Страница 7 из 33
— Поторопимся, шеф?—спрашивает Луи и осторожно дергает его за рукав.— Мне надо поспеть в лавку за мясом. Флора оторвет мне голову, если я не выхвачу у Гастона кусочек на жиго и костей для бульона.
— Нужны талоны? У меня есть немного лишних.
— Живем, мерси! — говорит Луи и прячет талоны в бумажник.— Между нами, Гастон — порядочная сволочь. Мясо ему привозят из провинции — один хороший парень, бьющий скот не по приказу немцев. Парень получает гроши, хотя и рискует всем, а Гастон снимает пенки и запрашивает столько, что ого-го!
У Луи — приступ словоохотливости. Обычное состояние, известное тем, кому случалось пережить страх, и Жак-Анри вытирает платком лоб и руки.
— А может, нестоит связываться?
— О-ля-ля! Но зато какое мясо! До завтра, шеф?
— До завтра, Луи! Напомни-ка мне адрес Жермона.
— Рю Пастурей, дом с двумя подъездами. Спросите хозяина кафе и скажите, что от Луи. Только, уверяю вас, шеф, Жермон ушел в кусты. Вам ни за что не уговорить его, вот увидите!
— Ладно, давай расходиться.
Луи перебрасывает куртку через руку и бегом устремляется к остановке, куда только что подкатил переполненный автобус с уродливыми колонками газогенераторов Жак-Анри машет рукой, но не ему, а водителю такси, выглянувшему в окошечко в надежде поймать клиента.
— На Пастурей, через бульвар Сен Жермен и Остров,
Не доезжая до кафе, Жак-Анри расплачивается и выходит.
Кафе набито битком; ни одного свободного столика; у стойки бородатые парии в беретах и черных рубашках спорят о Дарнане. До вечера далеко, а они уже на взводе: перед каждым рюмка с недопитым перно и куча картонных тарелочек. Сторонники Дорио не лучше немцев. Из таких сформирован «летучий отряд» парижской префектуры, обосновавшийся во Дворце правосудия в комнатах криминальной полиции.
Хозяин — за стойкой. Рукава рубашки закатаны, лицо багрово от духоты и вина. В душу Жака-Анри закрадывается сомнение, а вместе с ним холодок: с кем связался Жермон? Парни в черных беретах громко стучат кулаками о стойку; тянут хором: «Франция — ты прекрасна, как страна обетованная...» Жак-Анри обходит их и бросает на цинк кредитку:
— Луи сказал мне, что вы запаслись виши.
— Он всегда болтает лишнее, этот Луи!
— Продадите ящик?
— Пошли...
Хозяин пропускает Жака-Анри за стойку и, тяжело тесня жирной грудью, выталкивает его в заднее помещение.
— Что вы там болтали о Луи?
— Жермон у вас?
— Допустим.
— Мне нужно его видеть.
— Почем я знаю, захочет ли он видеть вас!.. Ладно, ждите здесь, я скажу Жермону.
Жак-Анри оглядывается. Комната набита спиртным. Бутылки, всех форм и размеров, теснятся на полке. К простенку пришпилена олеография — маршал при всех регалиях. Маскировка или же Символ чувств?
Хозяин возвращается мрачнее, чем прежде. Один.
— Жермон не хочет.
— Так...
— Что — так?.. Не вздумай угрожать! Слышишь, парень?
Жак-Анри не отвечает. Все ясно, на Жермона можно не рассчитывать. Остается узнать, где он спрятал рацию...
Хозяин достает из кармана крохотный клочок бумаги.
— Здесь адресок. Его дал Жермон и сказал, чтобы вы забрали там свой инструмент. Вы что, из джаза?
— Я дирижер,— отвечает Жак-Анри и улыбается про себя: ответ, родившийся сам собой, довольно точен.
До рю ль'Ординер Жак-Анри добирается на автобусе; две пересадки с маршрута на маршрут и тряска, от которой селезенка подпирает горло.
Тесное помещение магазинчика битком набито редкостями — поддельными и настоящими, разобраться в которых способен только знаток. Жак-Анри с глубокомысленным видом изучает японскую вазу, покрытую серой патиной.
— Хорошая бронза, месье,— говорит Жюль отчужденно.— Девятнадцатый век и вполне умеренная цена.
— Я хотел бы глянуть на что-нибудь еще — Извольте, месье,— говорит Жюль.— Прошу пройти сюда.
