Страница 12 из 13
– А вот я теперь и хочу разобраться – представляет она ценность или нет…
Он немного помолчал и добавил доверительным тоном:
– Понимаете ли, Мария Валерьевна… Милана застраховала свою галерею в солидной страховой компании.
– Ну и правильно сделала.
– Разумеется. И она, как положено, тут же сообщила в страховую компанию о сегодняшнем происшествии. А страховая компания, в свою очередь, обратилась к нам – в полицию. Таков, знаете ли, порядок. И теперь мы обязаны это происшествие расследовать.
Он помолчал, дав мне время осознать свои слова, и продолжил:
– Для этого я здесь нахожусь и для этого задаю вам все эти вопросы. Моя задача – выяснить, что здесь произошло. То есть что произошло – и так понятно, кража со взломом, непонятно только, почему злоумышленники, потратив много сил и времени, похитили только одну картину – вашу… как вы сами считаете, эта картина имеет какую-то ценность?
– Честно?
– Разумеется.
– Если честно, я считаю, что не имеет. Я о своем таланте не слишком высокого мнения. Если бы было иначе, я не бросила бы живопись.
– Ну, спасибо за честный ответ, только он ничуть не приблизил нас к ответу на главный вопрос. Почему все-таки злоумышленники взяли именно вашу картину?
– Может быть, они очень спешили? Может быть, их кто-то спугнул, вот они и взяли первое, что попалось под руку?
– Конечно, полностью исключить такое объяснение нельзя, однако детали дела говорят о том, что преступники не торопились, они делали все обстоятельно, не спеша. Отключили сигнализацию, открыли дверь отмычками…
– Ну, может, сначала не спешили, а потом испугались чего-то и заторопились…
– Возможно, однако ничто на это не указывает.
Тут я вспомнила старый зарубежный сериал, где комиссар ходил в жутком, едва не рваном плаще и все время задавал подозреваемому вопросы типа: а вот как вы считаете, отчего преступник сделал то-то и то-то, и подозреваемый старался ему объяснить, как и почему. И таким образом комиссар потихоньку припирал его к стенке, и тот во всем признавался. Ага, еще собака у него была, бассет-хаунд.
У меня тоже собака, кстати, не выгулянная с утра.
Вспомнив про Марусю, я рассердилась. Очевидно, этот пупс тоже смотрел когда-то тот сериал и теперь действует теми же методами. То есть получается, что он меня подозревает? Выходит, это я сама залезла в галерею и украла собственную картину? Идиотизм…
– Ну, короче, чего вы от меня-то хотите? – не слишком любезно спросила я.
– Понимаете, у меня есть два объяснения происшедшему. Или даже три. Первое – это что ваша картина имеет все же какую-то ценность, только вот какую?
– Говорю вам – я в этом сомневаюсь!
– Допустим, вы правы. Тогда второй вариант – настоящей целью грабителей была какая-то другая картина, но они в спешке перепутали и взяли вашу по ошибке.
– Есть еще и третье объяснение?
– Есть. Третье – никакого ограбления не было.
– То есть как – не было? Сигнализацию отключили, дверь вскрыли, картину унесли…
– А может, это все инсценировка? Имитация ограбления?
– Зачем?
– Известно зачем – чтобы получить страховку.
Я, конечно, почти не знаю Милану, но мне все равно стало за нее обидно. Но теперь, по крайней мере, мне и правда стало понятно, что здесь делает полицейский. Он хочет доказать, что имеет место страховое мошенничество.
Он, видимо, прочитал что-то в моих глазах и проговорил:
– Да, вы правы, именно этот третий вариант кажется мне самым вероятным. И вы меня укрепили в этом мнении.
– Я?! Чем это?
– Вы мне не задумываясь сказали, что не считаете свою картину ценной. А тогда зачем надо было тратить столько сил и времени на ее похищение?
– Так, может, они и правда взяли мою картину по ошибке?
– Попробуем рассмотреть этот вариант…
Капитан открыл папку, которая лежала перед ним на столе, и высыпал на стол ворох фотографий.
– Вот фотографии, которые мне любезно предоставила Мария Валерьевна.
