Мотель Отчаяния

В такие моменты я мечтал проснуться как можно дальше, залиться слезами и вздохнуть с облегчением. Когда на одном из интервью меня спросили, что бы я хотел изменить в своей жизни, если б у меня была машина времени, я честно ответил, что изменил бы всё. Вернулся в самое начало и прожил жизнь заново, с чистого листа, поскольку не могу вспомнить ни единого момента, ни единого воспоминания, при мысли о котором я испытывал бы что-то кроме стыда или ужаса. Удивительно ли, что в итоге я нашёл призвание в историях про самоубийц? По-моему, всё закономерно — меня всегда тянуло обнулиться, покончить со всем, получить второй шанс, чтобы всё исправить. Любым способом. Мои завышенные, подобно шпилю, стандарты не позволяли мне любить себя, стирая из памяти любые приятные эпизоды, когда мне было не всё равно, когда я был хоть немного счастлив, а не раздавлен весом собственных амбиций. И по итогу я носил у себя в груди вакуум бесконечного пространства — дыру размером с Вечность. Звенящая пустота внутри меня цеплялась лесками за кишки и тянула вниз. Даже когда я находил в себе силы вспомнить что-то приятное, то тут же расстраивался, чувствуя себя археологом, который откапывает давно утерянные драгоценности. Я собирал их по крупицам, склеивал черепки, чтобы почувствовать себя нормальным, вновь возвращался в своё привычное состояние тотальной апатии. И лишь иногда равнодушие сменялось мандражом — холодным страхом перед лицом неизвестности.

А потом наступил Апокалипсис. И я понял, что до этого он всегда был в моей жизни. Шёл фоном, незаметно заставляя меня наблюдать за происходящим. Я всегда был лишь попутчиком.

Движимый этими мыслями, я подошёл к одиноко висящему зеркалу, замер напротив и медленно, с опаской, открыл глаза. Пользуясь такой возможностью, я впервые за долгие годы как следует разглядел своё отражение. Подвигал руками, помотал головой, расправил плечи. Я всегда ненавидел своё тело, презирал свою кожаную оболочку. Моя физическая форма вселяла лишь гадкое чувство отвращения, злобы и отчаяния. Даже впервые оказавшись в постели с девушкой, я испытывал только страх перед собственным телом, не способный более думать ни о чём другом. Я ненавидел свои непослушные волосы, я ненавидел каждую черту своего лица, ненавидел свои пропорции, ненавидел оттенок кожи, ненавидел вообще всё, каждую линию. В моей голове жил рой настолько диких комплексов, что я каждый раз удивлялся, почему зеркала не трескаются. Что бы я ни делал, как бы не пытался слепить из этого бледно-розового пластилина нечто другое, нечто идеальное, я всегда и неизбежно падал лицом в лужу отвращения, страха и ненависти к самому себе. Я ненавидел своё нутро так же сильно, как ненавидел свою внешнюю форму. Зеркала стали для меня главным кошмаром, ведь только они, если не считать глаза людей и камер, стали постоянно напоминать о моей ущербности, о том, за что ещё я обязан ненавидеть себя. Я боялся их больше, чем Апокалипсиса, ведь только они отражали правду, отражали человека, которого я не желал видеть. И даже статус книжной рок-звезды не помог мне научиться принимать себя, он вообще ничего не изменил. До сих пор, глядя в зеркала, я впадаю в жар, чувствую себя глупо и некомфортно, опускаю взгляд, краснею, желаю содрать с себя кожу заживо и, не знаю, запрыгнуть в какого-нибудь гигантского меха, истекая кровью, после чего позорно убежать как можно дальше. Стыд преследовал меня в зазеркалье всю мою жизнь.

Пытаясь отвлечься, я подошёл к скромно стоящему в углу телевизору, включил его, улёгся на кровать и стал пристально смотреть. За стеной из белого шума возникла реклама джакузи. Звука не было, только шакальная картинка, на которой с трудом можно было разглядеть огромную ванную, заполненную мыльной водой настолько, что та переливалась через край. Я пощёлкал другие кнопки на пульте — всё без толку, канал был только один. Посмотрев на то, как вода стекает по стенкам джакузи, я выключил телевизор, уставился в потолок, вспомнил перламутровые лица Масковой и провалился в сон.

