Мираж

В номере Вирджила Чипа раздался телефонный звонок. Один… два… три… Чип поднял глаза на телефон. Четвертый звонок… Чип снял трубку…

ПРИДЯ ДОМОЙ, Гарольд О’Брайен поцеловал жену, переоделся и уселся у телевизора. Все три действия именно в этой последовательности уже давно стали укладом жизни.

— Дорогой, тебя к телефону! Звонит какой-то мистер Чип! — Выпалив все это с порога комнаты, супруга О’Брайена помчалась на кухню.

— Да, Вирджил… Да? Так срочно в Вашингтон? Они даже не дали тебе прийти в себя, что это им вздумалось?.. Да, жаль, что не придешь в гости. Тебя подбросить до аэродрома? Уже уезжаешь? Извини, Вирджил, мы с тобой даже поговорить толком не смогли. Желаю, как говорят, быть крепеньким. Привет столице!

Жена вновь вошла в комнату:

— Дорогой, у нас должны были быть гости, а ты даже не предупредил. Ты опять так орал в телефон, что я опять все услышала с кухни…

— Да не должно было быть у нас гостей!

— Но ведь если бы мистера Чипа не вызвали срочно в Вашингтон, то…

— У твоего мужа сильно развита интуиция, и он знал, что мистера Чипа вызовут, и вызовут именно в Вашингтон… Не звал я гостей!

В прихожей раздался звонок.

— Ну вот видишь, — вскипела супруга, — он все-таки нашел время прийти.

— Рыбонька, — не слушая ее, произнес Гарольд, — иди открой Джеку дверь. Он не гость. Он коллега. Давай, давай!

Если бы Вирджил Чип увидел этого человека с аккуратно подстриженной бородкой, то сразу узнал бы в нем загадочного «друга Джудит», который передал ему письмо. Но Чип уже ехал в аэропорт.

— Что, Джек?

— Да ничего, — ответил тот, сел в кресло и взял на руки рыжую кошку О’Брайенов. — У нас в Америке, кстати, по последним данным, тридцать четыре миллиона домашних кошек.

— Да что ты? Так много? Но они не исцарапали тебя, когда ты подсовывал письмо «клиенту»?

— Там кошек и в помине не было. Письмо он у меня просто выхватил, чуть конверт не разорвал. А того парня, дружка Джудит, мы вернули из гостиницы домой. Все чисто.

— Но в гостинице…

— Номер «люкс», кроме него там поместились еще двое. Один спускал за него воду в унитазе, а другой все время изрекал, что подходить к окну вредно: можно схватить воспаление легких. Кормились мы, конечно, в номере, только вот администратор удивился, почему мы сразу потребовали снять телефон.

— Он что, не знал, кто должен у них погостить?

— Тот, кто знал, заболел, а другому не передали нашу просьбу. Какая разница, все равно телефон тут же утащили и еще говорили: «Извините, извините».

— Все хорошо, Джек. Письмо он прочел сразу, в гостинице?

— Не сняв плаща.

— Когда позвонили из его конюшни?

— Только он успел запихнуть письмо в бумажник. Скажи, Гарольд, а этот плешивый, которого они стерегли в гостинице, он что — певчая птичка?

— Угу. Не столько поет, сколько пишет. Мог бы по долгу службы и знать. Необразованность человека всегда вызывает у меня желание его просветить. Вот тебе ксерокопия из журнала «Эсквайер» с его веселой «песней». Прочтешь!

— Гарольд, у меня сегодня карточная компания собирается.

— Прочтешь и завтра изложишь свое мнение. Рецензию можешь не писать. Категорически приветствую!

Проводив Джека, О’Брайен зашел в туалет полюбоваться на новые обои, которые он самолично наклеил всего два дня назад. На всех трех стенках красивым шрифтом было написано:

«Храбрость наших солдат, которые сражаются за свободу и гражданские права, всегда должна остаться в памяти нашей».

— Черепашка моя, тебе нравятся наши новые обои?!

— Они понравились мне, когда я увидела их в туалете твоего начальника на прошлой неделе. Ты, милый, так надрался на его дне рождения, что пытался распевать этот чудесный текст на мотив «Янки дудл», не покидая…

— Ты моя умница, — спешно изготовил самый простой комплимент О’Брайен. — Но вот на кухне у тебя что-то пригорает.

