Мираж

В Лэнгли, а затем в Бад-Годесберге Аллен тщательно проработал картотеку и личные дела на агентов-журналистов, с которыми ему предстояло регулярно встречаться, готовить для них задания, получать донесения по их возвращении откуда-нибудь из Кракова, Гданьска или Бухареста… На небольших карточках мелькали фамилии и псевдонимы.

«Манфред фон Конта, гражданин ФРГ, обедневший дворянин, корреспондент газеты «Зюддойче цайтунг». В 1968 году выезжал в Чехословакию, поддерживал контакты с некоторыми местными публицистами. Был инициатором посещения группой пражских журналистов из еженедельников «Студент» и «Обрана лиду» радиостанции «Свободная Европа» в Мюнхене, после чего в этих органах печати появились публикации, выгодные РСЕ».

«Энно фон Левенштерн, корреспондент газеты «Вельт», полезен публикацией комментариев, доказывающих необходимость политической, экономической и военной консолидации «свободного мира» перед лицом угрозы коммунизма. Основное использование: против СДПГ и левых сил в ФРГ».

«Герхард Левенталь, политический редактор ТВ-2 в ФРГ, официально занимает крайне правые позиции».

«Кирилл фон Радцибор, «свободный журналист». Полезен возможностью частых поездок в социалистические страны, где пока не расшифрован. Недостаток: статус бесхозного журналиста вызывает недоверие к нему собеседников».

«Герберт Кремп, главный редактор газеты «Вельт». Ценен тем, что через него в газете можно регулярно помещать выгодные материалы. Через Кремпа сотрудники редакции регулярно направляются в страны Восточной Европы с разовыми поручениями разведки».

«Адальберт Бэрвольф, иностранный корреспондент газеты «Вельт». Специалист широкого профиля. Зарекомендовал себя как исполнительный и инициативный агент. Склонен к накопительству. Выставляет повышенные требования при оплате его услуг».

В этой же картотеке значились имена других западногерманских «свободных журналистов», людей, не состоящих в штате газеты или журнала и пишущих для многих. Среди длинного списка Сандерс специально выделил для себя Гюнтера Эрнста Спековиуса, Гюнтера Хайзинга, Ульриха Шиллера, которые были готовы по первому сигналу выехать в любую точку земного шара.

Дело на Густава — Карла-Густава Штрёмма, наполовину немца и наполовину русского, особенно привлекло внимание американца. Густав обладал поистине уникальными знаниями стран Восточной Европы, в чем, конечно, ему помогало знание им русского, чешского и сербского языков. Он вел обширнейшую картотеку по всем основным проблемам социалистических стран. Неоднократно выезжал туда, пока ему окончательно не «обрубили» право въезда. Но тем не менее и в настоящее время Густав был ценен в качестве руководителя отдела Восточной Европы в «Вельт», хорошего специалиста по вопросам радиовещания на Восток, поскольку ранее он руководил отделом стран Юго-Восточной Европы радиостанции «Немецкая волна».

У Густава был, правда, один недостаток: возможности его оперативного использования были в некоторой степени ограничены тем, что он одновременно работал на БНД, а следовательно, Сандерс не мог ему доверять во всем, и в частности использовать по внутригермаиским делам.

Изучением доставшейся ему в наследство картотеки Сандерс остался не совсем доволен: в ней было мало агентов-журналистов, которых можно было бы легально засылать в Польшу. А начиная с 1980 года нужда в таких агентах росла. Руководство Лэнгли интересовалось буквально всем — от личности Леха Валенсы до подробностей биографии какого-нибудь второстепенного активиста из «Солидарности».

Польские проблемы заставляли Сандерса регулярно выезжать в Зальцбург или Вену, чтобы встречаться со своими людьми, только что вернувшимися из Варшавы или собиравшимися ехать туда. Передоверить это важное дело коллегам из ЦРУ, работавшим в резидентуре в американском посольстве в Вене, он не хотел.

Сандерс сейчас тщательно готовился к очередной встрече в Вене со своим новым «приобретением» — корреспондентом агентства Юнайтед Пресс Интернэшнл в Варшаве Рут Грубер — Моникой. Эта скромная, незаметная черноволосая женщина, типичная старая дева, появилась в Варшаве сразу же после того, как события там начали обостряться. С руководством ЮПИ пришлось специально договариваться о переводе Грубер из Белграда, где она возглавляла местное бюро этого агентства, в столицу Польши.