Утром меня разбудил громкий стук. Вскочив, я подбежал к двери, распахнул её и тут же пожалел. На пороге, широко улыбаясь, стоял Варалица.

— Огледало мёртв, — торжественно заявил он, взмахнув руками, словно дирижёр.

Мне потребовалось немного времени, чтобы вспомнить молчаливого юношу, который шатался возле барной стойки.

— То есть как мёртв? — пробубнил я, протирая глаза. Мне казалось, что Варалица затеял какую-нибудь идиотскую шутку, чтобы вытащить меня из постели.

— Мертвее всех мёртвых. Кому как не тебе знать значение этого слова. И чему вас только на писательских курсах учат? — захохотал тот, хватая меня за руку и вытаскивая в коридор. — Пойдём, нам необходимо отыскать жмурика.

— Отыскать? Вы что, ещё даже тела его не видели, но уже заявляете, будто он мёртв?

— А ты догадливый писатель. Ну-ка, шагом марш!

— Да постой ты! — повысив голос, сказал я, останавливая Варалицу. — С чего ты вообще взял, будто Огледало мёртв?

— Я просто знаю, — захихикал хитрый трикстер. — Он пропустил завтрак, так что я хотел бы его проведать. Такая отговорка вас устроит? Невинная прогулочка, ничего более, клянусь вам. Мы дойдём до его номера, постучимся, вы убедитесь, что я говорю правду и... И пойдём обедать, я полагаю.

— Это просто идиотизм, — вздохнул я. — Вы в курсе, что ведёте себя как ребёнок?

— А вы не видите дальше своего носа, и что теперь? — парировал Варалица. — Пойдёмте, тут недалеко.

Равнодушно махнув рукой, я последовал за Варалице по коридорам Мотеля. Почему-то страшно чесались запястья. Мы шли минут пять, прежде чем достичь развилки.

— Так, — Варалица остановился и указал мне рукой в правый коридор, — отправляйтесь по этой тропе, а я двинусь по противоположной. Встретимся возле номера Огледало. Запомните — 3434!

Сказав это, он лёгкой походкой исчез за поворотом, а я двинулся дальше, надеясь, что Варалица навсегда заблудится в этом лабиринте. Я шёл долго, прикрыв глаза, постоянно повторяя про себя заветные цифры: 3434, 3434, 3434. Наконец мои ноги упёрлись в искомую дверь. Постучался — нет ответа. Постучался ещё раз и прислушался — тишина по ту сторону.

— Эй! — крикнул я, колошматя по двери. — Есть там кто-нибудь?

Огледало никак не отреагировал. Тогда я схватился за ручку и дёрнул на себя. К моему удивлению, дверь моментально открылась, вот только за ней была совершенно другая комната.

Голые бетонные стены. Валяющаяся под ногами безглазая кукла. Ребёнок, лежащий калачиком в тёмном углу. За спиной — звуки телевизора. Показывают какой-то футбольный матч, одна команда явно проигрывает. Трещины тянутся до потолка. Штукатурка отваливается кусками, половицы противно скрипят.

Я сделал несколько неуверенных шагов, глядя на то, как девочка в углу трясётся всем телом, удушаемая слезами. Обернулся, пощупал лицо, чтобы убедиться, что мне всё это не снится. Подойдя ещё ближе, я заметил покрытые глубокими порезами руки ребёнка. И тогда я позвал её, позвал по имени, которое знал, потому что сам его придумал:

— Джулия...

Девочка подняла на меня взгляд затянутых слезами глаз, после чего закричала:

— Убирайся отсюда! Оставь меня одну!

Я отшатнулся от своего персонажа, не зная, что мне делать. А Джулия, глотая слёзы, лишь продолжала кричать, иногда ударяя кулачками по грязному полу:

— Уходи! Оставь меня одну! Мы с тобой разные люди!

В этот же момент нечто сидящее под её кроватью зарычало. Заметив два красных глаза монстра, я развернулся и в панике раскрыл дверь комнаты.

Крик Джулии утих. Передо мной стоял слегка ошарашенный Варалица.

— Какого чёрта? — выдохнул я, глядя на него.

— Это я у тебя хотел спросить, — усмехнулся он. — Пробовали стучать? Он отвечает?

Всё ещё слегка напуганный, я глянул на номер комнаты — 3434.

— Нет... — пролепетал я, завороженно пялясь на дверь перед собой. Сказать ему или нет? Стоит ли вообще об этом думать? Или просто решить, что мне показалось?

