Страница 67 из 76
Глава девятнадцатая
Из всех родственников моей жены больше всего мне нравлюсь я.
Архе уже категорически не хотелось никаких семей, обрядов и принятий. Кажется, у шаверов все обычаи строились исключительно на пытках. Нет, физического вреда ей никто не причинил. Пока, по крайней мере. Но ночь, проведённая наедине с чёрным алтарём и изваянием Тьмы, можно смело считать истязанием в наказание неизвестно за что.
Сам по себе жертвенник ведунью не пугал, а статуя тем более. И в гости Богиню лекарка не ждала. Но уж больно неприятные воспоминания навевала эта ониксовая комнатушка. Да и воняла она по-прежнему: горелым маслом, раскалённой медью и разложившейся кровью. Крики Дана в ушах не стояли. Но отделаться от мысли, что тут и его кровь имелась, Арха не могла.
Ей полагалось очиститься душой и открыть свои помыслы Тьме. Дабы прийти к ритуалу просветлённой и невинной, как младенец. Но с этим дело как-то не складывалось. Поводов для раскаянья ведунья не находила. Как душу раскрывать не знала, а уснуть не давал жёсткий пол. Кроме него и алтаря, даже на вид не менее жёсткого, в молельне прилечь не на что было. Присесть, впрочем, тоже.
Поэтому к утру у девушки затекли не только шея, спина и ноги, но и попа. Да ещё мутило. То ли желудок отвык от жирной шаверской пищи, то ли нервы всей этой чехарды не выдержали-таки. Чтобы ни послужило тому причиной, чувствовала себя Арха крайне скверно. И когда за ней, наконец, явились, лекарка была готова кидаться на всё живое, кусаться и плеваться ядом. Сдержаться и не начать орать стоило больших усилий.
— А это ещё зачем? — нервно пробормотала ведунья, когда шаверки, сами больше смахивающие на свёртки чёрного шелка, завернули её в такое же тёмное покрывало.
Тряпка оказалась совсем немыслимым плодом буйной демонической маниакальности. Плотная тяжёлая как одеяло, она не давала ни нормально дышать, ни ходить. А рассмотреть хоть что-то через узкую, в полпальца щель, к тому же немедленно съехавшую к уху, не имелось ни малейшей возможности.
— Ты ещё не родилась, — загробным голосом пояснила служанка, жрица или Тьма знает кто ещё. — Живые не могут тебя видеть.
— Угу, они точно подумают, что внутри этого кокона коза! — раздражённо буркнула Арха.
Кто-то из прислужниц — лекарка не разобрала, кто именно — хихикнул. Но та же «загробная» так гавкнула, что даже сама ещё нерождённая присела.
Из молельни её вывели через потайную дверь, скрытую за статуей Тьмы и куда-то поволокли. Куда именно, ведунья понятия не имела. Она и на полу-то не растянулась, потому что под локти девушку две шаверки придерживали. Вовремя, то есть, через каждую пару шагов, ловя лекарку. В конце концов, процессия очутилась в гулком и очень жарком помещении. Арху отпустили и покрывало с неё стянули.
Свет ударил по глазам наотмашь. Пришлось смаргивать слёзы, пытаясь при этом выглядеть гордо и независимо.
— Не трудись, — фыркнула Арруш, — это всего лишь бани. И мы тут одни.
Видимо, развесёлая сестрёнка Ирраша имела в виду «одни, не считая слуг». Банщицы сновали вокруг девушек, как деловитые пчёлы. Хотя насекомые вряд ли закрывали глаза повязками. Из абсолютно прозрачной кисеи. Такая же лента украшала и личико шаверки.
— Ты даже представить себе не можешь, как я рада тебя видеть! — абсолютно искренне выдохнула Арха.
— Почему не могу? Могу, — разулыбалась до ушей Арруш. — Мне бы тоже плохо на твоём месте стало. Говорила я Иррашу: расскажи ей всё. А то ведь даже не знает, чего ждать! Но братик упёрся, как баран в стену. Мол, не положено. Положено — не положено. А ты положи — и всех дел. Спасибо, хоть меня сюда пустил.
— Кстати да, — ведунья сама удивилась привычности, с которой она поворачивалась, помогая бесам себя раздеть. Словно с детства её к этому приучили. А ведь пробыла в гостях у шаверов всего-то неделю. — Меня же никому видеть не положено. Я ещё вроде как не родилась…
— Так у меня глаза завязаны, — девушка указала на свою повязку пальчиком. — Ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не расскажу.