СКРОМНАЯ, НИЧЕМ НЕ ВЫДЕЛЯЮЩАЯСЯ из толпы женщина оказалась образцовым агентом. Ей удавалось проникать туда, куда не могли попасть асы журналистики. Через нее деятели «Солидарности» передавали инструкции, деньги, от них Рут приносила отчеты о работе, планы ближайших акций, на которые требовалось согласие американцев, дополнительные просьбы и предложения лидеров «Солидарности».

Моника не могла приезжать слишком часто в Вену. Срочные задания ей вручались через оперативника, сидевшего в посольстве США в Варшаве. Резидентура ЦРУ в Польше неоднократно требовала передать Монику в их полное распоряжение. Однако Сандерс, опираясь на поддержку Эриксона и самого Полгара, препятствовал этому, ссылаясь на то, что слишком частые встречи с Моникой в Варшаве «сожгут» агента.

На этот раз, учитывая требование главного резидента уложиться в один день, Сандерс сразу же привез Рут Грубер на конспиративную квартиру, расположенную в одном из тихих переулков в Двадцать первом районе Вены. Ранее Аллен приглашал Монику на хороший обед в отель «Захер», где она с удовольствием съедала отварную вырезку под соусом из хрена и яблок и кусок знаменитого «захерторте». А по вечерам он вместе с ней посещал венскую государственную оперу или «Бургтеатр». Сандерс понимал, что в жизни одинокой женщины мало радостных минут, и старался как-то скрасить ее одиночество во время редких приездов в Вену. Ей, видимо, импонировало, что в ресторане или в опере ее спутником был столь симпатичный молодой человек.

Разумеется, дальше их отношения никогда не заходили. Сидя в такси, которое везло его из аэродрома в Швехате в Вену, Сандерс досадливо поморщился, вспоминая намеки Полгара. Этого еще не хватало! Рут Грубер, с ее унылым лицом, гладко зачесанными назад жирными волосами, была неприятна Сандерсу. Но сейчас он был весьма раздражен тем, что резидент сократил ему пребывание в Вене с трех дней до одного.

На конспиративной квартире Сандерс угостил Рут Грубер кофе с пирожными, которые он прихватил в кондитерской на Опернринге. Затем предложил ликер или коньяк по выбору, но та отказалась.

— Извините, что мы встречаемся здесь, — сказал Аллен, устанавливая на низеньком столике магнитофон. — Но времени у нас в обрез. Мне нужно срочно возвращаться в Бонн. Да и у вас в Варшаве горячая пора.

Рут разочарованно вздохнула. Этих встреч с Сандерсом она всегда ожидала с нетерпением. После напряженной, связанной с опасностью разоблачения работы в Варшаве, после встреч с людьми из «Солидарности», взбудораженными, нетерпеливыми, спешащими скорее насладиться результатами своих хотя бы и временных успехов, короткие дни пребывания в Вене в обществе Сандерса казались ей справедливым вознаграждением.

Выпив кофе и съев два пирожных, она начала неторопливо диктовать, время от времени заглядывая в небольшую записную книжку. Внимательно слушая ее, Аллен едва сдерживал восхищение. Эта скромная женщина стоила двух-трех оперативников из их резидентуры в Варшаве, которые постоянно жаловались на «трудную и ответственную работу в Польше» и требовали повышения зарплаты.

Моника наговаривала текст около трех часов. Лишь изредка она делала небольшую паузу и выпивала стакан минеральной воды или кофе, который Аллен готовил по-турецки, зная, что она привыкла к такому кофе еще в Белграде. Наконец она кончила говорить, протянула Сандерсу свою записную книжку, которую тот должен был доставить в Бонн, и чуть свободнее уселась в кресле. Аллен, тихо сидевший напротив нее за низеньким коктейльным столиком, не скрывал своего удовлетворения.

— Дорогая Рут, — сказал он мягко, — я хотел бы передать большую благодарность нашего высшего руководства за вашу отличную работу. Я рад сообщить вам, что на ваш счет с января этого года переводится вдвое больший гонорар, чем раньше.