Анифа. Пленница степей

— И что ты вспоминала? — мгновенно подхватил ее фразу мужчина довольно, все-таки легонько и всего на мгновение коснувшись ее губ своими. Но и этого хватило, чтобы Анифа вспыхнула еще сильнее, — Вспоминала ли ты, как ты пришла ко мне, прося защиты? Вспоминала ли ты, как я брал тебя и ты стонала и извивалась в моих объятьях, послушная моим рукам и поцелуям?

Рикс был необычайно разговорчив и речист — совсем не похоже на него. Но в его памяти само собой всплывали слова древних песен и саг, жестоких и кровавых, но не лишенных любовных сюжетов и романтических фраз.

— Вспоминала ли ты, — прошептал, прижавшись губами к изящной раковине уха Анифы, северянин, — как хорошо тебе было, когда я входил в тебя и как ты текла от каждого моего движения? Какое удовольствие я тебе доставил? И какие слова срывались с твоих нежных губ?

— Я ничего не говорила и не обещала… — пробормотала девушка рассеянно.

— Зато ты шептала мое имя, — тут же ответил Рикс, — Пока сжимала зубами покрывала. Я это помню. Ну же. Скажи снова. Мне нравится, как ты зовешь меня по имени.

— Нет, — Анифа упрямо мотнула головой. Но задрожала, когда Рикс, опустив лицо, слегка прикусил кожу около ее ключицы.

— Ты пахнешь солнцем и деревом, — с удовольствием прошептал он, — Как это возможно.

— Тебе мерещится. Это всего лишь лекарства.

— Это ты, Огонек. Хватит артачиться. Приласкай своего северянина и я снова подарю тебе минуты удовольствия…

Как же кружили голову слова Ркса! Как томно стягивался внизу живота тугой узел удовольствия! От его ласк, становящихся все откровенней и чувственней, по коже пробежал табун мурашек, а внутри стало жарко и влажно.

Резко вздернув Анифу вверх, Рикс посадил ее, заставив оседлать себя, и наконец-то поцеловал ее — страстно, глубоко и жадно. И девушка не оттолкнула его — крепко обняв его голову, она подчинилась ему и его жаркому поцелую, отвечая взаимностью. А мужчина, поспешно ослабляя завязки на ее платье, пытался раздеть ее. Но как же много было на Анифе одежды! Проклятая осень! Проклятая зима!

— Я сама, — неожиданно прошелестела девушка, отпрянув и размыкая их губы.

Под внимательным и горящим взглядом Рикса она стянула через голову платье, а с ним — и нижнюю сорочку, обнажая грудь. Мужчина не стал лишать себя удовольствия и тут же прижался к тугому полушарию, обхватив губами сжатый сосок.

Но на Анифе были еще и штаны, и поэтому ей пришлось подняться, чтобы разуться и разоблачиться окончательно. После она снова скользнула в мужские объятья, первой прижимаясь губами ко рту Рикса.

Северянину было проще — на нем была всего лишь полотняная повязка, обхватывающая пах. В пару движений мужчина избавился от нее и, откинувшись на спину, он одним толчком ворвался в гостеприимную глубину Анифы, вырывая из груди той кроткий и сдержанный стон.

— Я сама, — снова повторила девушка тихонько, мягко проведя ладошками по широкой и покрытой шрамами груди северянина, — Тебе нельзя напрягаться, забыл?

И Анифа задвигалась. Медленно и тягуче, она медленно поднималась и опускалась. Ладони Рикса крепко обхватили ее ягодицы, лаская и сжимая мягкую плоть и действительно предоставляя возможность самой девушке выбирать и темп, и угол проникновения. Он жадно вглядывался в ее лицо — как всегда, мягкое и прекрасное, но необыкновенно умиротворенное и нежное. И ловил волны щемящего удовольсвтия, которые та сейчас испытывала, принимая его плоть в себя.

Он целовал ее, когда она — сама! — склонялась к нему и прижималась губами к его рту. Он нежился в ласках ее пальцев, бережно пробегающих по его лицу, плечам и рукам.

Он любовался тем, как Анифа, в порыве страсти, сжимала собственные груди и ласкала тугие бугорки сосков, выгибаясь в пояснице и закидывая голову назад.

