Бархатный дьявол

Глаза Богдана бегают из стороны в сторону. Во многом он похож на Мать.

Умный, способный и выносливый. Но верность была укоренена в нас с тех пор, как мы научились ходить и говорить. Он еще достаточно молод, чтобы считать само собой разумеющимся, что наши мужчины принадлежат нам разумом, телом и духом.

Он не знает, как легко отравить разум человека.

В дверь резко стучат, но прежде чем я успеваю ответить, она распахивается.

— Что за… — рычу я, сердито поднимаясь на ноги. Никто не заходит в мое личное пространство без моего разрешения.

Но мои слова замирают у меня на губах в тот момент, когда я вижу Влада.

Он бледный. Призрачная даль в его глазах красноречивее всего, что он мог сказать прямо сейчас.

— Это отец? — Я спрашиваю.

Влад кивает.

Мы с Богданом сразу выбегаем в дверь.

Комнаты нашего отца расположены на втором этаже и выходят окнами в сад. Я ворвался в дверь первым, а Богдан следовал за мной по пятам.

Детали такие же, как и всегда. Высокие сводчатые потолки. Огромные окна с панорамным видом на город. На стенах висят позолоченные портреты прежних донов Братвы с суровыми лицами.

Но середина сцены болезненно сырая и новая.

Наша мать сидит на краю его кровати, ее лицо отвернуто от нас.

Ее плечи сгорблены, руки сплетены вместе, как будто она уже в трауре.

А за ней… — Отец, — мрачно говорю я.

Моя мать встает с кровати и отступает назад, чтобы мы вдвоем могли обойти отца. Он лежит, опершись на гору подушек. Впервые я помню, он выглядит маленьким. Не седой воин, десятилетиями возглавлявший Братву. Но слабый старик, сражаясь в битве, он не может победить.

— Мои сыновья, — бормочет он хриплым и слабым голосом. Он пытается добавить что-то еще, но его слова подводят его.

Его кожа стала серой. В уголках рта пятна крови. Даже его глаза кажутся маленькими, слезящимися, налитыми кровью от усталости.

— Где Андрей? — Я гневаюсь, поворачиваясь к двери, где два стражника стоят, как немые статуи. — Позовите этого гребаного доктора. Почему его нет здесь?

— Его позвали, — говорит мне мама. — Но…

— К черту доктора, — кашляет отец. Слюна и кровь летят изо рта и пачкают белое одеяло, натянутое на вздутый живот. — Я не доживу до следующего солнца… рассвета… — Я все замечаю. Белки маминых костяшек пальцев там, где она цепляется за манжеты своего кашемирового кардигана. Покорный обморок у папы на плечах.

Запах смерти в воздухе.

Папа снова начинает говорить. Мне приходится наклониться вперед, чтобы уловить его слова.

— …Он сделал это… Я не думал… Я никогда не думал… у него были яйца…

— Папа? — спрашивает Богдан. — О ком ты говоришь?"

— Этот ублюдок… мой родной племянник… Максим.

Мы с Богданом переглядываемся у смертного одра нашего отца. Он говорит то, что я думаю?

— Это не гребаная… гребаная монета… совпадение… что я умираю так же… так же… как и он.

Я чувствую, как воздух в комнате меняется. Раньше это было похоронно. Угнетающе.

Теперь между Богданом и мной просачивается нарастающая ярость.

Если то, что он говорит, правда, то я веду не только войну против своего двоюродного брата Максима.

Это чертов Армагеддон.

— Отец, отдохни сейчас, — говорю я отцу. — Андрей скоро будет.

Он качает головой. — Он… он убивает… — Он снова кашляет. Выходит больше крови. Гуще. Противнее.

Моя мать щелкает пальцами, призывая служанок, но он издает лай, от которого она замирает.

— Оставь это, женщина, — говорит он сильным голосом, когда обращается к ней. — Это, блять, не… важ-важно… — я оглядываюсь на мать.

Как обычно, нет ни одной лишней прически. Единственным недостатком ее внешности являются брызги крови на передней части кардигана.