— А ещё меня называете ребёнком. Дайте-ка...

Варалица подвинул меня в сторону. Он постучал — вновь никакого ответа не последовало. Тогда Варалица дёрнул за ручку, и в этот раз дверь не поддалась.

— Эй, милый мой! — крикнул мой спутник. — Вы не против, если мы выбьем дверь?

Прежде, чем я успел спросить «выбьем что?», Варалица с разбегу снёс преграду с петель, открыв нам путь. Вопреки моим опасениям, внутри была всего лишь ещё одна из многочисленных комнат Мотеля. Ничего необычного, если не считать огромной кроваво-чёрной лужи в центре.

Варалица присел на корточки возле этой странной жидкости, наклонил голову и хохотнул:

— Кажется, вот и всё, что осталось от нашего скромного гостя.

— Думаете, это и есть Огледало? — спросил я, подходя сзади и с опаской поглядывая на лужу.

— Либо он, либо у меня к нему большие вопросы, — подытожил Варалица, вставая на ноги. — Или у вас тоже в комнате появилась такая вот лужица? Что-то я не успел заметить.

— Так его что... убили? Убили и растворили в какой-то жидкости?

— Мне не нравится ваше «какой-то». Но да, основная версия будет звучать именно так. Только если у вас нет внезапной степени доктора химии, способного подручными средствами узнать состав этой мерзости. Ну или хотя бы смелости дотронуться, уже этого бы хватило. У меня необходимых знаний тоже нет, вы уж извините, я могу только посмеяться над этими... останками. Однако что-то мне подсказывает, что вот эти красные разводы принадлежат Огледало. Ну так, знаете, всего лишь скромное предположение. А вы что думаете, Ватсон?

— Я думаю, что нам следует как можно скорее рассказать обо всём Вуйковичу. Пускай он решает, что делать. Всё-таки это его гость и его Мотель.

— Тоже любите перекидывать ответственность? — засмеялся Варалица. — Одобряю такой подход. Тогда пойдёмте, а то мне как-то неуютно находиться рядом с этой... субстанцией.

— А что, если Огледало жив? — спросил я, догоняя Варалице, когда мы искали выход из лабиринта бесконечных коридоров. — Что, если его никто не убивал?

— Если он жив, в чём я сильно сомневаюсь, мы встретим его радостными воплями, — заявил Варалица, не оборачиваясь. — Но пока что будем исходить из того, что вон та жижа и есть некогда здравствующий Огледало. А по поводу убийства... Ну, как хотите, Кровник. Считайте, что нашего приятеля убило что-то, нечто, не имеющее имени. Или что он сам себя растворил, вам так будет даже легче мыслить. Лично мне нравится думать, что теперь у нас вместо одной загадки запертой комнаты целых две.

Наконец мы спустились на первый этаж и рассказали о своей находке Вуйковичу. Вернее, Варалица вышел в центр комнаты и прокричал о том, что Огледало мёртв. Взоры остальных постояльцев тут же обратились в нашу сторону.

— Кровник подтвердит, — отмахнулся Варалица от вопросов, усаживаясь за барную стойку.

— Да, кхм, — я прочистил горло, глядя сразу на всех собравшихся, прежде чем выхватить взглядом пребывающее в прострации лицо Вуйковича. — Это правда. Мы проверили комнату, пришлось выбить дверь, вы уж извините. Но Варалица не врёт — Огледало, кажется, мёртв, насколько мы можем судить...

— Кажется? — переспросил Вуйкович. — То есть вы сами точно не знаете?

— Скажем так, — я устало вздохнул, весь этот переполох мне совершенно не нравился, — он скорее мёртв, чем жив. Мы не знаем, что его убило, но...

— Вы нашли тело? — крикнул Туманов.

— Нет. То есть да... То есть не совсем. Мы нашли странную лужу в его комнате. Смесь крови и чего-то... чего-то ещё, внешне похожего на нефть. Похоже, бедолагу прикончили, а затем растворили в этой жидкости тело.

— Или запихали живьём, — загоготал Варалица. — Чёрт его знает. Любой желающий может сам проверить, а потом нам рассказать. А пока что да, хочу объявить, дамы и господа, что среди нас убийца.

— Я бы не стал спешить с выводами... — осторожно заметил я. — Огледало мог умереть сам...

