Сводные

Она даже подумать не могла, что у неё может не быть друзей. В прошлой школе она дружила со всеми ребятами, даже с теми, кого не особо любили. Юлька всегда была первой, кто тянул руку на уроках и первой, кто вызывался выступить с танцем или стихом на мероприятии. Она никогда не боялась сцены, привыкнув к выступлениям с малого, но то, что произошло на первое сентября прошлого года навсегда заставило её усомниться в себе. Юлька помнила, что, когда её новая учительница спросила, кто из ребят хочет рассказать стишок на линейке к первому сентября, Юля привычно подняла руку. Единственная из всех ребят. Стишок был не очень сложным и ей хватило получаса, чтобы вызубрить его досконально. Она не стеснялась и не боялась, но, когда вышла на сцену перед школьниками и их родителями, поняла, что поспешила. Нет, она помнила каждое слово, что учила, но из-за этого чертового заикания, стояла на сцене и молча открывала рот, едва-едва заставляя себя мычать какие-то одноголосные звуки. Чем дольше она там стояла, тем больше горели её щеки от унижения и тем сильнее сводило голос. В конце учительница, видно решив наконец её пожалеть, вышла на сцену и продолжила за девочку стих. Ох, как же тогда Юлька горько плакала! Она никогда не забудет какой униженной и глупой чувствовала себя, когда Сережка побежал следом за ней, чтобы успокоить. Он пытался заставить её поверить, что ничего страшного не случилось, но Юля на всю жизнь запомнила его взгляд, с которым Метеля смотрел за её выступлением. Эта смесь горечи и жалости в его леденисто синих глазах уязвляли сильнее насмешек и шуток остальных детей. Она мечтала провалиться сквозь землю, ведь понимала, как сильно подвела его.

Тогда Юля и пообещала себе, что больше никогда-никогда она не подведет Сережу.

Наверное, не удивительно, что после линейки ребята из класса её не взлюбили. Они смеялись, кривляли её, делали подножки и унижали всякий раз, как выдавался такой случай. Конечно, она могла пожаловаться Сережке, но ей было слишком стыдно идти к нему и рассказывать обо всем, что происходит. Постоянные издевки сделали свое дело и вскоре девочка начала сомневаться в самой себе. Чувство собственного достоинства и гордость, которую ей прививали с детства, рассыпалась каждый раз, когда вместо того, чтобы ответить на вопрос, она прикусывала язык и молча уходила, боясь, что из-за заикания опять наткнется на кривляния.

Однако она все еще держалась. Стойко держалась до первой недели января, веря, что ей просто нужно пережить ещё немного и приедет отец, чтобы забрать её и Сережу в настоящий мир, а все, что происходило в этой деревне забудется страшным сном. Она ждала с нетерпением, любовно зачеркивая каждый новый день в маленьком календаре, который носила в дневнике вместо закладки. Ведь папа никогда бы не пропустил её дня рожденья.

Новый год они встретили скромно, но весело. Баба Катя испекла торт, а Сережка с Юлей нарядили небольшую сосну, что росла на переднем дворике у дома. Поскольку игрушек у страрухи не было, девочка целую неделю перед праздником мастерила их из бумаги и разрисовывала карандашами. Получилось не так красиво, как обычно выходило наряжать ёлку у Юлиной мамы, но тоже неплохо. Сережка даже похвалил несколько раз.

Девочка совсем не удивилась, что папа не приехал на новый год. Он был очень занят и мог пропустить. Но когда отец пропустил её день рожденья шестого января, девочка сорвалась. Она ждала его с самого утра и до поздней ночи, просидев целый день на подоконнике окна, через которое хорошо видно проселочную дорогу. Она подскакивала на носочки и вытягивалась во весь свой небольшой рост каждый раз, когда с улицы доносился шум машины. Юля отказывалась садиться за накрытый в честь её праздника праздничный стол и резать именинный торт, пока папа не приедет, но все было без толку. Утро сменил обед, а позже и вечер, а он не приезжал. Она знала, что отец ни за что бы не пропустил её день. И то, что он не приехал к ним, могло значить лишь то, что его больше нет. Юлька навсегда запомнит тот момент, когда эта самая мысль поселилась в её сознании. Все сразу встало на свои места. И отсутствие денег и то, что отец за полгода ни разу их не навестил. С побелевшим лицом, она сползла с подоконника и молча ушла в их с Сережкой комнату. Она проплакала всю ночь, утыкаясь лицом в подушку и прикусывая собственные пальцы, чтобы никто не слышал её всхлипов, а утром перебралась в комнату на чердаке. С тех пор она больше не плакала.

