Страница 19 из 25
В конце концов он решил, что ему никто не нужен.
Детей дядя Миша также не нажил. Они с Верой как-то не задумывались об этом, а потом, когда она заболела, вопрос закрылся сам собой.
Познакомившись с супругами Кумарчи и впервые очутившись в их доме, Мигунов поразился тому, насколько легко, непринужденно и по-взрослому они ведут себя с сыном.
Эдик рос в среде, наполненной уважением и обожанием, и поначалу Мигунову показалось, что родители перебарщивают с заботой о ребенке. После, узнав, что мама Эдика родила его в позднем возрасте, а своих спиногрызов он так и не завел, он решил, что не ему рассуждать о воспитательных моментах. Так кто дал ему право что-то там решать про других? К тому же Эдик, встречаясь с Мигуновым, каждый раз вежливо здоровался и мог задать гостю совсем не детские вопросы типа: «Как поживаете, Михаил Иванович? Сегодня магнитные бури, а вы их ощущаете или нет?» или «Как вы думаете, а почему наши продули аргентинцам вчерашний матч? Ведь неплохая у нас команда, как считаете?», а потом терпеливо выслушивать ответ и даже не отводить при этом взгляд своих прекрасных черных глаз.
Мальчишка был не только красив, но и умен, а еще прекрасно воспитан.
О том, что супруги Кумарчи заинтересовали милицию, Мигунов узнал от их общего знакомого. Самому знакомому бояться было нечего, потому как зарабатывал он на жизнь мясником в районном гастрономе, а о его тайной жизни, которую он вел, выходя из-за прилавка, вряд ли подозревали в органах внутренних дел. Однако он как-то признался Мигунову, что в душе он с рождения тянулся ко всему прекрасному. Например, сам научился лепить из глины посуду, типа плоских тарелок и грубого вида чашек, которую после обжига и нанесения легких повреждений специальным инструментом можно было легко выдать за остатки какой-нибудь древней цивилизации. Покупателям своих творений он честно говорил, что продает им искусные копии, но те, даже зная правду, все равно платили ему очень хорошо.
Об Эдике Мигунов тогда даже не подумал. Его мысли сразу же улетели в сторону заветной сокровищницы, которую глава семьи Кумарчи устроил в его квартире. Мигунов хотел бы перепрятать все это добро, но не знал куда, а главное, может ли он так делать вообще? Вещи-то ценные, редкие и ему не принадлежат. К самому владельцу прийти побоялся, тот тоже не выходил на связь, и так прошло довольно много времени. А потом Мигунов заглянул в международные новости, и вышло это случайно, он просто включил телевизор, а там худой диктор кратко излагал суть происшествий, случившихся в мире. И кадры, на которых крупным планом та дорожная сумка, долгие годы нет-нет да и вставали у него перед глазами. Он так и не понял, почему к нему не пришли с обыском.
Проведя опись всего, что осталось от Кумарчи, Мигунов замутил тщательное расследование, опросив всех знакомых, включая мелкое ворье и двух крупных криминальных авторитетов, с которыми его когда-то свела судьба. Он расспрашивал их о наследии Кумарчи: говорят, что он где-то хранил несметные богатства, правда? Но никто ничего не знал. Получалось, что о сокровищах знали только двое: умерший и сам Мигунов. И тогда последнему пришла в голову мысль продать коллекцию, не нарушив при этом закон.
Чтобы получить разрешение на открытие антикварного магазина, Мигунову пришлось раздать кое-кому несколько взяток небывалого размера. Иначе бы ничего не получилось. Но место на одной из старейших улиц Москвы все-таки удалось выбить. Не совсем на Арбате, конечно, но в одном из примыкающих переулков. Мигунов и тому был рад.
Торговля сначала шла со скрипом, но постепенно он оброс серьезной клиентурой. Бывало, что в его «Фенестру» заглядывали и звезды шоу-бизнеса, и именитые бизнесмены, но в большинстве своем приходили только наследники или люди пожилого возраста.
А через десять лет, совершив наконец сто раз отложенный визит к врачу, Михаил Иванович Мигунов узнал о своем страшном диагнозе. Вот тогда-то и задумался о том, что магазин нужно срочно пристраивать в хорошие руки, но как-то так получилось, что некому. Тогда-то он и вспомнил про симпатичного ребенка, с которым вел умные беседы.