Ее движения были красноречивей любых слов. Ее страсть была исступленной и искренней. Как и сам Рикс, Анифа любовалась им и совершенно не страшилась ни его шрамов, ни изуродованного лица. Наоборот — она с поразительной любовной лаской оглаживала подушечками пальцами каждый неровный след его прошлых ранений, будто пытаясь влить в них свою собственную силу — не угрожающую и мощную, а истинно женскую. Мягкую. Исцеляющую.

А как она скакала на нем! Ускоряясь, она почти взвивалась над любовником, но не позволяла твердой плоти покинуть ее, и снова опускалась вниз, на всю его длину. И все-таки шептала — горячо и страстно — его имя и непроизвольные признания.

Наконец-то Рикс получил свое. И, необыкновенно воодушевленный этому, он резко опрокинул Анифу на спину и буквально вгрызся в ее шею горячим поцелуем. Но девушка запротестовала:

— Рикс! Твои раны! Нельзя же! Тебе будет больно!

— Не будет, — не отвлекаясь от резких и порывистых движений, выдохнул северянин, — С тобой я не чувствую ничего, кроме наслаждения и радости, что ты по своей воли отдаешься мне…

От особенно глубокого толчка Анифа снова застонала. И, как и много-много дней назад, она в порыве некого целомудрия скомкала около своего лица покрывала и закусила ткань зубами. Этот удивительно трогательный и стыдливый жест очень понравился Риксу, и, утробно зарычав, он мощно кончил, одной рукой крепко сжимая бедро девушки, а второй — ее грудь.

После он долго и исступленно ласкал ее и покрывал жаркими поцелуями подрагивающее тело, снова возбуждая и девушку, и себя. И еще не раз взял перед тем, как нещадно бегущее время не подсказало, что любовникам пора расстаться.

Но перед тем, как Анифа ушла, Рикс, поддавшись странному эгоистичному, но вполне понятному порыву, сидя прижался лицом к животу девушки и мягко погладил ее по спине.

— Роди мне ребенка, Огонек, — попросил он почти жалобно.

От такой неожиданной просьбы Анифы вздрогнула. Но, не отпрянув, положила на макушку Рикса ладошку и мягко проговорила:

— Это невозможно, северянин, и ты прекрасно знаешь почему.

— Ты наверняка пьешь какое-то проклятое зелье, чтобы не зачать. Я прав? — спросил мужчина глухо.

— Да. И если перестану, думаю, без проблем забеременею. Но ведь я смогу зачать и от вождя…

— И твой ребенок от моего побратима будет и моим ребенком, — слегка замявшись, нехотя проговорил Рикс — Анифа ясно услышала эту интонацию в его голосе. Поэтому девушка, мягко улыбнувшись, снова погладила белые, как снег, волосы мужчины.

— Я не могу ничего обещать тебе, Рикс, — ласково проговорила она, — Я всего лишь бесправная рабыня и ничего не решаю. Особенно то, что касается моей собственной судьбы.

“Я попробую поговорить с Шах-Раном, — подумал Рикс, глядя вслед выскальзывающей из шатра Анифе, — Он не откажет мне”.

— Не ты ли мне говорил, что сошел я с ума? — ухмыльнулся вождь, когда вечером того же дня побратимы снова сидели около костра, и Рикс, после несколько чаш вина, выпитых Шах-Раном, изъявил свое желание забрать маленькую танцовщицу себе, — Не ты ли говорил, что я помешался на этой девчонке и помутился рассудком?

— А ты, смотрю, не кажешься удивленным.

Вождь едва заметно вздохнул. Чему ж тут было удивляться, если он, внешне спокойный и невозмутимый, давно заметил страсть в глазах побратима? И почувствовал ответную реакцию со стороны маленькой танцовщицы?

С одной стороны, его возмутило, что другой мужчина посягнул на его собственность. Но, с другой, он не мог не радоваться, что кто-то тронул суровое сердце северянина, давно, кажется, свихнувшегося в пылу сражений.

— Я еще не наигрался с ней, — как можно более равнодушней бросил вождь, опрокидывая в себя очередную чарку и тут же наполняя ее снова. — Анифа восхитительна, не так ли? В этих сухих земля, на этих руинах древнего города она неожиданно расцвела, как волшебный цветок. И своим ароматом, похоже, одурманила твою бедную голову, мой друг. А, может, это последствия горячки?

— Я вполне в своем рассудке, — неожиданно спокойно заявил Рикс, — У тебя полно наложниц и красивее этой рабыни. Моя же душа тянется к ней…

— Душа? Или все-таки твой член? — хохотнул Шах-Ран.