Дом без ключа. Книга 2

ДОМ БЕЗ КЛЮЧА

(КНИГА ВТОРАЯ)

I. НА ОККУПИРОВАННЫХ ТЕРРИТОРИЯХ ЗА СОВЕРШЕННЫЕ ГРАЖДАНСКИМИ ЛИЦАМИ НЕНЕМЕЦКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ, НАПРАВЛЕННЫЕ ПРОТИВ ИМПЕРИИ ИЛИ ОККУПАЦИОННЫХ ВЛАСТЕЙ И ПОДРЫВАЮЩИЕ ИХ БЕЗОПАСНОСТЬ ИЛИ БОЕСПОСОБНОСТЬ, СМЕРТНАЯ КАЗНЬ ПРИНЦИПИАЛЬНО ЦЕЛЕСООБРАЗНА...

IV. КОМАНДУЮЩИЕ НА ОККУПИРОВАННЫХ ТЕРРИТОРИЯХ И СУДЕБНЫЕ НАЧАЛЬНИКИ В РАМКАХ СВОЕЙ КОМПЕТЕНЦИИ НЕСУТ ЛИЧНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ЭТОГО ПРИКАЗА.

Из директивы «Мрак и туман».

1. Июль. 1943. Париж, рю Марбёф. 4.

По утрам, ровно секунду, Жак-Анри чувствует себя счастливым и спокойным. Секунда эта составляет промежуток между сном и бодрствованием — двумя половинами бытия, исполненными тревог.

От дома до конторы на рю Марбёф можно дойти за несколько минут, но Жак-Анри но спешит. Получасовая прогулка по узким улочкам и сквозным дворам — дань но только привычке, но и подсознательному стремлению оттянуть момент, когда стеклянная дверь с матовыми буквами АВС отрежет его от внешнего мира.

Кабинет мрачен и холоден. Стены, облицованные фальшивым лабрадором, и зачехленная люстра на бронзовых цепях; громадный темный стол на возвышении; кресло со спинкой, уходящей к карнизу; камин, забитый золой; и в довершение всего старомодный сейф на львиных лапах, этакий символ солидности и процветания.

За день глаз привыкает и к сейфу и черному лабрадору, но и одиночеству привыкнуть невозможно, и Жак-Анри ненавидит свой кабинет. Телефон и селектор, два канала для связи с миром, тоже не примиряют его с действительностью. Голоса, возникающие в них, принадлежат по большей части людям, которых Жак-Анри Дюран, директор АВС, не числит среди друзей, но с которыми тем не менее приходится быть на короткой ноге. Секрет в том, что старая АВС, несмотря на внешнюю респектабельность, всего лишь посредническое бюро, и клиентуру ее составляет мелкая сошка, связанная с немцами и черным рынком.

Сегодняшнее утро ничем особым не отличается от всех других, если не считать встречи с протеже бухгалтера Гранжана, намеченной на 10.30. Гранжаи так хлопочет, что можно подумать, будто речь идет не о провинциальном юристе, а о кандидате в премьеры.

До назначенного времени остается чуть больше минуты, но Жак-Анри не торопится позвонить в колокольчик, хотя и знает, что Гранжан и Дюпле ждут в приемной. Порядок прежде всего.

Жак-Анри выкладывает на стол утренние газеты и невнимательно разглядывает иллюстрации, не забывая при этом следить за стрелкой ручных часов... Пора... Он прижимает кнопку селектора.

— Пригласите господ.

Спокойное лицо. Холодный, незаинтересованный взгляд. Руки, сложенные на коленях. Жак-Анри Дюран, генеральный директор АВС, готов начать переговоры.

— Добрый день, патрон!

— Входите, Гранжан. Я слушаю, господа.

Сесть не на что, и Гранжан, прикрывая спиной Дюпле, стынет у дверей. Долгая пауза, прерываемая лишь сопением Гранжана. У него, безусловно, полипы в носу, думает Жак- Анри, пытаясь скрыть зевоту.

Гранжан делает шажок, выпуская Дюпле из-за спины.

— Вот тот человек, о котором я говорил, патрон. Он из Оверни.

— Я юрист, господин директор,— тихо вставляет Дюпле, и Жак-Анри едва не вздрагивает.

— Хорошо, Гранжан, идите. А вы останьтесь.

Жак-Анри наклоняется к газетам, успевая заметить, как Гранжан, выходя, ободряюще треплет Дюпле по плену. На первой странице «Виктуар» красуется улыбающийся Лаваль...

«Невероятно!»— думает Жак-Анри и произносит:

— Ну, здравствуй же, Жюль!

— Добрый день, старина!

— Вот так сюрприз! Ты давно в Париже?

