Страница 11 из 13
Очевидно, уши были в относительно приличном состоянии, раз звонок сумел пробиться ко мне. Так что глазам пришлось подчиниться, хоть я и пожалела о своем геройском поступке, тем не менее ответила.
Голос тоже был незнакомый, женский.
– Катя, это Милана…
«Какая, к дьяволу, Милана, вы, дамочка, номером ошиблись!» – хотела рявкнуть я, повернуться на другой бок и снова заснуть, но что-то меня остановило.
Ах, ну да, Милана – это хозяйка той галереи, где мы были с Бобриком и где выставили мою работу.
Неужели она хочет мне сообщить, что на мою мазню нашелся покупатель?
– Да, Милана, я слушаю.
– Катя, подойди… подойдите, пожалуйста, ко мне в галерею.
Правда, что ли, продала мою работу? Так быстро?
Я не стала раньше времени радоваться и только спросила:
– Когда?
– Прямо сейчас. Это очень важно.
Голос у нее был взволнованный, обеспокоенный.
Нет, пожалуй, это не продажа, а что-то совсем другое…
– А в чем дело?
– Это не телефонный разговор. Приходите в галерею, здесь я все объясню.
Тут мне передалось ее беспокойство.
Да что там у них случилось и как это может касаться меня? Ведь если бы это меня не касалось, с какой стати Милана стала бы мне звонить и так настоятельно звать меня в галерею?
– Хорошо, скоро буду.
Я села на кровати и огляделась. Спала я отчего-то в банном халате, все тело саднило. Очень медленно и мучительно я вспоминала, что вообще произошло.
Так, я живу в этой квартире с Марусей. Вчера я была на открытии выставки в галерее «Милана», что там было-то… Вроде бы все прошло удачно, шампанское пили… Больше ничего не помню.
Мое любимое платье лежало в кресле все мятое, запачканное рыжей шерстью. Все ясно, Маруська повалялась.
– Ну, я тебе устрою! – сказала я в сторону двери, поскольку оттуда раздавались скулеж и царапанье.
Маруся открыла дверь и гавкнула в том смысле, что нечего платья разбрасывать, прибирать нужно, раз на них валяться нельзя, и я не могла не признать ее правоту. Я застонала громко и прислушалась. В квартире царила тишина, стало быть, Васильич не работает. Ну да, взял выходной после того, как совершенно умотался с сантехникой. Это и к лучшему, что он не увидит меня такой.
Я встала с кровати, приказала комнате прекратить кружиться и побрела в ванную. Этот ангел во плоти даже подключил воду.
Как ни странно, но собралась я быстро, возможно оттого, что душевая кабинка оказалась замечательной, и я быстро пришла в себя, постояв под сильными струями горячей воды.
Маруся уже стояла у дверей, сжимая в зубах поводок, но я объяснила ей, что ухожу по делу, а ей придется остаться дома одной.
Собаченция очень обиделась и ушла грустить под кровать.
А я отправилась в галерею.
Там было ощущение разгрома, на полу – грязные следы, многие картины сняты со своих мест и составлены возле стен.
Милана, растрепанная, с одним накрашенным глазом, стояла посреди зала. Увидев меня, она скривилась и проговорила:
– А, вот и ты… вы…
– Так что случилось-то?
– К нам в галерею этой ночью влезли воры.
– И что – много унесли?
– Да нет, немного. Одну работу.
– Ну, ничего страшного… а при чем тут я?
– При том, что они украли твою работу. «Старый дом с башенкой». Больше ничего не пропало.
Тут в зале появился Бобрик, улыбнулся мне и сказал:
– Это доказывает, что у воров хороший вкус.
Милана поморщилась и процедила:
– Тебе бы все шутить…
Она повернулась ко мне и добавила:
– Тут с тобой… с вами один человек хочет поговорить. Он в моем кабинете сидит.
Милана показала на белую дверь, на которой был нарисован голубой глаз с длинными ресницами.
Я переглянулась с Мишкой, он едва заметно мне подмигнул, затем толкнул эту дверь, и я вошла в кабинет.
За Миланиным столом сидел маленький человечек с веснушчатой физиономией и блекло-голубыми глазками. Такого цвета глаза бывают обычно у кукол.
