Мираж

«Иллюзии, иллюзии, — подумал Чип. — Все живут в мире иллюзий. Это сказал Маклафлин. Предатель предает предателя, чтобы самому быть потом преданным…»

Показались ворота посольства, и машина подкатила к центральному входу.

Вечером Харт давал прием, но Вирджил, сославшись на предстоящее утром путешествие, через полчаса исчез из шумного общества, состоявшего в основном из пакистанцев в военной форме.

ДОРОГУ ОТ ИСЛАМАБАДА до Пешавара они покрыли за два с половиной часа. Выехали пораньше, с первыми лучами солнца. Харт был за рулем и охотно давал пояснения, как заправский гид:

— Обрати внимание: на горе торчит шпиль — памятник английскому генералу. А вот здесь, слева, на дорогу выходит так называемый Большой слоновый путь… Это поворот на Таксилу — город, где родился Будда, — считается святым местом… Въезжаем в город Хасанабдал. Видишь, слева очень красивое большое здание из красного кирпича, а перед ним раскидистые чинары? Это известный в стране военный офицерский колледж… Сейчас будем проезжать поворот на местечко Вах. Там у пакистанцев единственный в стране завод стрелкового оружия…

— Говард, давай потолкуем. — Чип перебил щебетание Харта. — Что ты сам думаешь о «Проекте «Истина» и о том, как он вписывается в местную обстановку?

— Только как частное лицо? Идет?

— Да, мне нужны нестандартные оценки. Чарльз Уик их очень уважает.

— Ну тогда… — Харт немного помедлил, собираясь с мыслями, — ваш проект — это чистый блеф. Вы претенциозно назвали его «Истина», а истины сказать и не можете, иначе все тогда полетит черт знает куда.

— Поясни, Говард, пожалуйста.

— Вспомни всю чепуху, что вы пишете про Пакистан, Иран, Афганистан, то пугаете русскими танками, то угрозой иранским нефтепроводам, то идеализируете моджахедов — «священное воинство» афганских беженцев. Истина, к сожалению, Чип, заключается не в этом.

— А в чем? Когда это ты успел стать красным или, быть может, только порозовел?

— Чип, сейчас я выступаю как частное лицо, заметь это. А оба мы с тобой в одной лодке, и нас уже не перекрасишь. Но истина, повторяю, сущность для меня не в этом. Все ваши люди из УМС — это роботы, умеющие говорить то, что в них заложено программой, и вот по всему шарику ваши роботы кричат: агрессия, оккупация, повстанцы, борцы за свободу, свобода, демократия. Это все так и все правильно. А вот о такой стороне вопроса, как опиум, вы притворно умалчиваете.

— Не понимаю, при чем здесь опиум? Проблема гораздо шире — политическая!

— Согласен. Все это так. Но ты, наверное, знаешь, что Афганистан входил в так называемый «опиумный перекресток» — вместе с Пакистаном, Ираном и Турцией. Афганский опиум наилучшего качества, он содержит от восемнадцати до двадцати процентов морфия. И для любого моджахеда понятие «свобода» — представь — это синоним свободного выращивания, сбора, свободной доставки и беспрепятственной продажи урожая опиума. Лишен он этой возможности, — значит, посягнули на его свободу. Во времена правления шаха и до известных афганских событий нынешние моджахеды производили в год около ста тонн опиума, который нелегальными каналами расползался от Калифорнии до штатов Новой Англии. Тысяча наркоманов, сотни подростков, доставленных в морг, искалеченные судьбы, разводы, страдания. Русские вошли в Афганистан, и, представь себе, сразу резко упало производство опиума, который отравлял жизнь американцам. Так что же, мы хотим вновь вернуться к временам, когда сто тонн опиума в год будут обрушиваться на нас? У меня растут два сына, и мне очень не хочется, чтобы они узнали что такое ЛСД, героин, опиум и прочее. В этом плане стоит спросить, кто же на самом деле представляет реальную угрозу для жизни американцев: русские в Афганистане или, наоборот, — моджахеды, если они войдут в Кабул?

— Говард, откровенно говоря, я никогда не задумывался над этим, но это частная проблема, мелочь в глобальном контексте.

