Страница 6 из 33
— Ну знаете ли!.. У вас странная манера добиваться доверия. Откуда вы знаете Лусто?
— Долгая история. Если я расскажу, вы вряд ли поверите, так что лучше не касаться ее, но к гестапо я не имею отношения. Неубедительно?
— Не очень,— сказал Ширвиндт.— Да вы это и сами понимаете.
...Поезд на Люцерн — в 13.05, и Вальтер гуляет по Старому городу, стуком трости распугивая ленивых голубей. Элен получила-таки долгожданный случай основательно похозяйничать в конторе. Ширвиндт предупредил ее, что вернется вечером, и дал возможность присутствовать при расчетах с рассыльным, принесшим билет. Туман и разговоры тет-а-тет всегда разжигают любопытство, будничная откровенность гасит его.
На улице жарко и расслабляюще душно. Ветер не несет прохлады: он слишком легок и вял. Дети, как всегда, играют на набережной, но маленькой Рут среди них нет, и Ширвиндт в одиночестве скармливает голубям корм из пакетика, купленного у разносчика.
На углу в киоске, торгующем газетами и мелкой всячиной — до лезвий «жилетт» и открыток включительно,— Вальтер выбирает
«Трибюн де Лозанн» — дорожное чтиво, позволяющее забыть о прошлом и не слишком подробно информирующее о настоящем. «Трибюн де Лозанн» считается солидной, но и она часть колонок отводит под светские сплетни и сенсации... Ширвиндт расстегивает портфель и укладывает газету рядом со свежими оттисками карт и папкой с контрактами. Поездка в Люцерн сугубо деловая. Одна из тех, после которых в «Геомонд» наступают дни оживления: заказы редакторов провинциальных газет на схемы боевых действий — основной источник дохода фирмы; другой источник — карты-вклейки, покупаемые издательствами, такими, как «Нептун».
В вагоне, найдя место у окна, Вальтер разворачивает газету. Широкая, как театральный занавес, она укрывает его от взоров соседей. Бегло просматривая колонки, Вальтер думает о том, что визит в «Нептун» должен стать последним. Заказы заказами, но в 5-м отделе рано или поздно могут заинтересоваться, одни ли карты получает издательство от «Геомомд». Решено: впредь деньги будет отвозить связник Грюна, страховой агент.
Деньги, тысяча франков мелкими купюрами, вложены между листами роскошного атласа— бристольский картон, глубокая печать, кожаный переплет. Выдающийся образец продукции «Геомонда», отпечатанный тиражом сто экземпляров и презентуемый крупным заказчикам.
Поезд, изогнувшись дугой, несется вдоль озера. Ширвиндт, коротая время, поглядывает в окно. Вода, зеленая у берега и темная, с ртутными потеками вдали, успокоительно чиста и первозданна. Сменятся поколения, рухнут источенные водами мостки, уйдет и Ширвиндт, а она останется и будет в вечности.
Ширвиндт, поежившись, отодвигается от окна. Озеро исчезает, отторгнутое занавесом из газеты... Курьер Центра привез расписание радиосвязи и шифры; в том же письме настоятельно рекомендовано выяснить, откуда Макс черпает информацию. Это приказ...
Трижды или четырежды перечитав газету, досыта насмотревшись в окно, вздремнув и все-таки устав от дороги, Ширвиндт наконец выходит в Люцерне. Долгая тряска в вагоне вызвала приступ сердцебиения; пережидая его, Вальтер приникает к фонарному столбу и стоит, массируя сердце.
В таком состоянии трудно вести переговоры, но Вальтер, весь покрытый потом, добрых полтора часа торгуется с редактором местного «Герольда», а уломав его и подписав контракт, еще столько же тратит на беседу с заведующим фотоотделом еженедельного «Вестника».
От «Вестника» до Капельдаге — три квартала. Издательство занимает узкий двухэтажный отсек серого дома в улочке, похожей на горную расселину. Вертикальная вывеска, застекленная дверь, железная штора ив окне и полдесятка книг в витрине, сквозь которую просматриваются стеллажи внутри помещения. Мельком глянув в нее и убедившись, что покупателей нет, Ширвиндт носком ботинка толкает дверь и входит. сопровождаемый слабым перезвоном колокольчика.