Эдика Кумарчи он нашел очень скоро, но не на улице встретил, а обнаружил его аккаунт в соцсети. Офигел, когда увидел моментальное фото на аватарке и узнал в нем своих давних знакомых.
Ошибки быть не могло.
В одном из комментариев под какой-то заезженной цитатой Эдик упомянул о месте работы, куда Мигунов отправился сразу же и узнал о том, что парень недавно уволился. Но у продавщицы, которая об этом сообщила, остался номер телефона симпатичного коллеги. Правда, позвонить ему Мигунов не решился.
Он даже не знал, проживает ли Эдик до сих пор в родительской квартире. Просто пришел наобум в его день рождения, дату которого сохранил в памяти, и позвонил в дверь. И дождался-таки, пока ему откроют.
С тех пор парень от него ни на шаг не отходил. Само собой, Мигунов помогал ему всем, чем только мог. И каждый раз вспоминал родителей Эдика, чтобы мысленно уверить покойных в том, что их сына он теперь не бросит, что чувствует свою вину в их смерти, потому что их нет, а он остался, и если бы не коллекция Кумарчи-отца, то и не разбогател бы, а скорее всего отмотал бы уже срок где-нибудь в Красноярском крае. Но ‒ не случилось. И сын их в порядке, получил родительское наследство, поддерживает связь с дядей Мишей и ни на что не жалуется.
Они бы гордились своим сыном.
Передав «Фенестру» Эдику, Мигунов наконец смог сосредоточиться на здоровье. Онкологию победить так и не удалось, но приостановить процесс врачи смогли. Даже в его возрасте, оказалось, можно обратить необратимое.
Со временем Эдик перестал нуждаться в советах Мигунова и обращался к нему все реже. Но каждый раз, когда он предлагал встретиться, у Мигунова екало в груди. Он все еще чувствовал вину перед Эдиком за то, что скрыл от него смерть родителей. Но Эдик, кажется, зла на наставника не держал.
Положив трубку, Мигунов бегло прибрался в комнате и решил вскипятить воду для чая. Вряд ли Эдик откажется от угощения, ведь едет к нему после работы.
Эдик ввалился в квартиру весь мокрый. С волос капало, коричневая кожаная куртка на плечах и спине покрылась темными влажными пятнами.
– Дождя что-то не слышно, – удивился Мигунов.
– Потому что был коротким, но мощным, – объяснил Эдик, снимая куртку и стягивая с шеи пижонский шелковый шарф, купленный за бешеные деньги. – Как ты, дядь Миш?
– Потихоньку. Куртку повесь на спинку стула в комнате, чтобы поближе к батарее. Ты, значит, не на машине?
– Давно не на машине, – донеслось из комнаты. – Где я ее на Арбате оставлять буду? Своим ходом добираюсь.
Они прошли на кухню, сели за стол. От ужина Эдик отказался, а вот кофе поприветствовал.
– Ну и что ты тут забыл? – спросил Мигунов, закончив возиться с чашками и туркой.
– Сядь, дядь Миш. Совет твой нужен.
Эдик положил на стол недорогой пластиковый контейнер.
– Открой, – попросил он. – Хотелось бы знать твое мнение.
Мигунов снял крышку, зашуршал лежавшим внутри пластиковым пакетом.
Увидев газету, присвистнул.
– Революцией запахло, – улыбнулся он. – Много добра с тех пор кануло. Неужели кто-то до сих пор находит что-то интересное?
– Как бы тебе сказать? – задумчиво произнес Эдик. – Они не наследники. Молодые ребята, парень и девчонка. Говорят, что переехали в старый дом и в шкафу нашли тайник.
Мигунов отодвинул газету в сторону и вынул из пакета носовой платок.
– То есть шкаф уже был в квартире, когда они заехали?
– Получается, что был.
– Газета не так интересна, как вот это, – со значением проговорил Эдик. – Встречались тебе такие?
– Это дамский носовой платок, – сразу же резюмировал Мигунов. – Кажется, весьма старый. Подай-ка очки.
Без очков Мигунов видел все хуже, но перед гостем все еще старался выглядеть крепче, чем он есть на самом деле.
– Так-так, – прогудел он, склоняясь над столом, однако чтобы не заслонить собой источник света. – Ну, что могу сказать? Ткань не наша. Я с шелками и кружевами русскими немного знаком, изучал на досуге, но не глубоко. Не специалист, конечно, но навскидку смогу отличить родное от импортного.