Страница 24 из 33
На всякий случай Бергер, задыхаясь от боли, произносит положенные в таких случаях слова:
— В чем дело, господа?
— Садитесь в машину.
— Я протес...
Все происходит столь быстро, что неоконченная фраза повисает в воздухе, а дверца уже защелкнулась, и плоский, окрашенный в темное бордо «шевроле» на глазах у случайных прохожих уносит трех пассажиров, так внезапно и без видимых причин поскандаливших на тихой рю Лозанн.
Сразу и не поймешь, что случилось... Бергер пришел на рю Лозанн с намерением перехватить, если удастся, Ширвиндта на улице. После того как Ширвиндт не ответил на второе письмо, а секретарша отказалась соединить с ним по телефону, Бергер выждал два дня. За это время люди, подобранные им еще в Штутгарте, установили за «Геомондом» наблюдение и, к удивлению Бергера, донесли, что охрана конторы исчезла — не только те двое в плащах, но и киоскер-газетчик. Вместо него в киоске сидела старуха со вставными зубами, жители улицы утверждали, что она работает тут с незапамятных времен — белобрысый мужчина заменял ее из-за болезни, что ли. Бергер вышел из такси и, придерживая шляпу, посмотрел на окна второго этажа, пытаясь понять, есть ли свет в комнатах, и тут все и произошло — и так ловко, что он не успел сообразить, откуда и каким образом появились двое верзил.
Похищение или арест? Русские или же политическая полиция? А может быть, 5-й отдел? Говорили по-немецки, но не так, как, скажем, в Баварии, Мекленбурге, Саксонии или Берлине. Совсем другая манера тянуть гласные. А может быть, англичане? «Я Хесус-Аль-фонсо де Хуарес, гражданин Перу, коммерсант из Лимы... Адрес фирмы — Соледад, 111. Запоминается просто: три единицы».
— Поторопитесь, мсье.
— Еще и торопиться? Я категорически протестую...
Бергер говорит, но его не слушают: едва машина затормозила на рю Альберт Бертран, как конвоиры чуть не на руках внесли его в подъезд.
Лестница узкая, с дешевой дорожкой. Настенные бра в виде чаш из алебастра — серые и скорее поглощающие свет, чем рассеивающие его. Средней руки доходный дом.
Сколько раз Бергер сам организовывал и осуществлял такие вот штуки. Однажды в Ноттингеме убрал двойника — вечером, в толпе: подошел сзади и аккуратно, одним движением вогнал в поясницу стилет... Похожее было и в Мадриде, только без крови, элегантнее: Бергер подменил сотрудника республиканской «Сегуридад» и пришел на явку к крупному работнику агентурного отделения. Без оружия пришел, хотя знал наверняка, что у контрразведчика с собой есть все, что надо... А теперь вот...
— Прошу сюда, мсье.
— Хоть свет зажгите!
— Ничего... Сюда. Эй, эй! Не дергайте руками, пожалуйста.
На парадной двери Бергер засек табличку: «Б. Кенгиссер, художник». Квартира, как пещера: темно и гулко, сразу ясно — никто не живет, да и табличка слишком новая, но окислилась. Конспиративная квартира. Чья? 5-го отдела? Но до чего же темно в коридоре! Экономят, что ли?
А в комнате светло. Свет из окон и еще люcтpa — стеклярус, белый с зеленым. На стенах обои в светленький цветочек; несколько кресел на гнутых ножках, ломберный стол, козетка, еще один стол — низкий, курительный, платяной шкаф с зеркалом — случайная мебель, купленная по дешевке.
Двое господ: полный, с пухлым подбородком, и узкоплечий, в помятом костюме из букле — Паташон и Пат.
— Здравствуйте. Извините...
— Слава богу, догадались! Что у вас здесь? Цирк?
— Не совсем.
Толстяк отвечает по-немецки, показывая, что хотя и знаком с испанским, но не собирается использовать его при переговорах.
— Объясните, в чем дело, наконец! — сердито говорит Бергер.
Это не больше чем дежурная фраза, ритуальный словооборот, произносимый провалившимися профессионалами: толстяк может не представляться и не предъявлять документов, ибо Бергер знаком с ним заочно. Бригадный полковник Лусто. А тощий Пат — полковник Жакийяр из контрразведки.
Бергер насмешливо цокает языком и садится в кресло, спиной к окну.
— С кем все-таки имею честь?
Лусто полупривстает.
— Бригадный полковник Анри Лусто, начальник военной разведки Швейцарской конфедерации. А это полковник Жакийяр, мой заместитель по контрразведывательному отделению. И капитан Майер...