— Ага, сам, — хохотнул Варалица. — Залез послушно во взявшуюся из ниоткуда массу и исчез. Обожаю такие истории. Миллионы людей ведь так и пропадают, верно? Давайте будем откровенны, Кровник — его убили. Убили неизвестным нам способом, но всё-таки убили. И сделал это один из нас.

После его слов постояльцы переглянулись. Бездухова побледнела, Туманов ещё сильнее помрачнел, Вуйкович нахмурился. Только Маскова и Мрачни остались безучастны — одна сидела в тени и, покуривая сигарету, смотрела на весь этот спектакль, пока второй невозмутимо раскладывал карты таро.

— И что вы предлагаете с этим делать? — прервал воцарившиеся молчание Вуйкович. Смотрел он при этом в мою сторону.

— Вы меня спрашиваете? — спросил я удивлённо. — Это ведь ваш Мотель!

— Но до вашего прибытия здесь всё было спокойно, — помотал головой Вуйкович. — Откуда мне знать — вдруг это вы прикончили Огледало.

— До моего прибытия? — я подошёл к барной стойке, не веря, что меня обвиняют в убийстве. — Да у вас здесь влюблённая парочка устроила кровавое рандеву с окончанием в голову!

— Это совершенно другое дело, — Вуйкович внезапно стал очень серьёзным. От его былой учтивости не осталось и следа. — Те постояльцы просто убили друг друга, ни больше, ни меньше. Романтический суицид. Вот и вся тайна, которой нас так дразнил Андрэ. Тайна в том, что никакой тайны нет. Я верно говорю?

Варалица лишь с улыбкой пожал плечами.

— Плевать, — отрезал Вуйкович, грозно глядя на меня. — Я так решил. Но теперь мы имеем дело с настоящим убийством, с настоящим преступлением и с настоящим убийцей. Я склонен согласиться с Андрэ — Огледало убили. Причём кроме нас в Мотеле больше никого нет. Значит, искать надо здесь, среди семерых человек, включая даже меня. Вызвать полицию мы не можем — на улице конец света, все связи с внешним миром оборваны. Справимся сами.

— Прошу прощения, — нарочито вежливо заскулил Варалица, — но я предлагаю сменить гнев на милость. Кровник действительно прибыл сюда позже всех остальных, так что логично было бы обвинить в убийстве Огледало именно нашего знаменитого писателя. Но что, если...

— У вас есть какое-то предложение, Андрэ? — поторопил его Вуйкович.

— Да так, маленькая шалость. Что, если вам назначить Кровника расследовать это дело?

После этих слов внутри меня что-то рухнуло. Менее всего я хотел играть в детектива, расследуя идиотское убийство какого-то чудика в Мотеле, стоящем на пути Апокалипсиса.

— Подумайте сами, — невозмутимо продолжал Варалица, — зачем нам слепо обвинять бедного писателя, которого я вытащил сегодня утром из постели? Согласен, что связь между его вчерашним прибытием и смертью Огледало вызывает подозрения, но... Его ведь можно использовать всем нам на благо. Думаю, даже Кровник согласится, что найти убийцу — наше первостепенное задание. Так давайте же поставим главного подозреваемого перед дилеммой — расследовать убийство и найти настоящего подонка, поскольку это в первую очередь в его интересах, или же отказаться, тем самым вызвав ещё больше подозрений. Выбор, как по мне, очевиден. Если тебе действительно нечего скрывать, то просто возьмись за это дело, найди настоящего убийцу и очисти своё имя. Да что я вам разжёвываю — как будто никогда сами не читали все эти бульварные романы про крутых копов. Я уж молчу о том, что Кровнику не привыкать копаться в чужих костях. Да, он, может, и не детектив, но всё-таки... Всё-таки какой-никакой опыт ведения расследований у него имеется. В отличие от всех нас, я имею в виду.

— Я согласна, — раздался спокойный голос Масковой откуда-то сзади. Её слова хлестнули меня кнутом по сердцу и заставили вскипеть кровь. — Дамиан единственный, кто ещё не знаком со всеми нами так уж хорошо, ему будет проще проводить допросы и, не знаю, искать улики, или чем там обычно занимаются следователи...

— А ещё это безумно романтично, — вздохнула бледная Бездухова. — Писатель расследует убийство в старом Мотеле на краю свете, играя наперегонки со временем, чтобы отстоять своё доброе имя... Люблю такие истории.