— Логично, — хмыкнула Арха, послушно идя вслед за служанками в парилку. — А точно ничего не скажешь?
— Не-а, тебе ничего. А вот этому зеркальцу вполне могу и рассказать. На это запрета не было, — Арруш растянулась на соседней каменной плите и аккуратно протёрла зеркало от испарины. — Значит, слушай, зеркальце. Сейчас нашу Арху вымоют и переоденут в ритуальные покровы. Жутко неудобные и кошмарно тяжёлые. К ней придёт жрец и даст наставления о добродетелях шаверских женщин.
— А самим шаверским женщинам такие наставления когда дают? — сонно поинтересовалась ведунья, мгновенно разомлевшая под руками банщиц.
— Слушай, зеркало, ты какое-то болтливое! Не перебивай! — огрызнулась шаверка. — При родах и дают. В смысле, когда девочка рождается, рядом жрец стоит.
— Класс! — умилилась лекарка.
— Ты слушать будешь или нет? — Арруш скорчила зеркалу мину. — Значит, после того, как наставления дадут, примет она кровавое омовение. В смысле, обольют её кровью жертвенной овцы. Так как ни одно рождение без неё не обходится.
— Без овцы? — брезгливо икнула ведунья.
Её опять начало мутить.
— Без крови, дура! В смысле, дурное зеркало. А поскольку появление на свет ещё и без боли не обходится, то рассекут тебе плечо крест на крест, — мстительно добавила Иррашевская сестрёнка. — Да не зеленей ты! Не глубоко рассекут. Для видимости только.
— Я боли боюсь, — проскулила Арха.
— Вот тебе и ведунья! — фыркнула шаверка, никакого сочувствия явно не испытывая. — Придётся потерпеть. Впрочем, в обморок можешь грохаться. Этого ритуал не запрещает. Потом Ирраш произнесёт формулу принятия в род. И даст тебе выпить молока, смешанного с его кровью.
— А без глотания крови никак? — заранее изнемогая, простонала лекарка.
— Никак, — категорично отрезала Арруш. — Как иначе в тебя попадёт кровь рода.
— Молоко-то хоть чьё?
— В смысле чьё? Шаверское. Возьмут у какой-нибудь кормящей, — лекарка застонала громче, ткнувшись лбом в горячий камень. — Вот. Дальше тебя представят Тьме и нарекут именем. Кстати, будут тебя отныне звать Арахша. Но это так, для галочки. Архой была, Архой и останешься.
— При рождении меня Арой назвали, — мрачно сообщила ведунья каменной плите. — Повезло мне. В третий раз переименовывают.
— Чего ты там бурчишь? — жизнерадостно переспросила шаверка. — В общем-то, на этом твои мучения закончатся. Хотя, думаю, в твоём-то положении и этого хватит.
— Н-да, положении ещё то… Ох, Тьма, зачем я на всё это согласилась?
— Послушай, сестрёнка, — как-то подозрительно осторожно спросила Арруш, — а ты того? Не в курсе?
— Не в курсе чего? — ведунья повернула голову в сторону вдруг посерьёзневшей девушки.
— Да-а… В общем-то… — шаверка мямлила, старательно отводя глаза в сторону. — У чужих-то сразу распознаешь, да и запах. А сама… Ещё и в первый раз…
— Чего ты там лепечешь? — вызверилась Арха, у которой терпение совсем-совсем кончилось.
— Так, сестрёнка! — Арруш села на своей плите, жестом отослав служанок прочь. — У тебя когда последний раз связь с Луной была? По утрам не тошнит? Грудь не тянет?
Ведунья усмехнулась, садясь. Открыла рот… И закрыла. Что-то посчитала на пальцах. Потом ещё раз.
И уставилась на сестрицу.
Оказывается, тяжелее всего кровь смывается с волос. То есть практически совсем не смывается, сколько не полощи в тёплой воде. А вот в холодной сходит моментально. Но только купать голову в жидком льду — это ещё то удовольствие. Зато мозги такая процедура прочистила мгновенно. И ведунья даже начала соображать, где находится и что с ней происходит. Зразу как орать после студёного душа закончила, так и начала.
Ритуал прошёл неплохо. Наверное. Собственно, Арха практически ничего не помнила. Всё в каком-то мареве, как будто кисеёй задёрнуто. Но три вещи лекарка теперь знала твёрдо: она ненавидит шаверские ритуалы, ведунью приняли в род Нашкас. И молоко с кровью из молельни девушка вынесла в собственном желудке. Правда, донесла недалеко.