Он и вообще был похож на большую куклу, на целлулоидного пупса – у него были маленькие ручки, которые чинно лежали на столе. А под столом я увидела маленькие ножки в ботинках детского размера, которые едва доставали до пола.
«Интересно, – подумала я, – с какого это перепуга Милана уступила этому пупсу свой кабинет?»
И тут же получила ответ на этот вопрос.
– Капитан Серов, – представился человечек и уточнил: – Отдел по обороту художественных ценностей.
– Екатерина Угрюмова, – представилась я в ответ.
– Угрюмова? – переспросил он разочарованно. – Но мне нужна Екатерина Плотицына.
– А, так это я и есть.
– А вы говорите – Угрюмова. Вы уж определитесь!
Поскольку он не предложил мне сесть, я сама придвинула себе стул, уселась поудобнее и только тогда ответила:
– Сейчас я – Угрюмова, по мужу, а Плотицына – это моя девичья фамилия.
– Ах, девичья! – Он облегченно вздохнул: – Интересно, интересно… Так это вашу картину украли? Значит, вы свои картины подписываете девичьей фамилией? Как бы псевдоним?
– Как бы нет. Когда я писала эту картину, я еще не была замужем. И подписала ее своей собственной фамилией. – Сама того не осознавая, я разговаривала с ним спокойно и терпеливо, как с маленьким ребенком. В соответствии с его внешним видом.
– Интересно, интересно… а теперь вы подписываете картины своей новой фамилией?
– Теперь я их никак не подписываю. Я уже очень давно не занимаюсь живописью. С тех самых пор, как стала Угрюмовой. То есть с тех пор, как вышла замуж.
На самом деле еще раньше, но я решила не уточнять.
– Интересно, интересно… а почему, если не секрет? – Он продолжал задавать вопросы с упорством бормашины, которая сверлит и сверлит зуб, невзирая на протесты пациента в кресле.
Тут у меня резко испортилось настроение. Мне совсем не хотелось объяснять этому целлулоидному пупсу, почему я бросила живопись. Этак и до проблем с мужем дойдет, а уж про такое я вообще не собиралась никому рассказывать.
Видимо, он понял что-то по моему лицу, потому что взмахнул маленькими ручками и проговорил:
– Впрочем, не важно… лучше ответьте вот на какой вопрос: как вы думаете, почему украли именно вашу картину?
– Вот уж этого я точно не знаю! На этот вопрос скорее вы должны ответить.
– Что ж, может быть, и отвечу… со временем. – Он наклонил голову и посмотрел на меня искоса, при этом в бледно-голубых его глазках появилось выражение… я не поняла, что они выражали, но явно были не похожи на кукольные.
– Еще вопросы у вас есть? – Я поерзала на стуле.
– Конечно! – Он побарабанил по столу своими детскими пальчиками и поболтал под столом ножками в детских ботинках, а потом спросил, пристально глядя на меня: – Как давно вы знаете Марию Валерьевну?
– Кого? – переспросила я удивленно.
– Хозяйку галереи.
– Милану?
– Ах, ну да, Милану.
Оказывается, на самом деле она Мария… ну и чем ее не устроило это имя? Хотя какое мне дело?
– Так как давно вы ее знаете?
– Несколько дней.
– Как это – несколько дней? – на этот раз он, кажется, удивился.
– А вот так. Неделю назад я о ней даже не слышала.
– Не слышали? Очень странно… а вот у меня имеются достоверные сведения, что вы с Миланой… с Марией Валерьевной Вуячич учились в одной и той же художественной школе. Как-то, знаете, одно с другим не сходится…
– Ну да, мы с ней действительно учились в одной школе, только она на несколько лет старше… то ли на пять, то ли на четыре. Вот вы, к примеру, помните тех, кто учился в одной школе с вами, но на несколько классов старше?
– Нет, не помню… – честно признался капитан, но тут же сделал строгое лицо и проговорил: – Вообще-то здесь я задаю вопросы. А вы на них должны отвечать, причем честно!
– А я и отвечаю… хотя один вопрос мне все же очень хочется задать. Почему такой незначительный повод привлек внимание нашей доблестной полиции? Подумаешь, украли одну работу, не представляющую никакой ценности…