— Ага, — сплюнул Туманов у меня за спиной. — Только если этот гений-детектив не справится, то нас всех ночью перережут. То есть мы так и так скоро сдохнем. Почему всё в этом мире хочет нас убить?

— А меня вы спросить сперва не хотите? — взорвался я. — Я не убивал Огледало. Точка. Хотите верьте, хотите — нет, мне плевать. Скрывать мне нечего, оправдываться я тоже не стану, поскольку невиновен. И уж тем более в гробу я видал какое-то там расследование. Я, блять, писатель, моё дело — творить, а не искать убийц!

— Может когда-то она действительно было так, — сурово заметил Вуйкович. — Но только не теперь, только не в наши времена. Вы хотите убежать от чумы, Дамиан, хотите переложить ответственность на других, хотите, чтобы мир окончательно развалился на куски, ведь тогда вам не придётся ничего решать — можно будет спокойно плыть по течению. Я же призываю вас не бежать, а бороться против напасти. Не вы ли вчера говорили мне, что более не являетесь писателем? Тогда кто вы, хочу я спросить?

— Вопросы здесь задаёт только месье Пуаро, — захохотал Варалица. — Хотя, признаться, вы, Стефан, больше похожи на детектива преклонного возраста.

— Заткнись! — набросился я на Варалице, который в тот момент казался мне причиной всех неприятностей. — Хочешь, чтобы я поиграл в престарелого детектива? Хочешь, чтобы я устроил тут ёбаное следствие со снятием отпечатков и прочей хернёй? Ну так давай устроим, давай! Побуду пляшущим детективом вам всем на потеху. Кто убил Огледало — таков ваш вопрос? Ну так давайте я сразу же проведу первый свой допрос и спрошу это у человека, который с порога сегодня утром заявил мне, что точно знает о смерти Огледало. Говори, Андрэ, где ты был этой ночь, а? Откуда ты знал, что он мёртв?

— Тише-тише, начальник, не горячись так сильно, — хохотал Варалица. — Чего ты так завёлся, новоприобретённый статус черепушку жмёт?

— Отвечайте на его вопросы, Андрэ, — строго приказал Вуйкович. — Вы сами его возвели в эту роль.

— Как скажете! — Варалица примирительно поднял обе руки. — Значит, убивал ли я Огледало? Нет, не убивал...

— Почему я должен тебе верить? — перебил я его.

— Потому что, мой пылкий Пуаро, — захихикал Варалица, — я был всю ночь занят. А откуда я знал, что Огледало мёртв? Как я уже вам сказал — он не явился на завтрак, чего ранее никогда не происходило. Вот я и позволил себе явиться к вам, слегка пошутить, сгоряча ляпнул глупость... Мне ведь всегда скучно, не забывайте об этом. Что плохого в том, чтобы навестить забавного писателя, пошутить про убийство и сходить проведать нашего скромняшу-стесняшу Михаэля? Но за шутку прошу прощения. Шучу, мне не жаль.

— Что ты делал ночью? — спросил я раздражённо.

— Вешал кота, — коротко ответил Варалица.

— Вешал... кота?

— Ага, — Варалица подскочил к окну, поднял жалюзи и открыл всем присутствующим вид на парковку, где на одном из деревьев в петле болталось окоченевшее тельце рыженького кота. — Вешал кота.

Воцарившуюся тишину я прервал тем, что подошёл к Варалице и со всей силы врезал ему по лицу, после чего посмотрел на то, как шутник корчится от боли на полу.

— Да бросьте, — хохотал Варалица, пока я стремительно поднимался по лестнице, намереваясь свалить как можно скорее, — я же просто пошутил, так, немного глупости для настроения...

Вернувшись к себе в номер, я немедленно включил телевизор, пытаясь отвлечься, а затем принялся ходить из угла в угол. Голова гудела, руки дрожали, ярость заставляла дышать огнём. Бросив взгляд на переполненный шумом экран телевизора, я с разочарованием увидел очередную рекламу — на сей раз пёстрые надписи предлагали позвонить немедленно и получить скидку на комплект бритвенных лезвий. Только сейчас мне в голову пришёл очевидный вопрос: откуда здесь вообще сигнал, если добрая половина мира уже мертва?

