Мираж

— Редкий и прискорбный случай, мистер Чип. Оставьте ваш телефон. Я передам его Лиз, как только она появится.

Чип подошел к окну и застыл от неожиданности и изумления: перед ним, буквально в двух шагах, раскинулась щемящая душу красота. Лучи полуденного солнца заливали купола собора, отчего он переливался золотом: и мшистая старина Блаженного, и темно-красный кирпич древних стен, в рубиновые звезды на башнях, и серая брусчатка в еще поблескивающих лужицах, и красный флаг — все казалось Чипу чем-то нереальным.

Сквозь ворота башни на довольно приличной скорости прошел черный лимузин.

«Надо же, совсем рядом», — подумал Чип. Но тут раздался звонок.

— Вирджил? Неужели? Какими судьбами? Это Лиз Уолкотт. Ха! Ты в каком номере? Я сейчас буду!

Она ворвалась, словно вихрь. Кинулась ему на шею.

— В свои тридцать ты вполне энергична, — пошутил Чип, слегка отстраняя ее.

Уолкотт закатила глаза и захлопала ресницами. Растерянная, застенчивая девушка.

Чип обнял ее за талию и, слегка толкнув, усадил ее в кресло. Лиз закинула ногу за ногу и стала раскачивать небрежно почищенной туфлей-лодочкой.

«Действительно не меняется, — подумал Чип. — Модна, эффектна, но неряшлива, как и в Нью-Йорке».

Короткая стрижка, чуть припухшие веки, нос картошкой плюс обезоруживающая улыбка, пропорциональные формы и неплохие актерские данные — все это делало Лиз «своим парнем». С ней всегда было просто. Даже тогда, в первый раз, когда перед ее поездкой в СССР по долгу службы Чип обучал журналистку азам разведывательной работы.

Знала ли она, что это он, Вирджил, сначала не советовал посылать ее в Москву: как журналист легковесна, на серьезный анализ не способна. Своим назначением сюда Уолкотт была обязана лишь сносному знанию русского языка да, пожалуй, заступничеству вице-президента Эй-ай-си Боба Кюстина, на чье особое покровительство Лиз намекали многие. По крайней мере, после встречи шефа с Кюстином тот пробурчал Чипу: «Пусть оформляют…»

А вскоре ему сообщили, что Лиз делает неплохую карьеру в Москве, заменив Джима Нимауэра. Как узнал позднее Чип, Джим ради нее бросил жену и детей. А кончилось тем, что с расстроенным здоровьем и растрепанными нервами Джим возвратился в Штаты, где был уволен из Эй-ай-си.

Доходили до Вашингтона глухие слухи о бурных романах Лиз с посольскими респектабельными отцами семейств, из-за чего над ее головой не раз собирались тучи. Но ее прикрывала «фирма», с которой ссориться никто не хотел. Сам Маккормик, к удивлению Чипа, отозвался о ней, по его меркам, вполне прилично: «У этой торпеды при мягких бедрах жесткие локти и медный лоб». Выглядело как комплимент. Вирджил знал Лиз немного лучше. Он был наслышан, что она безбожно перевирает фельетоны из советских газет, выдает мешанину неточностей, примитивизма и грубых преувеличений, восполняя поверхностность легким плагиатом из книги «Русские» Хедрика Смита. Что касается Лиз, сама по себе она иногда вполне здраво оценивает происходящее, но еще прекраснее представляет, чего от нее ждут в Нью-Йорке.

Эта сторона жизни Лиз мало беспокоила Чипа. В его департаменте ей отводилась другая роль. Как говорили там, «игра под дурачка» отлично прикрывает дела поважнее. А здесь Лиз была, по отзывам ее местных кураторов, незаменима. «Свой парень», этакая хохотушка с белозубой улыбкой, любящая «настоящее веселье», она, как и Ширли Смит, которую послали секретаршей политического отдела американского посольства в Рим, числилась в досье Управления разведывательных операций достаточно способным специалистом по части «сексуальных провокаций».

— Тебе привет от Майкла Фоуни, — сказал Чип.

— Ха! Помнит еще! Пусть приезжает сюда туристом, если его пустят! — громко захохотала Уолкотт. — А может и не приезжать. Без него проживем.

— Если не секрет? — полюбопытствовал на правах старого друга Чип.

— Тебе можно. Ну, скажем, Джон, Кевин, Билл. Славные парни! Да и в командировку кое-кто приезжает.

