Вера. Фатум цыганки

У дверей хостела Вера и Егор почти столкнулись с Надей. Она бросила на ребят многозначительный взгляд и нырнула в проём двери. Вера, наскоро попрощавшись с Егором, помчалась следом.

– Пиши мне в соцсетях. Как тебя там найти? – бросил вдогонку парень.

Этот вопрос озадачил девушку. Она не была зарегистрирована в интернете. Мария всегда говорила, что молодым цыганкам это запрещено. Притом, что парням можно.

– Никак. Меня там нет, – пожала плечами Вера, обернувшись к юноше.

Сегодня она впервые доверилась мужчине. В деревне у неё, конечно, были друзья парни. Даже много. Но по душам она никогда ни с кем из них не говорила. А тут почему-то рассказала о том, как погибла её семья, и как на неё в ту ночь рухнуло небо.

Егор Юсупов на первый взгляд был самым обычным парнем. Но Вера сразу почувствовала в нём некую силу. Правильно, что он такую созидательную профессию выбрал. Его это. Она-то умеет чувствовать людей. Интуиции своей доверяет на все сто процентов.

Вечером за совместным ужином Вера как обычно помалкивала. О своей прогулке с Егором не рассказывала. Хоть Надя и сгорала от любопытства, судя по её нетерпеливым взглядам в сторону подруги.

Разговор крутился вокруг новой обитательницы их комнаты. Та рассказывала о себе и попутно угощала девушек всякими вкусностями. В Крым она приехала работать поваром, но оказалось, что по профессии женщина учитель.

– Не смогла я в школе работать. Там закалка нужна. Вот как врачом непросто работать, потому что всё через себя пропускаешь, так и учителем. Нет у меня этой стойкости, – говорила Галина Ивановна. – Я начинала работать в школе как раз в годы распада Союза. И как обычно, молодым учителям давали всегда какую-нибудь нагрузку. Классного руководства у меня ещё не было, поэтому меня выбрали комсоргом. Потом в комиссию, не помню, как она называлась. Нас было два учителя и завуч. И вот поступила жалоба на одного ребёнка, что он зимой ходит в школу в кедах без сменной обуви, опаздывает на уроки и вообще плохо учится. А мальчишка учился в пятом классе. Хороший ребёнок был, но учился действительно из рук вон плохо. И вот мы пошли вечером к нему домой. Он жил в районе с частными домами. Идём и видим – стоит щитовой домик, наподобие дачной будки, только чуть побольше. В доме печка, две комнаты. В одной родители, а в другой трое детей. У маленького кроватка самодельная, я таких никогда не видела. Рядом от автобуса сиденье, где и спал наш ученик, и раскладушка для старшей девочки. Мама уборщица, отец шофёр и хорошо пьющий. Ни книг, ни телевизора, ни игрушек. Топится печка, малыш полуголый заулыбался нам, обрадовался. И вот мы стоим в австрийских сапогах, в финских плащах и смотрим. Пришла мама мальчика, поговорили мы очень вежливо и ушли. И завуч мне говорит: «Галь, скажи завтра, чтобы за сменную обувь его не ругали. Пройдись там тихо по учителям». Вспоминаю, и до сих пор сердце сжимается. Хорошо его помню – и имя, и фамилию. Тогда таких деток хватало. Мне потом класс дали, так почти половину касса подавала в списках малообеспеченных, чтоб их бесплатно кормили. Поработала пять лет и ушла. Не смогла.

– Да уж, – вздохнула Лида. – На счет сравнения с врачами правильно. Я в больнице тоже многого насмотрелась. Не хочу рассказывать. Тоже поэтому ушла. Тяжело морально. Да и зарплата, сами знаете…

– Ой, что мы всё о грустном, – всплеснула руками Надя. – Веруня, а ты чего молчишь? Вера у нас настоящая цыганка!

Она объявила это Галине. И та заметила, как Вера поджала губы и покосилась на Надежду недовольно. Та объявила о ней так, будто она какая-то диковинка, а не человек. Вот, дескать, глядите, что у нас есть! Галина не стала на этом внимание акцентировать, улыбнулась девушке и спросила, помешивая ложечкой чай:

– Вера, а правда, что ты выросла в деревне на берегу моря? Красиво там, наверное!

Девушка кивнула.

– По-хорошему завидую таким людям. У тебя было чудесное детство! Эмоции и впечатления на всю жизнь! Деревня – это свобода, детские шалости, беготня, вкусная еда, море фруктов и овощей. Сколько бы тебе не исполнялось, ты всегда с теплом будешь вспоминать то время, что провела в деревне.