Жак-Анри ныряет за прилавок и по маленькой деревянной лестнице поднимается на второй этаж, где в конце коридора находится комната Жюля.
Жюль ногой придвигает стул. Садится.
— Есть новости, старина?
— Рейнике вызвали вПариж,— говорит Жак-Анри.— Техник подслушал междугородную: для Рейнике готовят старую квартиру... На этот раз на Принц-Альбрехтштрассе спохватились, на удивление, быстро!
— А ты ждал иного? Странно было бы, если бы пеленгаторы не засекли твою тройку. Технику удалось еще что-нибудь разузнать?
— Почти ничего. Штаб Рейнике формируется заново, Бергер из абвера — заместитель. Вот и все... Нам понадобятся новые радисты, Жюль.
— А где их взять? Может, объявятся двое из старой твоей пятерки? Хотя бы тот же Жермон...
— Он в маки...
— О-ля-ля!.. А как с сеансом?
— Сначала чашку кофе,— говорит Жак-Анри.
Жюль наливает кофе. Садится.
— Немцы быстро нащупали вас?
— Быстрее, чем хотелось бы. Надо бояться этих кочующих радиокоманд. Нас пеленговали чуть ли не под окнами...
— Всего бояться,— медленно говорит Жюль.— Тебе не надоело это слово — «бояться»?
— Что с тобой, старина?
— Со мной — ничего... Ничего особенного. И не гляди так — надеюсь, ты не считаешь меня рефлектирующим интеллигентом?
— Я так сказал?
— Нет. Но подумал... А ты подумал о другом, что я уже которую ночь вижу во сне свой дом? Ну да... дом, что тут особенного! И лестницу, и каждый раз, под утро, поднимаюсь по ней, ступенька за ступенькой.
Жак-Анри шарит по карманам, отыскивая сигареты. Жюлю снятся ступени дома. А ему самому, Жаку-Анри?.. Для него ночь — черный провал, куда он падает, чтобы утром выкарабкаться и начать новый день; жизнь на пределе, о котором не предупредит ни один врач.
— Ладно, до встречи!
— До встречи, старина,— тихо говорит Жюль.
На улице Жак-Анри поудобнее перехватывает покупку — сомнительной древности вазу, обошедшуюся в четыреста франков, и, ни секунды не задерживаясь на рю ль’ Ординар, направляется в центр, к кафе «Де грас». Здесь его ждет Техник.
8. Сентябрь, 1943. Кастаниенбаум, бюро «Пилатус».
— Еще рюмочку мозельского, Макс? Вы позволите?
— Никогда не пью больше двух.
— И после этого вы будете утверждать, что немцы не рационалисты?
— А вы романтик, мой полковник?
— Конечно! Я родился в горах и впитал их дух.
Осень в горах прекрасна и печальна. Бригадный полковник Лусто отодвигает тарелку с остатками бифштекса и любуется видом. Зелень на склонах еще не начала мертветь, но желтизна вплелась в листву и травы, а кое-где деревья тронул багрянец — предвестник увядания.
— Так что же все-таки случилось, Макс?
— Это ваши люди, мой полковник?
— Сколько их было?
— До понедельника двое, теперь — трое. Они торчат под окнами «Нептуна» с утра до ночи... А может быть, и ночью.
— Вам не будут мешать, Макс.
— O!
Жестокая ирония, звучащая в восклицании, заставляет Лусто беззвучно вздохнуть. Три года этот человек диктует полковнику условия, не желая считаться ни с какими возражениями.
Макс появился в сороковом, пришел в приемную военного департамента и попросил свидания с кем-нибудь из разведки. Адъютант начальника указал ему на дверь, и Макс ушел, чтобы появиться назавтра со все той же нелепой просьбой. Он был так настойчив, что адъютант позвонил помощнику Лусто, полковнику Жакийяру.
В приемной Жакийяра Макса продержали положенные полчаса, дав ему возможность оставить отпечатки пальцев на деревянной коробке для сигар, обработанной алюминиевой пастой. Скрытые камеры сфотографировали его в профиль и фас, а техническая лаборатория изготовила позитивы.
Меры предосторожности были соблюдены, и Жакийяр принял Макса.
Еще полчаса спустя его принял Лусто...
С тек пор они видятся часто, и бригадный полковник уже не удивляется объему и точности сведений Макса. После знакомства с Максом Лусто не без оснований считает себя одним из избранных, имеющих возможность, не покидая Берна, переноситься на ковре-самолете в имперские учреждения Берлина.