Еретик Жоффруа Валле

Повернув мушкет, Карл, словно невзначай, мимоходом остановил дуло на Екатерине. Королева вскрикнула и сделала шаг назад.

— Не пугайтесь, мадам, — успокоил ее Карл. — Я не убью вас столь пошлым образом. Но вы зря решили, что моя карта бита. Ваши козни за моей спиной обернутся против вас. Кто такой, кстати, Базиль Пьер Ксавье Флоко, которого вы приказали выпустить из тюрьмы?

— Я всего лишь восстановила справедливость, ваше величество, — ответила Екатерина, все еще косясь на мушкет и зевая. — Вашего подданного Базиля Пьера Ксавье Флоко обвинили в преднамеренном убийстве с целью ограбления.

— А он на самом деле не убивал?

— Он защищал свое достоинство и убил соперника в честном поединке.

— В поединке? — переспросил Карл. — Вы разве не знаете, что я запретил поединки? Вы меня умиляете, мадам. Не пытаюсь спрашивать, зачем вам понадобился этот человек с итальянской фамилией. Вы все равно не скажете правды. Однако я лишу вас возможности использовать его в своих гнусных целях. Филипп, прикажи, чтобы прево немедленно занялся субъектом, столь пришедшимся по душе моей любимой матушке. Пусть в подробностях узнают, какое поручение имел он от королевы.

Прицелившись, король выстрелил, и очередная бутылка, подпрыгнув, закончила свое существование.

— А рука-то, Филипп, окрепла, — хоботком вытянул губу Карл. — Давай ты.

К появлению Сен Мора еще два кувшина и одна бутылка, разлетевшись, усеяли осколками наборный паркет.

— Вы меня звали, сир, — склонился перед королем великовозрастный малыш.

— Еще вина, Мадлон, — сказал Карл. — Я сегодня в ударе. Но какое все-таки, черт подери, отношение имеют щенки к гугенотам?

Пустой бокал стукнул о поднос. Карл повернулся к Сен Мору.

— Мой маленький курчавый недоносок, — проговорил он со сладостью в голосе, — зная вашу верность двору, я поручаю вам чрезвычайно ответственное дело. Проследите, чтобы сменили замки на всех дверях потайных ходов, ведущих в мои личные апартаменты, и изготовили к ним по единственному ключу. Ключи принесите мне. Если у кого-нибудь вновь окажутся дубликаты, вы последуете за своими предшественниками. Ступайте.

Пока король говорил, лицо златокудрого «малыша» все больше вытягивалось и бледнело, а расширившиеся глаза наполнялись ужасом. Не удержалась и Екатерина. Едва за ее любимцем закрылась дверь, она произнесла:

— Вы не сделаете этого, ваше величество. Он мне слишком дорог.

— Не сделаю? — переспросил Карл.

— Я ваша мать, — повысила голос Екатерина. — Мой долг в любую минуту прийти к вам на помощь. Тем более что ваше здоровье внушает мне серьезные опасения. Только по одной этой причине я хочу, чтобы запасные ключи от всех ваших комнат на всякий случай хранились у меня. Мало ли что может с вами случиться.

— Неужели только по этой столь гуманной причине? — поинтересовался король. — Ах! Ах! Сегодня я случайно забрел к вашей дочери, мадам, и, знаете, кого застал у нее? Государство на краю гибели, а эта... О! — неожиданно воскликнул Карл. — Я нашел! Вот оно! Я так и знал, что найду. Я предложу нашим врагам гарантию, в которой они не посмеют усомниться. Я отдам в жены вождю гугенотов Генриху Наваррскому самую блистательную невесту Европы, Маргариту Валуа.

— Нет! — схватилась за горло Екатерина. — Никогда! Моя дочь никогда не станет женой гугенота!

— Что такое? — удивился Карл. — Вы осмеливаетесь перечить мне, королю? И не опасаетесь последствий? Будет так, мадам, как решил я, великий король Франции Карл Девятый!

Первым на допрос взяли слугу Базиля верзилу и недотепу Антонио Лекуша. Признается свидетель, легче разговаривать с обвиняемым.

В огромной каменной комнате со сводами, за столом во главе с уголовным судьей Таншоном сидели члены суда. Антонио указали на табурет.