Лиз, как всегда, была откровенно беззастенчива.

— А как с замужеством? Что с бизнесменом?

Она нахмурилась.

— А-а… Ну его! — махнула рукой и взяла из пачки сигарету.

Чип промолчал. Он знал, что у Лиз репутация с душком и на серьезный брачный контракт ей рассчитывать не приходится. А поскольку и сам он, и его департамент играли в этом не последнюю роль, Чип предпочел сменить пластинку.

— Говорят, у тебя трудности с источниками информации?

— Ерунда! Все, что нужно для Эй-ай-си, с успехом компенсируют Центральный и Дорогомиловский рынки, где меня знают почти все продавцы капусты. Там принимают меня за свою. Очень любят. Плевать.

— И ты плюешь?

— Тебя, наверное, интересуют другие источники? — спросила серьезно Уолкотт. Хохотушки больше не было. Взгляд Лиз был холоден. — Пойдем отсюда, поболтаем. Ты угощаешь.

«Вольво» с корреспондентским номером лихо развернулся и на приличной скорости рванулся в тесные проулки, а вскоре выскочил на Кутузовский.

— Слушай, Вирджил, — резко обернулась Уолкотт, отчего пепел сигареты упал на юбку. Лиз смахнула его, оставив густой серый след. — Мне не нравится, что мне начинают навязывать чужой бизнес?

— Например?

— Ты, а позднее и Майкл говорили, что моя миссия состоит прежде всего в передаче литературы. Она исправно поступает из «Ящика «М» нашего посольства, я ее неплохо здесь реализую по своим каналам. Но меня стали гонять по каким-то районам области, на какие-то новостройки. Заставляют делать снимки: ориентиры, подходы, бетонные столбики, туалеты, кирпичи и прочую дребедень, которая там валяется. Это может плохо кончиться. Ты гарантировал мне абсолютную безопасность, когда мы беседовали в Нью-Йорке. А эти тайники и прочее — разве нет кого другого?

— Я поговорю с парнями, — успокаивал Чип.

— Думаю, мой русский язык — уже хорошо для них, — не унималась Лиз. — Меня здесь принимают за прибалтийку, и я растворяюсь в толпе.

— Все уладится, — повторил Чип.

«Вольво» подкатил к гастроному под «Украиной». Лиз сунула Чипу мягкую кожаную сумку. Тот непонимающе посмотрел на нее. Лиз подмигнула:

— Возьмем выпить и заглянем ко мне. Там обсудим.

«Сопротивляться бессмысленно», — подумал Чип. К тому же впереди оставались целые две недели на его в общем-то несложные дела.

Жизнь, однако, внесла коррективы. И весьма существенные. На другой день вечером Уолкотт, превысив, как всегда, разрешенную в Москве скорость, совершила наезд со смертельным исходом на молодую пару в конце Мичуринского проспекта.

Началось дело, стоившее немало нервов. Власти заявили Уолкотт и официальным американским представителям, что до окончания разбирательства она покинуть Москву не сможет.

Неизвестность удручала. По мнению юрисконсульта ЦРУ, с которым в экстренном порядке связался Чип, власти вправе были возбудить против Лиз уголовное дело и привлечь ее к ответственности на общих основаниях в соответствии со статьями Уголовного кодекса. «Думаю, волноваться, впрочем, особенно не стоит, — сказал юрист. — Дело обычное, житейское, и при некоторых дипломатических усилиях можно было бы ограничиться, скажем, выплатой родственникам солидной компенсации».

Однако, как сознавал Чип, из Лэнгли все это виделось не совсем так, как из Москвы. Лиз была в стрессе, закатывала истерики. Она, пожалуй, готова была пойти на что угодно, лишь бы замять дело. Границы этого «что угодно» серьезно беспокоили местного резидента. Что, если Уолкотт «вывалит» властям все, с чем ей приходилось сталкиваться здесь при выполнении вовсе не журналистских функций? К Чипу прислушивались внимательно, однако в расчет не принимали: интересы управления требовали экстренных мер. «Прокола» допустить никто не хотел.

Приставленный к Уолкотт врач и «друзья» управления пытались снять негативные эмоции, однако вскоре расписались в собственном бессилии. По их мнению, Лиз находилась на грани саморазоблачения. Она в минуты душевного расстройства уже порывалась пойти в милицию и признаться «во всем», чтобы спастись от судебного преследования, которое, по ее мнению, поставило бы крест на ее журналистской карьере, стоившей ей немало сил.