Он подошел к телефону и набрал номер.

— Джек, читаешь? Приказ начальника — закон для подчиненного. Я вот чего звоню: ты же мне еще должен рапорт о «клиенте». Что?.. Твой радикулит есть следствие полного безделья и неграмотности, потому что в каждом рапорте ты делаешь ровно по пять ошибок на лист. Почитай, почитай «Эсквайер» — научишься писать!

Положив трубку на рычаг, Джек вытащил из кармана несколько листков ксерокопированной статьи и поплелся к креслу. До прихода трех партнеров по картам оставалось двадцать минут. Нераспакованные две колоды лежали на журнальном столике рядом с двумя непочатыми бутылками виски «Чивас регал». Вечер должен был быть хорошим.

Джек принялся за ксерокс.

«Семь с половиной лет денно и нощно, пристально и неустанно следило за мной недремлющее око ЦРУ.

Надо сказать, что американский гражданин, за которым органы безопасности сочтут необходимым установить слежку, обходится федеральному правительству недешево. Если Вашингтон заносит чье-то имя в список подозрительных, значит, в надзор за этим человеком готовы вложить больше денег, чем выплачивается в качестве жалованья вице-президенту. Я даже приуменьшаю расходы. Эту сумму можно сопоставить лишь с теми средствами, которые американские налогоплательщики любезно предоставляют на содержание своего президента.

Чем я, смиренный репортер и фотокорреспондент, мог заинтересовать ЦРУ?

31 марта 1965 года в своем собственном доме я сделал открытие, смутившее меня. Произошло это так. Разговаривая по телефону наверху со своим тестем, я попросил его минутку подождать и спустился вниз, чтобы спросить что-то у жены. Разговор с ней пошел на высоких тонах, я позволил себе нелестные замечания в адрес тестя, потом, вспомнив, что мы с ним так и не договорили, я не стал подниматься наверх, а снял трубку параллельного аппарата тут же, внизу. Я был готов услышать раздраженный голос человека, уставшего ждать, но мой тесть был не просто раздражен — он негодовал. Он, как оказалось, слышал все, что мы о нем говорили, до единого слова.

Силы небесные! Как такое могло случиться? Пока мы с женой выясняли отношения, трубка нижнего аппарата преспокойно лежала на рычаге. Страшное подозрение закралось мне в душу. Торопливо пробормотав какие-то жалкие извинения, я попрощался со стариком и развинтил телефонную трубку. Выпавший оттуда микрофон выглядел вполне прилично, хотя, мог показаться и чуть толще, массивнее обычного.

Мы решили обратиться к сыну нашего соседа, помешанному на электронике. Он разобрал телефон у себя дома и сравнил свои микрофоны с нашими. Вскоре доложил о результатах: обнаружены некоторые различия в размере, цвете, числе винтиков и т. д.

На другой день я понес подозрительный микрофон к своему старому другу, частному детективу Джону Броуди.

«Да, мы такие штуки продаем, — подтвердил Броуди, — хотя наша модель, пожалуй, подешевле. Ты и вправду не знаешь, что это такое? Передатчик. Эти безобидные штучки прослушивают все помещение целиком. В них вмонтированы мини-усилители».

«Что же, по-твоему, с тех пор, как эту чертовщину сунули в мой телефон, кто-то на линии подслушивает каждый вздох и шорох в моем доме?»

«Это очень надежное устройство, — утешил меня мой приятель. — Пока, правда, их в магазине не купишь».

«Значит, это государству понадобилось меня подслушивать?»

«А кому же еще? Конечно, государству. Двух мнений быть не может».

С этого все началось. Я понял, что нахожусь под наблюдением ЦРУ. За семь лет, в течение которых ЦРУ «опекало» меня, я составил классификацию видов слежки, объектом которой «имел счастье» быть.