— Садись.

Свидетеля привели к присяге и пообещали ему, что он выйдет отсюда живым и невредимым, если во всем чистосердечно признается.

— Приходил ли к твоему хозяину Базилю Пьеру Ксавье Флоко какой- либо посыльный от королевы Екатерины Медичи? — спросили его.

— Смилуйтесь! — грохнувшись с табурета ниц, возопил Антонио. — Я сам виновен. Тот человек положил кошелек, а я взял. Мой господин спас меня, он пошел драться с ним на шпагах и убил его. А так бы мне крышка. Я не могу говорить про моего хозяина плохое. Он хороший.

— Ты хочешь сказать, Антонио, что тот человек, которого убил твой хозяин, приходил по поручению королевы?

— Нет, — заплакал Антонио.

— Так ты считаешь своего хозяина хорошим, — сказали ему. — Но ты не подумал, что дьявол всегда рядится в одежды ангела.

— Не верю! — забился в истерике Антонио.

— А вспомни, какую песенку распевал Флоко?

— Про мамашу Биней, — сказал Антонио.

— Кто же она такая, мамаша Биней?

— Так, никто.

— Но как же она, эта никто, родила целый мешок рогатых чертей?

— Так то такая песенка. Ее все уличные мальчишки поют.

Долго еще возились судьи с упрямым свидетелем. Антонио валялся на полу, ломая в мольбе руки, пытался залезть под стол, чтобы поцеловать ноги уголовного судьи Таншона, но признать, что видел, как к Флоко приходил посыльный от королевы Екатерины Медичи, не желал.

— Пусть войдет палач, — сказал Таншон, — и покажет Антонио Лекушу орудия пыток. Приведите в камеру пыток Базиля Пьера Ксавье Флоко и усадите его в кресло следующего.

Что такое кресло следующего, вероятно, объяснять не надо. На обвиняемых и свидетелей, как известно, благотворно действуют не только пытки, но и созерцание их. Если одного пытать, а другого в это время держать рядом, то языки довольно быстро развязываются у обоих.

Базиля усадили в кресло следующего, и палач Люсьен Ледром в черной маске и кожаном фартуке подвел Антонио Лекуша к верстаку. Принцип работы верстака оказался несложным даже для понимания Антонио. Голым ложишься спиной на массивный стол. По углам стола встроены четыре ворота — деревянные валы, наподобие тех, с помощью которых вытаскивают из колодца воду. К рукам и ногам пристегивают ремни с веревками на концах.

Веревки намотаны на валы. Палач крутит валы и вытягивает из тебя конечности. Просто и убедительно.

Оголив Антонио, его взвалили на стол и привязали. Несколько минут — и его не менее ловко побрили, проверяя, не скрывается ли где дьявольская отметина. К счастью для Антонио, опасных родимых пятен у него на теле не обнаружили.

— Начинайте, — сказал судья Таншон и перекрестился.

Заскрипели в тугих гнездах деревянные валы. Люсьен Ледром равномерно натянул все четыре веревки, попробовал, достаточна ли их упругость, и, ожидая команду, посмотрел на судью.

— Один поворот, — кивнул судья.

Антонио показалось, что это с натугой заскрипели не деревянные валы, а его собственные суставы, покидая свои привычные места. Всего один поворот каждого из четырех валов, а ощущение, будто палач закрутил их до предела, что дальше уже некуда, потому что сейчас расстанутся с туловищем не только руки и ноги, но разорвутся на четыре части живот, грудь, голова и само сердце.

— Ой! — закричал Антонио. — Больно! Очень больно!

— Смирись, раскайся и расскажи нам правду, — повторил судья Таншон. — Еще один поворот.

Тягучий скрип. Вместе с конечностями у Антонио стала вытягиваться шея. Голова напряженно приподнялась. Выпученные глаза уставились в пространство.

— Расскажи нам правду, — повторил судья Таншон. — Из королевского дворца приходил от Екатерины Медичи человек. Что он говорил твоему хозяину. Мы ждем. Еще один поворот.

Теперь уж, казалось, действительно конец. Суставы рук и ног вышли из пазов и держались на одних жилах и коже. А боль грызла сердце и мозг с такой яростью, что красным туманом застилало глаза. И спазмами тошноты дергало горло.