С каменным лицом она кивает мне. — Я оставлю вас обоих попрощаться с отцом.

Затем она выходит, уверенный цоканье ее каблуков стучит по деревянному полу, как быстро развивающаяся панихида.

Когда я поворачиваюсь к отцу, он смотрит на дверь налитыми кровью глазами. Я чувствую, как Богдан подходит ко мне. Он становится на колени перед кроватью, рядом с Отец, и наклоняется.

— Это не конец, папа.

Отец легонько шлепает Богдана по лицу. Жест более нежный, чем все, что он когда-либо делал раньше.

— Ты, — хрипит он. — Стань сильнее. И прими реальность, вместо того, чтобы… бежать от… нее.

Затем он отталкивает лицо Богдана в явном знаке увольнения. Наказанный, Богдан отодвигается в сторону и позволяет мне приблизиться на дюйм.

Я не преклоняю колени, как он. Вместо этого я стою у постели умирающего отца и смотрю на него сверху вниз.

Он смотрел на меня свысока всю мою жизнь.

Но в последние минуты я смотрю на него сверху вниз.

Забавно, каким диким может быть конец круга.

— Я знаю, — вздыхает он. – Я заслужил твою… х…ненависть. Но это было… необходимо… сделать тебя… сильным… сильным.

Я смотрю вниз на линию аккуратных серебряных шрамов на моем правом предплечье.

Всего тридцать семь. По одному за каждый урок, который я не усвоил.

— Любовь не имеет значения, — говорю я ему. — Moye uvazheniye I moya preda

Моё уважение и моя преданность.

Отец кивает, его затуманенные глаза светятся чем-то подозрительно похожим на гордость.

Затем мы с Богданом отступаем и наблюдаем, как умирает наш отец.

***

Когда я выхожу из его комнаты, люди отца стоят в ряд, склонив головы в знак уважения.

Нет, не его люди.

Уже нет.

Теперь они мои.

— Позвони Андрею. Скажи ему, что его присутствие больше не требуется, — приказываю я ближайшему ко мне мужчине. — А вы двое, присмотрите за его телом.

Влад делает шаг вперед, ожидая его указаний. Я осматриваю очередь мужчин. Конечно, того, кого я ищу, здесь нет.

— Найди Олега и приведи его в подвал, — говорю я Владу. — Если он будет сопротивляться, сломай ему колени.

Если он и удивлен, то хорошо это скрывает.

Богдан обходит меня справа. — Что же нам теперь делать? — спрашивает он, когда я поворачиваюсь и ухожу.

— Мы берем вожжи, как нас учил отец, — говорю я. — Но сначала мы должны отомстить за его смерть.

Я иду прямо в подвал. Богдан следит за моими шагами. По пути туда проходим открытую дверь гостиной второго этажа. Мама стоит перед окном, обхватив руками свое стройное тело.

Я резко останавливаюсь на пороге. Богдан проходит мимо меня и присоединяется к ней у окна.

Она поворачивается к нему со слабой улыбкой. — Значит, я вдова?

Богдан кивает, успокаивающе кладя руку ей на плечи.

Она так тяжело вздыхает, что все ее тело дрожит.

— Мама, ты должна переодеться, — мягко говорит он. — У тебя на руках его кровь.

Она смотрит на свои дрожащие пальцы. — Он выкашлял так много крови, — бормочет она. — Я думала, что все поняла…

— Я отведу тебя в твою комнату, — говорит Богдан, глядя на меня в поисках одобрения.

Я киваю.

Они поворачиваются и подходят к двери, в которой я стою. Я пытаюсь подобрать слова утешения. Что-то, чтобы утешить скорбящую старуху.

Но я не могу найти ничего, что могло бы изменить ситуацию сейчас.

Когда она проходит мимо меня, ее глаза скользят по моему лицу.

— Исаак…

— Все в порядке, мама, — сухо говорю я. — Мы можем поговорить позже.

Она что-то проглатывает.

Горе?

Неопределенность?

Облегчение?

К черту, если я знаю. Эти эмоции никогда не значили для меня многого. Отец позаботился об этом.