Страница 49 из 92
И вот вроде бы интересный этот Глефов. Столько про животных знает, яркий, общительный. Он должен был понравиться Маринке. Но чем дольше смотрела на него, тем больше он казался ей неприятным. Хотелось назвать его самодовольным зазнайкой, хотя остальные его явно таким не считали. И еще почему-то — очень чужим, и от этого опасным. Она поежилась от этого ощущения и поспешила вслед за группой гимназистов, направлявшихся в парк вслед за учителем. Глефов держался поближе к Эмманилу, и чувствовалось, что леший, самый лучший учитель всей гимназии, выделяет из всех своих учеников именно этого мальчишку.
Маринка тихонько шла позади всех, пинала ботинками сырые листья, и кряхтение дубов на ветру, шорох почти облысевших ветвей, звук шагов по тропинке наполнял Маринку спокойствием. Лет сто они шли по роще, обогнули до середины противоположной стороны озера — когда тропинка ненадолго вывела их к самому берегу, она увидела и дуб, и громады-гимназии на противоположном берегу. Прошли еще немного, и Эмманил жестом остановил группу.
— Теперь: абсолютная тишина. Я прикормил птиц, они от нашей толпы сразу не разлетятся. Но если будем шуметь, петь не станут.
Он указал рукой на еще один дуб, с дуплом. Он стоял в отдалении за кустами, вокруг него образовалась небольшая полянка. Все ветви дуба облепили птицы размером с крупного попугая типа какаду. С длинными струящимися хвостами. Сидели они парами — черная всегда рядом с белой. И казались обычными птицами — с небольшими клювами, как у каких-нибудь голубей, и черными внимательными глазками.
Эмманил издал странный звук, похожий на крик чайки. Некоторые из птиц встрепенулись, замахали крыльями, в лесу всё смолкло. И белые алконосты запели. Тонким чарующим голосом, больше похожим на женское, очень нежное сопрано, они пели о чем-то возвышенном. О счастье, любви, блаженстве. Маринка не замечала никого вокруг. Широко улыбалась и неловко прижимала руки к груди. И чем дольше пели алконосты, тем больше их головы походили на лица. Точнее очень знакомое, самое родное лицо Маринкиной мамы. Она хлюпнула носом.
И когда пение алконостов стало пронзительно-громким, когда счастье притупилось, превратилось в невыносимое, резко оборвали мелодию и вступили сирин. Их голоса были ниже, чувственнее. Их песня плакала, скорбела о потерях, горевала. Лица птиц-сирин тоже стали лицами мамы, и когда сердце Маринки сковала душащая тоска, вторым голосом снова запели алконосты. Голоса птиц смешались, переплелись в чудесную гармонию. Без печали не может быть счастья, а счастье умирает без тоски.
Маринка вытерла заплаканное лицо рукавом пальто и заметила, что все вокруг, даже мальчишки, неловко вытирают раскрасневшиеся лица. Один Эмманил стоял чуть позади остальных с прикрытыми глазами и ничего не выражающим лицом. Нечеловеческим. Сейчас он больше, чем когда-либо, походил на одиноко стоящее молодое дерево, которое ничто не тревожит, для которого важны только земля, влага, солнечный свет, а не все людские хлопоты. Казалось, так он может стоять годами.
А ведь лешие, похоже, действительно совсем другие — впервые осознала Маринка. Не страшные, но просто очень непохожие. Интересно, они только притворяются похожими на людей? Какие они на самом деле?
Птицы смолкли, в лес вернулись привычные звуки — шорох, скрип, голоса обычных птиц. А притихшие гимназисты еще какое-то время стояли за кустами, не смея мешать ни волшебным птицам, ни собственному покою.
— Ну, господа, пора возвращаться, — через некоторое время прервал тишину Эмманил. — Холодает. Снег вот-вот пойдет.
— Это птицы его призвали? — спросил кто-то из светлых.
— Нет, вот управление погодой — это миф, — с мягкой улыбкой возразил Эмманил, быстрой походкой направляясь обратно к гимназиям. Группа растянулась, многие остались позади.
— А предсказание будущего? — догнав учителя и шагавшего рядом с ним Глефова, подала голос Маринка. Глефов удивленно покосился на нее. — Ну, у неведичей, кажется, волшебные птицы будущее предсказывали.
— Ну нет же, ты чего, — возразил Глефов, его тон показался Маринке донельзя высокомерным. — Гамаюн у неведичей птица вещая. Но гамаюн — это уже поздний фольклор. Будущее в Китеже нельзя смотреть. Были бы гамаюны, давно перебили бы.
— Что вы, Георгий, — тихо возразил Эмманил. — Можно сказать, что пение алконостов и сиринов и есть будущее каждого — переплетение горя и радости.
— Провидцев из ведичей же истребили, — упрямо не согласился Жорик, натягивая шапку.
— Это вам лучше на истории обсуждать, — покачал головой Эмманил и обернулся на учеников позади.
— А вы можете рассказать? — не отставал Глефов. — Вы ведь сами помните, да? Ваше прошлое воплощение жило тогда, значит вы должны всё знать гораздо лучше, что действительно было.
— Во времена гонений на провидцев мое прошлое воплощение не жило в Китеже, — после большой паузы, выдавил Эмманил и отрезал. — Я не знаю, как всё происходило на самом деле.
— Эх, — сокрушенно покачал головой Глефов, — вот никогда не понимал, почему леших не пускают заниматься историей? Вы же свидетели. Не вы, так кто-то из вашего народа всё видел.
— Иногда голоса очевидцы лишние и им все равно не верят, Георгий, — тихо ответил Эмманил, а Глефов согласно кивнул. Маринка шла рядом, не слишком понимая, о чем они говорят, но, кажется, о чем-то важном. Провидцы еще какие-то. Сколько же видов ведичей было за историю? Почти мифические чародеи, совсем таинственные князья. А теперь вот еще и провидцы. Истребленные. Что за жуть в этом Китеже вообще происходила? Вот тебе и сказочный город с геноцидом по способностям в прошлом.
— Передавайте родителям привет, Георгий, — возвращая ему бурундука, сказал Эмманил, дождавшись, когда вся группа выйдет из парка и снова соберется у дуба. Все уже расходились. Маринка тоже повернула к псарне, до завтрака оставалось полчаса, можно еще раз навестить Азу. Все-таки в псарне темной гимназии и собак-то почти не было. Гигантская ящерица, двухголовая химера. И хотя питомица спокойно относилась к такому соседству, Маринка понимала, что для Азы очень важно общение.
— Марина, подождите, — услышала она голос Эмманила и остановилась. — Я хотел спросить, как ваши успехи с ворожбой? Появился ли прогресс с внешней энергией?