Раздосадованный тем фактом, что теперь именно мне придётся копаться в этом дерьме, я уселся на кровать, закрыл лицо ладонями и попытался успокоиться. Перед глазами всё ещё раскачивался повешенный Варалице кот. Тогда я закурил и, пуская перед собой клубы едкого дыма, принялся думать. В голове у меня мигом возникла условная доска с фотографиями всех постояльцев Мотеля. Я хотел соглашаться с тем, что Огледало убили, но если Варалице прав... С чем соглашаться я не хотел особенно сильно. В любом случае надо начать хоть с чего-то. Но с чего?

Где-то очень далеко прогремел взрыв — видимо, пламя Апокалипсиса добралось до очередной заправки, баков с топливом или, не знаю, вагонного состава, перевозившего нефть и брошенного на рельсах. Медлить нельзя — я хотел убраться из Мотеля как можно скорее, но теперь очень сомневался, что вообще смогу это сделать, пока толпа внизу считает меня убийцей. К тому же, какая-то часть меня в принципе не желала покидать Мотель. Как я говорил — мне всё ещё было глубоко плевать на конец света. И на Огледало мне тоже было плевать. Но если Варалица прав, то один из этих шестерых действительно мог объявить охоту. Зачем? Или его целью был только Огледало? Нет, это ещё более нелепо — кому вообще могло потребоваться прикончить самого тихого постояльца? Ответ пришёл почти сразу — потому что он лёгкая жертва, которая не вызовет особых подозрений. Вернее, вызовет, но только одно. Отсюда можно перейти к следующей ниточке — почему Огледало решили убить именно сейчас? Они все гостят в Мотеле достаточно давно, так почему нельзя было сделать свои грязные дела раньше? Вывод — убийца прикончил Огледало намеренно, чтобы подставить меня, именно я был его исходной целью. Но почему? У кого-то из них есть на меня счёты? Или же вся эта версия — бред собачий, поскольку убийца на самом деле психопат, убивающий без разбору? И тогда получается, что в его действиях бесполезно искать логику, бесполезно, скажем, пытаться связать самоубийство той влюблённой парочки и Огледало, нет никакого смысла определять паттерн, потому что мы имеем дело с хаосом во плоти. Это не говоря уже о том, что убийц может быть несколько. Однако даже так — как им удалось проникнуть в запертую комнату, тихо убить человека и исчезнуть, оставив лишь странную лужу на полу? Почему тогда нельзя было сразу убрать за собой, не оставив вообще никаких зацепок?

Я вздохнул и потёр лоб. В моей голове было слишком много вопросов, которые давили на мозги. Хуже всего то, что все они, если сделать пару шагов назад, не имели вообще никакого смысла, вызывали лишь равнодушие. Чем, чёрт возьми, я занимаюсь? Ищу себе оправдание, пытаясь обвинить кого-то другого? Для этого мне не хватает знаний и опыта. Я приехал сюда не для этого. Я приехал, чтобы... чтобы...

Ход моих мыслей прервал какой-то звук в углу комнаты. Посмотрев в ту сторону, я увидел, как с потолка капает что-то чёрное, напоминающее ту смесь, в которой якобы растворили тело Огледало. Маленькие капли медленно образовывались на почерневшем потолке, после чего падали на пол: кап-кап-кап. Казалось бы, вид неизвестной субстанции должен был ужаснуть меня, но нет — я спокойно встал и пододвинул мусорное ведро, чтобы не пачкать пол, после чего вернулся на своё место и продолжил распутывать клубок.

Хватило меня ненадолго — окончательно сломавшись под напором нелепых догадок и предположений, я схватил свой чемоданчик, открыл его и извлёк виниловую пластинку группы Godspeed You! Black Emperor «Фа-диез, Ля-диез, Бесконечность». Мой небольшой наркотик, выпущенный ещё в 1997 году. Я не смог оставить эту хоть сколько-то ценную в глазах вымершей общественности вещицу на съедение Апокалипсису, только не её. Коллекция пластинок у меня была весьма внушительная, но, спасаясь бегством, я упаковал именно «Фа-диез, Ля-диез, Бесконечность». По многим причинам. Не только потому, что я влюблён в её звук, но ещё и потому, что это показалось мне крайне иронично, даже забавно — взять с собой в Мотель Отчаяния в разгар Апокалипсиса альбом, который посвящён Апокалипсису. Со смертью должна говорить только смерть, казалось мне. Лучше саундтрека для конца света придумать я не смог.