Круг

— Жить-то жили, но ведь на базар съездить — надо нанимать, в больницу — тоже, в соседнюю деревню или еще куда…

— Не особенно они разъезжают, сидят в своей школе, как сычи.

— Будет лошадь — станут ездить.

Орлай Кости давно уже так дружелюбно не разговаривал со своей женой. И жене давно уже не было так легко, так хорошо на душе.

— Вот хоть нас взять к примеру, — хвастливо продолжал Орлам Кости. — Куда хотим, туда и едем.

— Да и мы не часто выезжаем.

— Хоть не часто, а все же не так, как эти образованные… Смотри, как грызутся, — и Орлай Кости ласково похлопал жену по плечу.

Дарья, слушая обращенные к ней добрые слова, не верила ушам, а уж когда муж похлопал ее по плечу, и вовсе расчувствовалась, сказала нежно:

— Всегда бы вот так, по-хорошему, жить…

— Тпру-тпру-у, давай подождем немного, — Орлай Кости натянул вожжи, останавливая лошадь. — Мы живем неплохо: особо не скандалим, не деремся, если случится между нами что-нибудь такое, быстро миримся. А вот учителю совсем нельзя с женой лаяться, он на глазах у всех живет, его все знают, всем видно, даже ребятишки над ним смеются.

— Говори потише, вон они уж близко подошли… Что тут поделаешь? Привыкли жить, как кошка с собакой, всегда в ссоре, всегда злятся друг на друга, остановиться не могут.

— Что-то молчком идут.

— Наверное, все друг другу высказали…

Моркин, подойдя, сказал, не поднимая глаз:

— Ехали бы, зачем ждете?

— Ничего, вместе поедем, садитесь…

Ехали молча. К вечеру дорога стала потверже, и лошадь побежала ровнее.

Через два дня Моркин сторговался с Кугубаем Орванче, и лошадь Унура Эбата перешла к новому хозяину.

Получив деньги за проданную лошадь, Эман отправился на почту.

Почта была заперта, у дверей сидели и дожидались люди.

— Когда откроют? — спросил Эман.

И тут он увидел Амину, которая сидела в стороне на скамейке, и, не дожидаясь ответа, направился к ней.

— Амина, и ты здесь, — приветливо сказал Эман.

— Садись покуда, — Амина, покраснев от смущения, подвинулась, освободив для парня узенькое местечко между собою и сидевшей рядом старухой.

Старуха хотела встать, но Эман удержал ее за плечо.

— Сиди, мамаша, места хватит.

— Да вы уж, милые мои, рядышком посидите, а я найду, где присесть.

Амина вскочила с места.

— Что ты, бабушка! Разве можно? Мы молодые, постоим.

— Ой, деточки мои, у меня сынок был, вот такой же добрый, да сослали его в Сибирь. Там и пропал. И сноха хорошая была, на тебя походила, — старуха кивнула на Амину.

Амина и Эман, переглянувшись, улыбнулись друг другу. Амина тут же прикрыла рот варежкой: не обиделась бы старуха, у которой таксе горе, на эти улыбки. Но та. видно, и не заметила. Утирая рукой набежавшие слезы, она продолжала рассказывать о сыне.

Немного погодя, когда Амина и Эман отошли в сторону, Эман спросил:

— Ты ее знаешь?

— Старуху-то? Вот посидели, поговорили и познакомились. У нее сына сослали на каторгу из-за того ученого, которого хотели в погребе сжечь.

Эман нахмурился, глаза у него сверкнули.

— Ох и струсил же тогда этот Эликов! Ха-ха!

— Когда?

— Ну, тогда, в Боярсоле.

— Откуда знаешь? Ведь тебя гам не было.

— Я его той ночью вез в город.

— Погоди, погоди, — Амина закусила губу.

— Что ты так удивилась?

— Погоди, — снова скаяяла Амина. — В тот вечер была свадьба в Луе. Помнишь?

— Еще бы мне не помнить, когда мою гармошку поломали.

— Да свою гармошку ты отдал Кудряшу, а сам… — в глазах Амины был укор.

— О чем ты? — Эман шагнул к девушке, хотел взять ее руки в свои, но она отстранилась:

— Я все ждала, когда ты мне сам все расскажешь…

— О чем я должен был рассказать?

— О том, как с другими гуляешь.

— Я?! Когда?

— В Луе, на свадьбе.

— Так ведь я же сказал: в ту ночь я возил того» Эликова.

— Как же твоя гармошка оказалась на свадьбе?

