Мираж

В начале Сандерс попытался использовать в этих целях особо засекреченных русских на службе ЦРУ: они участвовали в подготовке кадровых разведчиков для работы под различными «крышами» в Москве. Однако заполучить этих специалистов в Голливуд из многочисленных разбросанных по стране разведывательных школ было невозможно. Маразматические же старики, эмигрировавшие из России сразу после революции, на роль консультантов были абсолютно непригодны. Как-то Сандерс попытался проконсультироваться у одного престарелого князя относительно того, как выглядит русское застолье. Но старик стал пороть какую-то чушь о шикарных ужинах, которые он закатывал во время первой мировой войны в лучших ресторанах Петрограда.

И тогда Джеймс Кричлоу, один из близких друзей Сандерса, ранее работавший на радиостанции «Свобода» в отделе радиоперехвата, посоветовал ему съездить в Мюнхен и посмотреть тамошние кадры. Сандерс последовал совету и не пожалел: он нашел богатейший выбор типажей, пригодных на роль солдат — головорезов и убийц.

Вернувшись из Мюнхена, Аллен долго не мог прийти в себя. Перед глазами мелькали лица людей, которых он встретил на радио «Свобода», в филиале Толстовского фонда и Еврейской культурной общины в Мюнхене, в разных прокуренных комнатах в Париже: лысые и с густыми, кучерявыми волосами, вздернутыми и обвислыми носами, усами и бакенбардами, разного роста и возраста, характера и темперамента. Но у всех было общее: какая-то внутренняя неуверенность, заискивающие взгляды, бросаемые на него, американца, ничтожное раболепие одних и показное стремление выглядеть значительнее, чем ты есть на самом деле, других.

Естественно, для «киноконсультанта» Сандерса главное заключалось не в том, чтобы выискивать подходящие типажи для фильмов «на русскую тему». Плейзантс поставил перед ним другую задачу: во время поездок в Мюнхен, Вену, Париж и другие места сосредоточения беглецов с Востока тщательно изучать и анализировать эффективность их использования, коэффициент полезного действия.

По мнению Генри Плейзантса, длительное время руководившего работой главной резидентуры в Бонне и, естественно, отлично знавшего дела резидентуры в Мюнхене, этот кпд в последние годы значительно снизился.

— Я опасаюсь, — говорил он Сандерсу, — что по мере того, как вымирают и стареют наши проверенные кадры, которых мы взяли у немцев в сорок пятом году, и на смену им приходят их дети или лица, выехавшие из России в последние годы, уменьшается накал ненависти к большевизму, его отрицания. Все эти вновь прибывшие из СССР идут работать на РСЕ—РС не в силу глубочайшей внутренней убежденности или полной безысходности, как это было с власовцами или бандеровцами, которые готовы были служить за чечевичную похлебку. Нет, нынешние — очень практичные люди. Им подавай жизненный уровень гражданина США, в них неуемная потребительская жадность и даже ненасытность. А непримиримость борьбы с коммунизмом — это так, игра, оправдывающая их непомерные претензии, алчность.

— Позвольте, — возразил тогда Сандерс, — я читал их статьи, комментарии, тексты радиопередач, наконец, их книги — все это очень злые, беспощадные к большевизму опусы.

— Вы меня не совсем поняли. — Плейзантс досадливо поморщился. — Конечно, их «труды» полны желчи и злости. Но все это жалкие потуги, песок, скрипящий на зубах, не больше.

Разговор кончился тем, что по предложению Плейзантса Сандерс срочно уехал в Бад-Годесберг на должность третьего секретаря политического отдела посольства США в ФРГ. Ему поручили руководство агентами главной резидентуры из числа местных журналистов и представителей органов печати, регулярно выезжавших в страны Восточной Европы. На этой почве он сошелся с Робертом Редлихом, выполнявшим также функции в подрезидентуре ЦРУ под «крышей» радиоцентра РСЕ—РС в Мюнхене. Кроме того, Сандерсу было вменено в обязанность, независимо от официальных отчетов руководства РСЕ—РС и мюнхенской подрезидентуры, контролировать эффективность использования эмигрантов, работающих на радиостанции.