 Поддернув брюки, Жюль присаживается на край подоконника. Выуживает из нагрудного карманчика сигарету и, прикурив, пожимает толстыми плечами.

— Не слишком... А ты неплохо устроился. Кабинет, вывеска — все, как в покойной «Эпок». Кстати, что с ней сейчас?

— Там немцы.

— Ну, а АВС — когда ты вошел в дело?

— В апреле,— говорит Жак-Анри.— Послушай, Жюль, что это — проверка?

— С чего ты взял?

— Не так уж трудно сопоставить. Центр не выходит на связь, никто не является, и вдруг ты, и с таким видом, словно собрался меня экзаменовать.

Жюль перекатывает сигарету в угол рта.

— Не преувеличивай, старина.

— Пусть так!.. Что вас интересует, господин Дюпле? Имена, факты, даты? Извольте! — Скомканная газета с Лавалем летит в камин, а Жак-Анри вскакивает с кресла.— Какого черта ты, старый друг, неделю крутишься вокруг АВС и ищешь ловушку! Говори прямо.

Жюль, не отвечая, трет лоб, а Жак-Анри крупными шагами мерит комнату, машинально смотрит на часы. До вечера и партии в белот у мадам де Тур еще далеко. Кто там будет сегодня? Сама мадам, какие-то немцы из оккупационной администрации, друзья хозяина дома. Муж мадам, Бернгардт Лютце, имперский немец и важная шишка в «Арбейтсайнзац». После разгрома «Эпок» Жак-Анри первые недели жил у них и был в безопасности; мадам никогда ни о чем не спрашивала и делала вид, что пребывание Жака-Анри в ее доме необременительно. Семья де Тур не имела прямого отношения к Сопротивлению, но хозяйка дома доводилась кузиной Жаннет Бельфор, в пансионе которой в Марселе когда-то располагалась радиогруппа Поля. Арест Жаннет и ее смерть в концлагере потрясли Аннет де Тур, и она едва не выставила своего Бернгардта. Мужу пришлось поклясться, что Франция — вторая родина — для него дороже фатерланда, и только тогда ему разрешили остаться.

Жак-Анри и сейчас продолжал бы пользоваться гостеприимством в Сен-Жермен де Прэ, если бы не затея мадам, после которой крыша особняка перестала казаться надежной. Аннет раздобыла где-то несколько граммов цианистого калия и посвятила Жака-Анри в план: на приеме у командующего войсками во Франции генерала Штюльпнагеля она подсыплет яд в шампанское. Экзальтированность могла и впрямь толкнуть мадам де Тур на путь террора, и Жак-Анри, убедив ее, что затея требует тщательной подготовки, сутки спустя съехал с квартиры... С той поры он лишь эпизодически бывает в Сен-Жермен де Прэ, хотя Аннет и отказалась от затеи... Сегодня среда, «карточный день», а без Жака-Анри белот не белот,— он, как утверждает мадам, незаменимый партнер, умеющий, помимо прочего, с достоинством платить любые проигрыши...

Жак-Анри возвращается к столу и включает селектор.

— Два кофе, Сюзи!

Горячий эрзац в фаянсовых чашках не становится вкуснее оттого, что секретарша подсластила его сахарином. Жак-Анри возится с чашкой, выгадывая время, чтобы взять себя в руки.

Сейчас главное — спокойствие.

Жюль гасит сигарету в кофейной гуще и осторожно ставит чашку на подоконник. Мизинцем трогает коротко подстриженные усики. Эти усики и крашеные волосы изменили его, но не настолько, чтобы сделать неузнаваемым. Новое лицо Жака-Анри — бородка «Генрих Четвертый» и полубаки — удачнее: понадобился месяц, чтобы Жак-Анри привык к нему и перестал относиться, как к чужому.

— Центр получил мой отчет?

— Да, в апреле.

Жак-Анри писал, что снял деньги со счетов и через посредников ведет переговоры с АВС. Просил расписание связи и шифр. Центр вышел из эфира и на некоторое время замолчал...

Жюль спрыгивает с подоконника, грузный, приземистый, со знакомой улыбкой на отечном лице. Руки в карманах, шляпа на затылке.

— Не торопись. Начнем с другого: что с Жаклин?

— Она умерла.

— А Рене?

— Расстрелян. Немцы решили, что он из маки, и расклеили оповещение о казни... Потому я и связался с АВС, что Рене уже нет.

— Леграна знал не только он.

— Леграна — да, но не Дюрана. И потом —  разве ты окликнул бы меня на улице?

Жюль пожимает плечами.

— Нет, пожалуй. Но в АВС я не войду. Пусть Гранжан еще похлопочет. У тебя есть вакансия?