— Я ж тебе говорю: Эликова привезли из Боярсолы; ему нужно было ехать дальше, в город. Не моя была очередь, но начальник станции послал за мной. Я уж на свадьбу шел и как раз Кудряша по дороге встретил. Тут догоняет меня посыльный, мол, зовет тебя начальник срочно. Я думал, что ненадолго, отдал гармошку Кудряшу — и на станцию. А там ехать пришлось…

Амина, прислонившись к стене почты, молчала. В (прошлую ночь моросил дождь, он почти съел снег, тот, что еще остался, сейчас таял под горячими лучами солнца. Под карнизом воробьи распевают свои песни. На скворечнике, прибитом у избушки сторожа поет скворец, как будто горохом сыплет. Небо своими голубыми глазами ласкает просыпающуюся природу. В воздухе вовсю властвует весна.

— Что молчишь? Сердишься? — спросил Эман.

— Эман, теперь я… — начала было Амина, но тут к ним подошла старуха.

— Я хожу-хожу, ищу их, а они вот где! Почтовый начальник пришел, мне опять нет письма, совсем пропал мой сыночек…

— Не убивайся, бабушка, — сказал Эман, — издалека письма долго идут.

— Ты, бабушка, зайди к нам, — пригласила Амина.

— Как я пойду, твой отец, небось, и не узнает меня. Как женился на русской девушке, так позабыл нас, хотя мы родня. Последний раз был у нас лет двадцать назад.

— Не говори так. бабушка, отец тебя помнит, и мать тоже… Обязательно зайди! Знаешь, где наш дом?

— Знаю. Когда-то с твоим дедушкой Орлаем Иваном рядом жили. Небось, на — прежнем месте живете?

— На прежнем. Я бы проводила тебя, да надо на почту зайти: ждем письма от сестренки Насти.

— Я сама дойду, помню ваш двор, из ума пока не выжила.

Амина кивнула словоохотливой старухе и пошла к дверям почты. Но старуха остановила ее, кивнув на стоявшего в стороне Эмана:

— Твой муж?

— Нет, бабушка!

— Ну так дай тебе бог выйти за такого здорового и красивого парня.

Амине было сладко слушать эти слова, но она оказала смущенно:

— Ну тебя, бабушка, что ты такое говоришь!

— Чей он? Откуда?

— Из нашей деревни, Кугубая Орванче сын.

— Ну, спасибо что поговорила со мной, уважила старого человека. Прощай!

— А к нам не зайдешь?

— Зайти что ли, хоть перед смертью повидаться? — нерешительно проговорила старуха. — Пожалуй, зайду! Тогда до свидания… Где твой парень? Как его зовут? Хочу сказать и ему кое-что.

— Эман! — позвала Амина. — Иди сюда.

Амина ушла на почту, Эман подошел к старухе.

— Звала, бабушка?

— Звала.

— Наверное, я тебе понравился? — Эман засмеялся.

— Раньше и я вот такого же веселого парня любила. три года отказывала, потом за него замуж вышла…

— Что так не скоро? Ведь любила.

— А ты как думал? Это сейчас год погуляют и женятся…

— Многие женятся на девушке, которую и не видели никогда.

— Эх, сыночек, так-то и раньше бывало. Это мне посчастливилось. Уж как хотели родители выдать меня за сына богатого соседа, да только я не пошла.

— То-то и оно, что богатство мешает, — сказал Эман. — Бывает, что бедный парень полюбит девушку из богатой семьи…

Старуха спросила, хитро прищурившись!

— Ты, наверное, из бедных?

Эман смутился, поняв, что сболтнул лишнее.

— Не смущайся, — сказала старуха. — Бедность — молодцу не попрек. Я поговорю с Орлаем Кости.

— Погоди, бабушка, о чем ты станешь говорить с ним?

— Э, сынок, я хоть старая, да не слепая: все вижу.

— Что ты видишь?

— Вижу, что любите вы друг друга. Чего еще нужно? Сыграйте свадьбу и живите себе на здоровье.

— Легко сказать! Я ее отцу заикнуться о свадьбе не смею. Он богат, я беден…

— Ты, сынок, послушайся моего совета: не трусь и не отступайся. Разве Орлай Кости такой уж богач?

— Да ведь я только что не нищий!

— Ну уж, скажешь! Разве может быть нищим сын Кугубая Орванче?

— Разве ты меня знаешь?

— Я отца твоего знаю. Орванче Кугубай с моим мужем в солдатах вместе служил.

— Я, бабушка, может, хуже нищего…

— Отчего? В батраках что ли живешь?