Одной из разновидностей слежки я присвоил кодовое наименование «слежка С», то есть суточная, скучная, серая. Это вид слежки, когда за тобой постоянно волочится «хвост» — два-четыре агента в штатском, напоминающих одеждой и обличьем биржевых клерков. В Нью-Йорке, например, они все как один имеют при себе потрепанные номера «Дейли ньюс» — я даже стал подозревать, что от них этого строго требуют. Они следуют за своим подопечным с момента, когда он выходит на улицу утром, и до тех пор, пока он не возвращается домой к вечеру. В их задачу не входит присутствие при встречах своих клиентов с кем бы то ни было или на каких-либо совещаниях, в которых они принимают участие. Их дело лишь фиксировать перемещения данного лица в течение дня, распорядок его жизни и, что особенно важно, отклонения от него.

Существует также еще один вид слежки — «слежка фундаментальная», самым известным элементом которой является просмотр корреспонденции. Это значит, что вы получаете письма с дырой заметных размеров в левом верхнем углу конверта. Теперь ухитряются читать письма, не открывая конверта полностью, а проецируя строки на экран прямо изнутри. Но для этого все же необходимо продырявить конверт, причем обычно эту дыру не считают нужным заделать. Другой элемент «фундаментальной слежки» гораздо менее известен, но не менее систематичен. Это регулярная проверка всего, что вы выбрасываете, особенно бумаг. Не остаются без внимания и ваши посещения врача, истории болезни, периодика, на которую вы подписываетесь, книги, покупаемые и взятые вами в библиотеке, ваше жалованье и дивиденды, ваши сбережения, ваши долги, банкротства и т. д. Подобная информация ценится гораздо выше, чем та, которую дает простой надзор.

В течение многих лет за десятками тысяч американских граждан шпионят в гостиницах, администрация которых безропотно с этим мирится. Заходишь, бывало, жарким, душным днем в только что полученный номер, сменишь рубашку и идешь в бар выпить холодного пива, а когда возвращаешься, чтобы наконец отдохнуть, вдруг замечаешь, что за время, пока ты отсутствовал, кто-то сдвинул три центральные планки жалюзи. Чтобы удобнее было за мной подсматривать, шпики частенько поворачивали планки на жалюзи в моем номере. В таких случаях я писал на листке бумаги: «Закрыто. Жду женщину» — и прикреплял листок к шторам.

Было время в самом начале слежки, когда я громко объявлял жене: «Джини, я хочу сказать тебе что-то очень важное, только дай слово, что ты никому не расскажешь». И усаживался в тишине за книгу. Потом я бросил эти невинные забавы. Я перестал, уходя из дома, говорить: «Привет, буду через час». Успеха можно добиться только при серьезном подходе к делу.

Не могу сказать, что я добился полного успеха, хотя кое-какие навыки и приобрел, пытаясь приспособиться к жизни под наблюдением ЦРУ. Дело в том, что эта организация становилась все более и более коварной. ЦРУ и прежде не было особенно приятным заведением, но в 60-е годы оно расширилось и усилило свое влияние на многочисленные мелкие органы безопасности и разведки в других, не столько процветающих государствах, преимущественно латиноамериканских. В эти годы деятельность этого учреждения приняла еще более грубые и опасные формы.

Я слышал рассказы о химических лоботомиях, вызванных сверхдозами лекарств, которые резко нагнетают кровяное давление. «Неблагонадежные» после принятия таких сверх доз превращались в жалкое подобие человека. Технически осуществить подобную операцию не сложно, достаточно подменить таблетки или витамины в домашней аптечке.

Однажды я с сыновьями возвратился из поездки, во время которой наш автомобиль неотступно сопровождали зеленый «шевроле» и темно-синий «форд». Войдя в дом, я увидел, как сын машинально кладет в рот драже витамина. К счастью, я подоспел вовремя, сообразив, что мы беспечно оставили пузырек с витаминами без присмотра в собственном доме.

Слежка докучала мне все более и более, но я не знал, что делать.

Я написал длинную статью в журнал «Харперс», где в довольно мрачном свете представил перспективы наших разведывательных органов. Мои усилия не остались незамеченными. Я получил повестку от сенатора Стюарта Саймингтона, председателя подкомиссии по наблюдению за деятельностью ЦРУ, давнего приверженца и друга этого ведомства. 16 ноября 1973 года на закрытом заседании тогдашний директор ЦРУ Уильям Колби клятвенно засвидетельствовал, что с января 1965 года за мной осуществлялась «различных форм» слежка, так как подозревали, что я являюсь «иностранным агентом»…»