Страница 22 из 38
С этими словами монах вынул из кармана своей хламиды какой-то маленький предмет, вложил его в руку молодой женщине и сжал ее в кулак.
— Возьмите это с собой и дайте капельку Заире. Это самое верное противооблачное средство. Я не знаю, подействует ли мой эликсир, он еще не прошел клинических испытаний. Но если он эффективен, то одной-единственной капли будет достаточно.
И Верховный Магистр склонил голову в знак почтения. Вслед за ним Провиденс так же приветствовали, в порядке возрастания роста, Мэтр-30, Мэтр-35, Мэтр-40, Мэтр-50 и Мэтр-55.
— За вашей суровостью сержанта и гранитным лицом скрывается «ЧУ-десный человек»! — сказала она, склоняясь перед твердокаменным инструктором и улыбаясь собственной игре слов.
Тот улыбнулся в ответ, хотя явно не понял ее шутки.
— Я вас никогда не забуду, — добавила почтальонша, обратившись ко всем присутствующим, — и обязательно сюда вернусь. А пока желаю вам успешного вязания, добрые мои богомолы!
— И вы познакомите нас с Заирой, ибо вам удастся ее привезти, — убежденно сказал Отец-настоятель.
Маленький рост монахов вызывал у Провиденс материнскую нежность, она находила их ужасно трогательными. Хорошо бы таскать с собой этих крошек, всегда и повсюду. Они наделяли бы ее мудростью и терпением, коих ей так не хватало. Как прекрасно было бы носить в кармане хотя бы одного тибетского монаха, чтобы он помогал ей в критических случаях, когда ее одолеет уныние, или упадок сил, или неуверенность в себе.
Через несколько минут, вооруженная своим новым даром и противооблачным эликсиром, молодая почтальонша помчалась к станции метро, чтобы сесть на поезд в направлении Орли; и, хотя ее ноги еще ступали по асфальту, мысленно она уже была в облаках.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДЕНЬ, КОГДА МОЯ ПОЧТАЛЬОНША СТАЛА ТАКОЙ ЖЕ ЗНАМЕНИТОЙ, КАК ДЖОКОНДА
Прощальные слова Отца-настоятеля вызвали у Провиденс приступ ностальгии по прошлому. Сидя в вагоне, который трясло и раскачивало, как дилижанс в каком-нибудь вестерне, и машинально созерцая мрачные стены туннеля, мелькающие в окнах, молодая женщина размышляла над его советами. «Не торопитесь. Наслаждайтесь запахами воздуха, неба, дождя. Все они пронизаны ароматами Рая».
В юности, перед тем как стать почтальоншей, Провиденс какое-то время работала носом. И теперь ей представилось, какую гримасу состроила бы усатая полицейская в Орли, если бы она написала в графе «Профессия» это слово: «нос». Наверняка сказала бы: «Вы чем заполняли свою анкету — уж не носом ли? Гляньте, что вы написали в этой графе — нос! Может, вы и по другим графам раскидали свою распрекрасную анатомию?»
Да, она действительно работала носом известной фирмы мужских дезодорантов, в качестве «нюхательницы подмышек», — до тех пор, пока не скончался генеральный президент-директор, вслед за чем фирма обанкротилась. Бедняга предприниматель умер от смеха, во время просмотра фильма «Рыбка по имени Ванда», пополнив своей кончиной и без того длинный список самых дурацких смертей в истории, как раз между шведским королем Адольфом-Фридрихом, погибшим после того, как съел четырнадцать блюд подряд плюс десерт, и Фридрихом Барбароссой, который полез купаться, не сняв с себя доспехов. Да-да, их шеф действительно умер со смеху. Остановка сердца — весьма оригинальная смерть для бессердечного, по общему признанию, человека.
Однако Провиденс так и не утратила своего обонятельного таланта (если не считать тех нескольких минут нынешним утром, когда она прихватила с собой мусорный пакет). После двух лет этой прекрасной работы она по-прежнему удивлялась тому, что один и тот же дезодорант так по-разному пахнет в зависимости от подмышек, которые им опрыскали. Впрочем, вероятно, это было неизбежное зло. Обладай мы все одинаковым обонянием, наши феромоны, столь важные в игре обольщения, перестали бы выполнять свою роль, а это уже было бы чревато самыми трагическими последствиями для рода человеческого. В худшем случае люди не смогли бы чувствовать влечение друг к другу, вследствие чего уже не производили бы потомства, вследствие чего рухнула бы наша цивилизация. Ну а в лучшем случае мы уже не смогли бы почувствовать разницу между женщиной, мусорным баком и куском мюнстера. Может, это и пошло бы на пользу монахам Смиренной Секты Богомолов-Вязальщиков, сделавшим изготовление сырного текстиля своим бизнесом, но для остального мира это стало бы беспрецедентной обонятельной катастрофой. Вот почему научные лаборатории, сознающие жизненную важность этого явления, непрерывно разрабатывают все новые и новые образцы парфюмерной продукции, способные преобразить и облагородить личные запахи граждан, отнюдь не уничтожая полностью их индивидуальность.