Ах, так есть и третий? Он невидим и неслышим, стоит за спиной, закрывая подходы к двери. Майер, он же Швартенбах, фирма «Варемфертриб ГмбХ» — коммерческое прикрытие филиала 5-го отдела. Бергер снова переходит на испанский.
— Хесус де Хуарес. Это провокация?
— Говорите и сами не верите.
— Тогда что же?
— Господин Хуарес, — неожиданным фальцетом вмешивается Жакийяр. — Не делайте хорошей мины при плохой игре.
— Позвоните в посольство!
— В какое? Посольства Перу в Берне нет. Значит, в германское?
— Но пикируйтесь, господа. — мирно говорит Лусто. — Полковник Жакийяр и вы, полковник, сделаете правильно, если отнесетесь друг к другу со взаимным уважением. Распорядитесь о кофе, капитан, три большие чашки. Вам с ромом, полковник?
— Бред сумасшедшего! — вызывающе говорит Бергер и достает портсигар. — Вы полковник, он полковник, я полковник — странная мания.
— Идите, Майер. Значит, три с ромом.
— Мне без, — добавляет Жакийяр. — Но со сливками.
«Все отрицать, — быстро думает Бергер. — Джентльменские варианты отпадают... А там посмотрим».
— Свой кофе я выпью не здесь, — говорит он, доставая сигарету. — Чем, собственно, обязан?
Лусто терпеливо ждет, дает ему закурить и только тогда отвечает с мягким упреком:
— Зачем же так несерьезно? Ну пусть досада, пусть вам не понравилось, как вас пригласили, но зачем же эта чепуха: «Хуарес» и «В чем дело»? Вы полковник Юстус Карл-Амалия Бергер из центрального аппарата абвера, преступно нарушивший границу и проживающий нелегально по подложным документам. Приехали, насколько я понимаю, не на альпийский сезон, иначе не брали бы с собой господина Кунца и милого юношу в очках с его оригинальной штучкой а ранце. Вы, конечно, знаете обоих?
— Конечно, нет, — вежливо говорит Бергер и пускает тонкую струйку дыма.
Кончиком языка он легонько касается левого резца и припухшей у корня десны. Ощущение такое, будто облизываешь шарик, но не металлический, а живой — теплый и влажный.
— Сейчас придет Майер, — продолжает Лусто, — и вам покажут снимки. Юноша в очках на пожарной лестнице дома 113 и Кунц, входящий в подъезд этого дома. Как по-вашему, что бы они могли там делать?
— Вы просили: без чепухи.
— А, Майер!.. Очень мило.
— Где мои сливки? — спрашивает Жакийяр. — Куда вы их поставили?..
Но ищет он не молочник, а бумаги в папке, поданной Швартенбахом вместе с подносом.
— Это вы писали?
— Не я! — говорит Бергер.
— Как можно отвечать, не зная, о чем спросили?
— Мне все равно. В любом случае: нет, не знаю, не я.
Лусто огорченно склоняет голову.
— Все-таки послушайте. Прочтите нам, Жакийяр.
— «Дорогой господин Ширвиндт. Вы не ответили на мое приглашение, и я повторяю его. Сегодня и там же. В ваших интересах, Шриттмейер».
«У них свой человек в конторе, — соображает Бергер.— Или играют заодно? А если взяли Ширвиндта и вышли на меня? Может быть, и взяли: филеров-то уже не было...» — Не трудитесь, господа, — говорит Бергер, с сожалением гася сигарету в чашке с кофе.— Я не Бергер, письма не мои, а конторе не был.
— Письма?
— Ну письмо...
— Вы сказали: письма. Так и есть. Два приглашения от Шриттмейера. И оба безответные... Я заранее извиняюсь: то, что вы сейчас услышите, заденет ваше самолюбие. Так вот; второй раз вы писали напрасно. «Геомонд» осиротела.
— Да, — говорит Жакийяр. — И заметьте, в тот самый день, когда вы послали первое приглашение.
— Спасибо, Жакийяр, это очень существенно.
— Мне кажется, что полковник начинает понимать, что к чему. Допустим, что он, как и решил, будет отвечать: «нет», «не знаю», «не я». С этим он и пойдет в трибунал, где государственный адвокат, предъявив подложные документы Хуареса, фотоснимки, записки, показания секретаря «Геомонда» и другие улики, задаст ему вопрос: куда вы дели труп? К этому моменту Кунц, конечно, разговорится и объяснит, зачем он ходил в контору, хозяин отеля, где полковник Бергер остановился под чужим именем, спасая репутацию и свободу, выложит все, цепочка потянется к фон Бибра и его террористам, и труп — ненайденный — станет реальностью. — Фальцет Жакийяра фальшив, как и его улыбка. Губами, белыми от сливок, он выбрасывает слова, добивая Бергера.