ВО ВРЕМЯ ПРИЕЗДОВ В ВЕНУ для встреч со своими агентами-журналистами Сандерс обычно избегал клуба иностранной прессы, где в баре подавали отличный кофе, куда часто заходили «на огонек» журналисты из разных стран, в том числе русские, поляки, венгры, чехи, но где место было неподходящим для обсуждения «деликатных» вопросов, в особенности когда речь шла о подготовке секретных поездок за границу.

Вена давно, с 1956 года, считалась идеальным трамплином для подобных вояжей западных журналистов в социалистические страны. Многих иностранных корреспондентов из ФРГ, Англии, Швейцарии, США, постоянно аккредитованных в Вене, меньше всего привлекала жизнь нейтральной Австрии. Их интересы были на другой стороне Дуная.

Еще во время событий в Венгрии, в октябре 1956 года, в ЦРУ поняли значительные преимущества «выдвинутого форпоста», с которого можно было легко устраивать «набеги» на Будапешт и Прагу, Бухарест и Белград, Софию и Варшаву. Каких-то пятьсот — шестьсот километров, полдня за рулем автомашины или один час полета — и корреспондент мог приступить к выполнению своих задач: в интересах газеты или журнала, которые он представлял, а также в интересах ЦРУ, БНД, английской или французской секретных служб.

— Журналист, подобно воде, может просочиться в любые капилляры, — подчеркивал Плейзантс в беседе с Сандерсом накануне отъезда Аллена в Западную Германию. — Вам будет необходимо в первую очередь получать от них информацию о положении в странах социалистического лагеря. Однако было бы ошибкой использовать наших журналистов исключительно в этих целях. Их возможности гораздо шире. Конкретный пример: тысяча девятьсот шестьдесят восьмой год. Чехословакия. Тогда возникла срочная необходимость поддерживать постоянный контакт с нужными нам людьми в некоторых руководящих группах в Праге. Западные дипломаты или журналисты, постоянно аккредитованные в Праге? Это исключалось, поскольку министерство внутренних дел Чехословакии, несмотря на противодействие нового министра Павела, держало наших людей под жестким контролем. И тогда мы перебросили из Вены в Прагу нескольких наших особенно пробивных людей из числа журналистов. Они прибыли туда и сумели беспрепятственно встречаться с нужными нам людьми, передавать им наши советы и рекомендации, получать нужную информацию. Возьмите хотя бы работу Графа…

Дело Графа Сандерс уже успел тщательно изучить.

Андрей Разумовский, гражданин Австрии и корреспондент западногерманской газеты «Франкфуртер альгемайне», проходил по списку особо ценной агентуры ЦРУ. Псевдоним был выбран с учетом его происхождения: он был действительно «русским графом» — потомком знаменитого вельможи времен императрицы Елизаветы, который был братом фаворита царицы, бывшего певчего Разумовского, украинского парня, причудами судьбы заброшенного в Петербург. За собой он потащил и своего брата, который впоследствии переселился в Вену и там доживал свой век, щедро растрачивая в столице Австро-Венгрии доходы с громадных поместий на Украине. В память о нем в Вене сохранились улочка — Разумовский-гассе и мост — Разумовский-брюкке.

Потомку графа Андреасу мало что досталось в наследство. Он стал журналистом — не слишком талантливым, но зато очень пробивным и настойчивым. Граф, заброшенный в Прагу, сумел установить контакты с главными действующими лицами «пражской весны»: Шиком, Цисаржем, Кригелем и Гольдштюккером. Через Графа, других западных журналистов поддерживался контакт с наиболее активными оппозиционерами, объединившимися тогда в разные клубы, кружки и даже партии: Клуб-231, Клуб беспартийных активистов, Кружок критически мыслящих личностей, Организация в защиту прав человека, Подготовительный ЦК Социал-демократической партии.

Правда, Графа вскоре с шумом выдворили из Чехословакии. После недолгого пребывания здесь он вновь оказался на юго-востоке Европы — на этот раз в Белграде.

К моменту приезда Сандерса в Бонн Граф успел покинуть — не совсем по своей воле — Югославию. Путь в соцстраны для него оказался закрыт, и поэтому для практичного Сандерса Граф представлял, скорее, исторический интерес.