Юля просто начала видеть мир в другом цвете — черном. Не было больше хорошего настроения, веселых дней или счастливых моментов. Каждый день был похож на предыдущий: те же насмешки и издевки, которым она не видела ни конца ни края, поскольку разуверилась в том, что папа приедет и спасет её. Ей нужно было научиться жить в этом новом мире и, видит Бог, она пыталась. Учила себя не реагировать на грубые слова и колкие замечания, которые, казалось, по самой душе скоблили острыми камнями. Училась отгораживаться от чужого мнения, от мира, что её окружал. Замыкалась в себе, в книгах, от которых уже тошнило.

Вот и сейчас, глядя на резвящихся парней, Юльке стало так горько, что она прикусила губу, чтобы не расплакаться. Казалось весь мир жил дальше. Сережка жил дальше, а она не могла. Зациклилась на своей трагедии, не понимала, как пережить всю ту боль, что довелось испытать. В одной из книжек, что она прочитала, говорилось, что дети легче переживают душевные травмы. Перерастают их, забывают. Почему же она не могла ничего забыть? Почему каждый день умирала от боли, что не позволяла дышать полной грудью с того самого дня, как увидела тела под черными мешками у горящего дома?

Должно быть она слишком сильно погрузилась в собственные мысли, поэтому резкий радостный крик Мишки о том, что он что-то обнаружил, настолько оглушил и обескуражил её, что она невольно подпрыгнула на лавке, на которой сидела. Наверное, дернулась сильнее, чем думала, поскольку лодка сильно качнулась в сторону, и вскочившая на ноги для равновесия Юлька упала за борт.

Сережа никогда не забудет то мгновенье, когда он выплыл из воды и увидел, что лодка пуста. Его мозг даже толком отреагировать не успел, а он уже греб изо всех сил в её направлении. Нет, Юлька умела плавать и довольно неплохо, иначе он бы её в лодку не взял. Он бы ни за что и никому не признался, но ему приходилось грести как умалишенному, чтобы опережать её на доли секунды, когда они соревновались — так хорошо она плавала. Однако некий тягучий ужас, что поселился в его грудине, когда он не заметил её в лодке, заставил его еще быстрее передвигать руками и ногами. Он подплыл к лодке, собираясь отругать её за то, что не послушала его, но девочки не было на гладкой поверхности воды.

Руки и ноги задрожали, когда он вздохнул полную грудь воздуха и нырнул. Помогло, что он взял у Михи маску для ныряния, иначе не разглядел бы ничего в грязной воде. Он нырял, выныривал, с остервенением заполнял воздухом легкие и снова нырял под воду, боясь даже допустить мысль, что не найдет её. Никак не мог он Юльку потерять! У него кроме неё никого и нет больше. Она ж одна осталась.

Слезы жгли глаза, но у него не было времени, чтобы промывать маску, поэтому он заставлял себя сдерживаться. Верил, что у него все получится. Молился этому, сам не зная, что именно и у кого просил. А потом, когда в очередной раз занырнул, увидел тонкое тельце на самом дне.

Сейчас спроси его, он бы не сказал, как вытянул её на берег. Откуда взялись силы протащить её на себе, крепко держа за длинные волосы и руки несколько десятков метров, не понимал. Смог нормально вздохнуть только когда скинул её на песок. Она не дышала. В панике, он прижался ухом к её синим губам, надеясь уловить хоть какой-то хрип, прислушался к сердцебиению, положил пальцы на шею, проверяя пульс. Он прощупывался. Слабенький, словно бабочка крылышками, он бился об его пальцы. Это придало парню сил и надежды. Он положил ладони ей на грудь и начал ритмично нажимать, как показывали им в школе. Потом закинул ей голову и выдохнул весь воздух, что был у него в легких ей в губы. И ещё. И еще раз. Снова начал давить на грудь. Снова выдыхал ей в губы. И молился. Молился Богу, просил родителей помочь ему. И снова давил и выдыхал воздух в неё. Губы девочки немного потеплели от его усилий, но она по-прежнему не шевелилась под его попытками её оживить. В отчаянье, Сережа схватил её за плечи и крепко обнял, начал бить кулаками в спину, сжимать её в своих руках. Наверное, звал её по имени. Наверное, плакал. Понял это только после того, как пришел в себя, услышав, как она закашлялась. Девочка согнулась через его руку и её вырвало грязной речной водой. Красные глаза Юльки заслезились, когда с её губ сорвался первый громкий всхлип. От облегчения Сережка крепко обнял её, так сильно прижимая к себе, что у девчонки затрещали кости под его руками.