«Что скажет Макс?—думает Ширвиндт, прислушиваясь к боли в груди.— Центр прав, требуя выяснить, где источники. Грюн пытался было поговорить с ним начистоту, но ничего не вышло. Как это ответил Макс? Сказал: пусть приедет сам. Или что-то а этом роде... Скажет ли он правду?»
...Ложь или правда?
Этот вопрос возникает перед Ширвиндтом полчаса спустя, когда он покидает «Нептун». Разговор с Максом с почти стенографической точностью записан в памяти... Ну и ну!.. Десять генералов, лояльных во всем с виду и сплотившихся в основанную на ненависти к нацизму коалицию — о таком услышишь не каждый день! Почему десять? А не пять? Или сто один?.. Но и не это основное!.. Связь: передачи, идущие в Люцерн через... пост радиоабвера в Кранце!.. Ширвиндт только что видел своими глазами приемник армейского образца с клеймом вермахта на откидной крышке.
— Я получил его от них, — сказал Макс.— Вместе с позывными — РАХС.
— И принимаете дома?
— Я же ничего ив передаю! Только принимаю.
Приемник стоял в тумбочке в открытую: вещественное доказательство, что Ширвиндту не снится все это — Макс, разговор о генералах и радиоабвере.
— Полиции я не боюсь,— сказал Макс.— Лусто охраняет мой «Нептун».
— Ну знаете ли!..
— Я не настаиваю ни на чем. Верить или нет — ваше право или право тех, кто вас сюда послал. Сообщите им просто факты и пусть решают.
...Колеса вздрагивают, стучат, клацают на стыках. Вечерним поезд уносится прочь от Люцерна, пересекая границы кантонов. День окончился, и впереди —- мочь, длинная и одинокая, которую не скоротаешь за разговором с самим собой и которая при всей своей кажущейся длине слишком коротка, чтобы один человек мог продумать все.
7. Август, 1943. Париж, рю Летелье, 29 — рю ль'Ординер. 3.
— Кончено, Луи!
— Угу... Помогите мне, шеф.
Жак-Анри, путаясь в длинном проводе, сматывает антенну. Луи захлопывает переднюю крышку передатчика и, кряхтя, тащит его в угол — там, за полкой с книгами, ниша... Секундомер все еще работает, и Жак-Анри, закидывая антенну в тайник, успевает глянуть на циферблат: ровно шесть минут и тридцать секунд.
Они выходят на цыпочках, хотя оба знают, что в квартире никого нет и их не услышат. Двухкомнатная гарсоньерка, арендованная на днях, снаружи заперта на висячим замок: Луи, проделавший это, влез в квартиру через окно в кухню, пробравшись по бордюру.
Луи осторожно выглядывает во двор.
— Дуйте вперед, шеф. Я прикрою...
В свободной руке у него граната — зеленое металлическое яйцо. Жак-Анри толкает Луи в спину и повелительно шепчет в ухо:
— Сейчас же спрячь!
«И этот — туда же! Где они достают оружие, эти мальчишки? Луи никогда нс давал повода упрекнуть себя в недисциплинированности и вот — на тебе!»
— Береги уши! — сердито говорит Жак-Анри, спускаясь по лестнице.
Он молчит, пока они, распластавшись, пробираются по бордюру шириной не больше ладони; однако, ступив на первую же перекладину лестницы и отдышавшись, он уже не может побороть искушения высказать Луи все, что думает о нем.
—Где ты взял это дерьмо?
— Нашел на улице.
Луи задирает голову и улыбается.
— Мы еще поговорим! — обещает Жак-Анри.
Добравшись до земли, они пересекают двор; через незапертую камеру мусоросброса проникают в подвал, а оттуда в котельную гостиницы, фасадом выходящей на рю Фондари. Котельная пуста — летом в Париже не сыщешь филантропа, который тратил бы драгоценный уголь на такие пустяки, как горячая вода для постояльцев. Зимой — другое дело: тогда поневоле приходится топить. Благословляя скупость владельца отеля и стараясь не прикасаться к трубам, укутанным в паклю и слоистую, похожую на вату пыль, Жак-Анри следует за Луи.
— Сними куртку,— говорит он у двери.— В таком виде тебя не пустят ни в один дом. Резве что в Сантэ (тюрьма в Париже).
На рю Фондари облавы мет. Луи убеждается в этом, выглянув на улицу; Жак-Анри ждет его. Солнце и акварельно-белесое небо слепят его. когда они ступают на тротуар.