне нужно было возвращаться в Нэшвилл? Столько чертовых секретов, и я не в курсе ни одного из них.
Вот вам и попытка наладить нормальные супружеские отношения. Супружеские отношения подразумевают, что ты говоришь супруге, что купил ее студию. Супружеские отношения подразумевают, что ты признаешься в том, что вот-вот окажешься в дерьме из-за покупки этой студии.
А со своей стороны я должна извиниться за то, что не смогла удержать язык за зубами и выдала маме информацию, которую она смогла продать прессе.
Я хочу наброситься на него и в то же время хочу извиниться перед ним.
Почему любовь так сложна?
Когда он все еще не позвонил мне к тому моменту, когда я побросала свои сумки в «Кадиллак», ярость побеждает. Где, черт возьми, мой муж?
Сумка для боулинга – последняя вещь, которую я кладу на заднее сиденье. Я подумывала о том, чтобы оставить ее, но сказала себе – наплевать. У меня предчувствие, что наплевать будет моей мантрой на этот день.
Твоя мама продала тебя таблоидам? Наплевать.
Твой муж купил твою студию и даже не упомянул это? Наплевать.
Твоего мужа тащат в суд из-за покупки вышеупомянутой студии и он и это не упомянул? Наплевать.
Я захлопываю дверцу машины и резко трогаюсь с места. Мне нужно сделать одну остановку, прежде чем я уеду из города, так что я направляюсь к станции техобслуживания Логана.
Я уверена, что, когда я останавливаюсь, шины «Кадиллака» дымятся. Наплевать.
Я открываю дверцу, вылезаю из машины и бедром захлопываю ее. Наплевать.
Решительно направившись к гаражам, я рывком открываю дверь, не утруждая себя тем, чтобы позвонить. Музыка снова грохочет на весь зал, так что я подхожу к приемнику и выключаю его. Наплевать.
Логан, склонившийся над «Мустангом», поднимает голову.
– Опять? Почему ты так не любишь «Цеппелин»?
– В этой группе одни мужики. И этого достаточно.
Хотя сегодня меня не радует и женская половина человечества – и особенно матери.
Логан распрямляется, прислоняется боком к капоту вишневой машины и скрещивает руки на груди.
– Снова Карас?
Я воздеваю руки к небу.
– Естественно! Ну, он и моя мама.
Я расхаживаю по гаражу, переступая через разбросанные по полу инструменты, и выкладываю ему всю эту горестную историю.
Когда я заканчиваю, Логан смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– У тебя выдалось неудачное утро, детка.
– И не говори.
– Что я могу сделать?
Я вспоминаю о причинах, которые заставили меня приехать сюда.
– У меня две просьбы, если не возражаешь.
– Все, что хочешь. Тебе нужно лишь попросить.
На мгновение я задумываюсь над тем, чтобы попросить его разыскать мою маму, но потом решаю, что это самая плохая идея.
– Ты сможешь продать мой «Понтиак»?
– Конечно. Просто скажи, куда переслать деньги.
– Об этом потом. – Я останавливаюсь и смотрю на него. – Еще мне нужно, чтобы слесарь поменял замки в бабушкином доме. И если ты услышишь, что моя мама вернулась в город, я хочу, чтобы ее снова арестовали, если она захочет пробраться в дом. Этот дом мой, и я не хочу, чтобы она там появлялась. В прошлый раз она стащила ценные вещи, и я хочу покончить с этим дерьмом.
– Считай, что это уже сделано.
Немного остыв, я подхожу к нему и целую его в щеку.
– Ты хороший человек, Логан Брентли. По-настоящему хороший.
Его щеки краснеют, но он улыбается.
– Не забывай об этом, Холли Викман. Звони мне, если тебе что-нибудь понадобится.
Он поворачивается, берет клочок бумаги с рабочего стола и толстым карандашом записывает на нем номер своего телефона.
– Нэшвилл не так уж далеко отсюда, и если я буду нужен тебе, я приеду. Только скажи одно лишь слово.
Я не знаю, как отреагировать на это, так что просто говорю:
– Спасибо. Я рада, что моя машина сломалась именно на этой заправке.
– Я тоже, милая. Я тоже.
Я стою на распутье – и в переносном смысле, и в буквальном. Я могу поехать на юг, в сторону Нэшвилла, и спрятаться за забором у Таны или у Буна. Или направиться на север, в тот шквал дерьма, который обрушился на моего мужа. Шквал дерьма, в который я внесла свой вклад, потому что была откровенной с мамой.
Я думаю о том, что сказал мне Крейтон вчера вечером, прежде чем положить трубку.
Я всегда поддерживаю тебя, Холли. И что бы ты ни сочла лучшим для тебя, я поддержу тебя и в этом.
Как бы зла я ни была из-за того, что он ничего не рассказал мне о «Хоумгроун», я обязана ответить ему тем же – поддержать его. Я дважды сбегала от него, но сейчас я побегу прямо к нему. Я не хочу сказать, что не спрошу у него, чем он, черт побери, думал, не говоря мне ни о чем. Но это не игра.
Это главная битва в моей жизни.