Я узнала снимки, сделанные на вернисаже, нашла Бобрика, Милану, нашла и саму себя.
Выглядела я на снимке очень глупо – открытый рот, выпученные глаза… я разговаривала с высоким мужчиной – только его самого было не разглядеть, он стоял спиной к камере. А на других снимках его вообще не было. Я попыталась вспомнить его лицо, черт, да мы же разговаривали с ним, шампанское пили – вон у меня бокал в руках.
Пока я разглядывала посетителей вернисажа, капитан изучал картины на стенах.
Я тоже посмотрела на картины – в первую очередь на свою.
Надо признать, что она висела хорошо, на выигрышном месте, в самом центре стены. И даже на фото производила впечатление.
Старый дом смотрел на зрителей, как старый человек, проживший долгую, яркую жизнь.
Рядом с моей картиной висела работа Бобрика – сиреневый куст перед грозой. В ней тоже было настроение, какая-то мрачная, томительная красота…
Тут мне пришла в голову очевидная мысль.
– Зачем вы рассматриваете фотографии, если все картины, кроме моей, остались на своих местах? Вы можете осмотреть сами картины в зале галереи…
– Ну, во-первых, так разглядывать удобнее. Я могу разложить все снимки перед собой и составить общую картину. А во-вторых, здесь есть ваша работа, и я могу определить, какие картины висели рядом с ней и соответственно с какими ее могли перепутать.
Он перетасовал снимки по-другому, снова оглядел их и проговорил вполголоса:
– Кроме того, я могу разглядеть всех людей, кто был на вернисаже. Потому что кто-то из преступников вполне мог туда прийти, чтобы осмотреть поле своей предстоящей операции.
Он третий раз перетасовал снимки и повернулся ко мне:
– Вы можете перечислить тех людей, которые попали на эти фотографии?
– Ну, я вообще-то не всех знаю. С этим вам лучше обратиться к Милане… к Марии Валерьевне.
– Не сомневайтесь, обращусь. Но мне хотелось бы сначала услышать это от вас как от человека свежего…
Я перечислила тех, кого знала: Бобрика, саму Милану, тех трех-четырех человек, которых помнила по прежним временам и с кем заново познакомилась.
Тут капитан взглянул на меня пристально и спросил:
– А это кто? – И он показал кончиком ручки на высокого мужчину, который стоял спиной к камере. На того, с которым я так оживленно разговаривала.
Тут мне почему-то сразу стало неловко.
– Да я не знаю… – промямлила я смущенно. – Незнакомый какой-то человек…
– Но вы с ним на снимке разговариваете, и видно, что этот разговор вас волнует.
– Ну уж и волнует… просто поболтала с каким-то мужчиной, еще бокал шампанского выпила… ну, или, может быть, пару бокалов… знаете, как это бывает…
– Вообще-то не знаю.
«Ну и дурак», – подумала я.
– Интересно, что его нет больше ни на одной фотографии, – протянул капитан.
И правда нет…
– Ну ладно, если вы больше ничего не можете мне рассказать о присутствовавших на вернисаже людях, давайте поговорим о картинах. Как вам кажется, какая-то из них может представлять интерес для грабителей? Проще говоря, может дорого стоить?
Я припомнила выставленные в галерее работы, освежила память, взглянув на снимки, – и честно признала:
– На мой взгляд, вряд ли. Картины ведь ценятся в зависимости от имени их создателя, а никто из участников выставки за прошедшие годы не приобрел имени. Да и вообще, честно говоря, уровень большинства работ не то чтобы ученический, но… наполовину любительский. Вот разве что Бобрик… в его работах что-то есть, но и у него картины покупают редко и за небольшие деньги. Если бы кто-то захотел получить его картину, купить ее проще, чем украсть из галереи.
– Вот как… значит, здесь нет дорогих картин?
– Ну… таких, чтобы дорого стоили – нет. Другое дело, что у тех, кто жил здесь раньше – двадцать, тридцать лет назад, – эти картины могут вызывать волнующие воспоминания. Они могут напоминать детство, юность, молодость… многие дома, изображенные на этих картинах, больше не существуют, они снесены, разрушены. А ведь кто-то в этих домах родился, вырос…