Провиденс собрала целую коллекцию запахов, которые ей довелось разнюхать за свою короткую карьеру обонятельницы мужских подмышек. Так, белый человек испускал запах мокрой травы, негр — запахи звериных шкур и древесной коры, азиат пах соленой морской пылью и лимоном, а индус — изысканными специями.
Нужно сказать, что это знание было весьма полезно при оценке потенциального партнера. Встретившись с таким мужчиной, молодая женщина первым делом изучала его запах. Она чуяла запах кожи его лица, его шеи. Так что обезьяны ничего нового не изобрели. Именно так они учатся распознавать своих врагов или выбирать надежного и верного спутника жизни. Запахи намного красноречивее слов.
Провиденс вспомнился разговор на эту тему с Заирой.
— А я чем пахну? — спросила ее девочка.
— Ты пахнешь специями, — солгала почтальонша.
На самом деле та пахла лекарствами, ингалятором «Вентолин» и микстурой от кашля.
— А ты? Ты чем пахнешь?
Заразившись интересом к запахам окружающих, Провиденс однажды решила принюхаться к собственным подмышкам.
— Французская почтальонша пахнет лесом Фонтенбло ранним утром, пока еще не выпала роса, а листья дубов и сосен еще не надели ожерелья из водяных капелек… Но если серьезно, то мои подмышки пахнут хлопком и полиэстером, когда я надеваю блузку. А вообще-то француженки пахнут сыром и чесноком.
Она до того ненавидела запах чеснока, что ее довольно часто принимали за вампиршу.
И вот теперь эта «вампирша» сидела в вагоне метро (линия В), где гораздо сильнее разило потом, нежели чесноком или свернувшимся молоком (хотя и этим тоже), держа курс на юг.
Трудно переоценить преимущество сверхтонкого обоняния: Провиденс могла определить станцию по одному ее специфическому запаху. Как и отпечатки пальцев, эти запахи были строго индивидуальны и каждый из них был неповторим. Так, например, станция «Насьон» пахла теплыми круассанами, «Лионский вокзал» — мочой, «Площадь Согласия» — грязными голубями, «Шатле-ле-Аль» — кофе. Анализируя свои впечатления, почтальонша пришла к выводу, что в Париже куда больше станций с противными, нежели с приятными запахами. Если бы ее выбрали мэром (нет, мэрессой!) французской столицы, она начала бы с приказа надушить все станции метро, чтобы каждая из них благоухала каким-нибудь цветком. Ее собственная станция насквозь пропахла жавелевой водой и лимоном. Но это как раз было понятно: когда по утрам она садилась в метро, чтобы ехать на почту, уборщица протирала тряпкой пол на перроне. Кроме того, она пахла рыбой (станция, а не уборщица) по вторникам, четвергам и воскресеньям, то есть по рыночным дням. А по субботам к ним примешивался еще и запах сырого риса — в этот день чаще всего играли свадьбы.
Провиденс работала в спальном районе Орли. Разнося почту, она любила задержаться на несколько минут на детской площадке. Если она опережала график и на часах было только 11:00, она присаживалась там, чтобы съесть яблоко, обязательно красное. В этом уголке ей больше всего нравились разноцветные детские личики и дружная спайка ребятишек. Маленькие негритята играли с маленькими белокурыми детишками, с выходцами из Магриба, с азиатами, с еврейскими малышами, носившими на голове кипу, а на поясе цицит. И весь этот детский мирок жил в полном согласии. Детишки были еще такими невинными, что даже не подозревали, как ненавидят друг друга взрослые, как они борются друг с другом по всему свету. Их это не волновало, они играли дружной компанией, строили замки из песка, охотно давали друг другу велосипед, ведерко или лопатку. И подавали взрослым наглядный пример мировой гармонии. Наверное, именно так должна была протекать жизнь в Раю. В том самом Раю, чьи ароматы Отец-настоятель велел ей вдыхать полной грудью.