– А я не люблю свой дом, – заявила Вера.

– Дом – это твой тыл. Как можно не любить его? – с ноткой осуждения проговорила женщина.

Но девушка лишь фыркнула. Не хотелось ей рассказывать, сколько страшных моментов ей пришлось пережить в родном доме.

– Меня вот ужасно тянет домой, но нужно подзаработать, внуку помочь с учёбой в университете, – сказала Галина. – Это наше с вами существование тут, девочки, просто ужас, а не жизнь. Условия жуткие. Хуже, чем в коммуналке. Вы молодые, не знаете, что это такое. А я пожила там своё. Уж вы мне поверьте. Тут, в этом вашем хостеле, гораздо хуже.

– Жить в коммуналке – худшее, что можно придумать, – Вера фыркнула.

Галина Ивановна неспешно отпила чая из своей большой кружки, и сказала:

– Не так страшно, как кажется. Иногда ссорились. Но дети всегда были под присмотром и накормлены. А если из соседей кто-то заболевал, то всё, лежи и ни о чём не думай. Врача вызовут, в аптеку сходят за лекарством, обедом накормят, чаем напоят. Без присмотра не оставят. Если с работы кто усталый приходит – тоже сразу соседи чай наперебой предлагают. Не знаю. Я с удовольствием вспоминаю нашу коммуналку в центре Ленинграда.

Вере всё это было чуждо. Странные рассказы о том, как хорошо жить толпой. Она-то знает, как ужасно, когда живешь, словно на всеобщее обозрение. От цыган ничего не утаишь. Там нельзя побыть одной.

– В коммуналках всегда был бардак и грязь. Я в кино видела, – бросила Надя.

– Не всегда. Просто когда всё общее, то вроде и ничьё. Никто не старается улучшить. Но повторюсь – не всегда. Именно в коммуналке и познаётся Человек, как и в нашем обществе.

– Ну в те далёкие времена это не был уж совсем ужас, ужас, – заметила Лидия. – Люди были другие – добрее, сердечнее, дружнее. Всем было нелегко, поэтому и старались не обострять. Мои бабушка и дед жили в коммуналке до начала шестидесятых. А потом на семью из пяти человек получили двушку хрущёвку. Семей было шесть, много детей, большой общий коридор. Отец по нему в детстве на велосипеде катался. С соседями жили дружно, собирались за одним столом по праздникам и много пели. Потом, когда всех расселили, они ещё дружили и встречались. Но, конечно, своя отдельная квартира, твоя личная комната – это ни с чем не сравнимо!

– Да-да, согласна, – закивала Галина. – И всё равно есть в коммуналках какая-то своя прелесть. Мне уже за шестьдесят, а я до сих пор помню всех наших соседей. Баба Дуся, набожная одинокая и старомодная маленькая женщина. В её комнату войдёшь и словно в девятнадцатый век попадаешь. Была ещё Елизавета – полноватая вся из себя дама в шёлковом китайском халате. Как же мне нравилось бывать у неё! Огромный кожаный диван, столы, стулья и кресла на кривых ножках, картины и портреты, туалетный столик с различными флакончиками, шкатулочками и вазочками. Артист (не помню, как звали) высокий, худой, неопределённого возраста, вечно пьяный и добрый дядька. Мой друг Санька с родителями. Старик Бензинов. Имя его не помню. У него был огромный дубовый резной письменный стол под зелёным сукном и маленький белый бюстик Пушкина. Жили мы мирно и достойно. На парадной мраморной лестнице мы любили с Саней играть. Колесо старой прялки из чулана часто служило нам штурвалом. А чулан был самым загадочным и интересным местом в доме. Ой, забыла о таком персонаже, как тётя Дора, мещанка до мозга костей. Она и её маленькая комната составляли единое целое – нечто вязано-вышитое яркими цветами.

Вера слушала и проникалась к Галине Ивановне симпатией, хотя поначалу та ей жутко не понравилась. А когда улеглись спать, ей снились коммуналка и её жители – неизвестный пьяный артист, баба Дуся, мальчик Санька, женщина в шёлковом халате и тётя Дора почему-то в шляпке с цветами.

Проснулась девушка резко, среди ночи. Она первая услышала этот запах. Его ни с чем не спутаешь. Вера хорошо его помнила. В ту ночь, когда погибли родители, она уже слышала его. Едва заметный, но при этом удушающий запах гари. Её дом и её близких уничтожил жестокий дурной огонь. Её сердце изувечил он же. И теперь этот запах, где бы она его не услышала, был для неё предвестником беды.