— Может быть. Но многие не задумываются или просто закрывают глаза на эту истину. Ради конфронтации с русскими, чтобы держать повстанцев под ружьем, мы стали прямо помогать моджахедам реализовывать их опиум: эвакуировали все посты Агентства по контролю за распространением наркотиков. Наша «фирма» предоставляет опиумным торговцам транспортные средства, вплоть до военных судов. ЦРУ провалил попытки конгресса взять под строгий контроль наши операции с опиумом, и результат налицо: количество опиума, нелегально провезенного в США из стран «опиумного перекрестка», неожиданно выросло с семисот тонн опиума до тысячи шестисот тонн! Представляешь? Получается, что афганские эмигранты торгуют героином в целях финансирования своей военной машины. Деньги, вырученные от реализации опиума, идут на приобретение оружия.

— Какова же, по-твоему, роль «Проекта «Истина» в этом бизнесе?

— Въезжаем в город Атток, обрати внимание — справа от дороги красивая белая мечеть, на которой верующие развешивают многоцветные лоскутики. Не правда ли красивое зрелище? Слева от нас «Аттока рест хауз» — отель… Проезжаем мимо Аттокского форта. Сейчас в нем размещается большой военный гарнизон. Здесь в свое время Бхутто судил офицеров ВВС, которые, как он считал, готовили против него заговор. Обрати внимание на этот мост через реку Кабул. По мосту проходит граница штата Пенджаб, далее пойдет Северо-Западная пограничная провинция. Сейчас ты увидишь место слияния мутных вод Кабула с голубыми водами Инда.

Впереди показались полицейский пост и шлагбаум.

— Здесь ловят контрабанду. Проверяют в основном грузовики, а легковые пропускают беспрепятственно. — Харт продолжал исполнять обязанности гида.

— Говард, я же спросил тебя?

— Поставил бы ты вопросы прямо: если афганские моджахеды — это контрабандисты опиумом, которые растлевают Америку, то стоит ли нам их поддерживать? Для чего мы поставляем оружие афганским беженцам? Зачем мы убрали посты Агентства по контролю за распространением наркотиков в этом регионе? Да мало ли еще других вопросов можно было бы поставить, если мы хотим называться «Истиной», истиной в первой инстанции. — Харт начал притормаживать. — Тут есть местечко для отдыха, давай разомнем ноги.

Дальше потянулся безликий ландшафт, иногда только мелькали палаточные лагеря афганских беженцев. «Город Наутахра», — прочитал Чип на указателе. Безобразно грязная дорога неожиданно сменилась отличным асфальтом. Порядок царил во всем: крупная надпись на каждом здании, там пакгауз, здесь — столовая. На центральной площади городка они увидели регулировщика, первого за всю дорогу. Он лихо дал «зеленый свет» Харту и на всякий случай отдал честь. За городом асфальт сразу исчез.

«Почему мне ни разу такое не приходило в голову? — подумал Чип. — Ведь Говард по-своему прав. Иногда мы в своих планах видим лишь одну сторону дела, а если копнуть поглубже, поневоле задумаешься, чего же в них больше — пользы или вреда… Выходит, мы сами копаем себе яму. И только потому, что везде и во всем видим «происки русских». Живем в мире иллюзий? Выходит, строим козни против самих же себя. И упиваемся своей хитростью. Ах, какие мы умные и динамичные! А ведь я мог бы понять все это уже давно. Еще тогда, в Мексике…»

МАЛЕНЬКАЯ ПРИБРЕЖНАЯ ДЕРЕВУШКА, где была назначена тогда встреча, приютилась на берегу Тихого океана, ближе к заливу Тегусигальпа, милях в ста от курортного Акапулько.

Чип добрался туда к ночи. На машине страховой компании, за рулем которой был сам Гендерсон. Лишних не брали, чтобы не расширять круг осведомленных. Дело было весьма тонкое и щепетильное, и любая «утечка» грозила крупным скандалом. Выбор пал на Гендерсона вовсе не потому, что он сидел в Мехико под «глубоким прикрытием», числясь советником страховой компании. Таких в Мексике и сейчас немало. Гендерсон был весьма опытным сотрудником ЦРУ и весьма осведомленным человеком. Поговаривали, правда, что тот не чист на руку и постарается на этом деле сорвать куш и для себя, но в конце концов в Лэнгли решили, что «Париж стоит обедни» и не большая уж это беда, если Гендерсон немного поживится.