Последний выпуск

Только с Сударат Прасонг мог разговаривать, не вызывая подозрений. Для этого ему даже не приходилось утруждаться – Сударат сама старалась поддерживать связи со старшими товарищами по бывшему анклаву. Даже если ей в лучшем случае выпадал шанс сесть с ними в столовой или получить какие-нибудь вещички, которые старшим не удавалось продать, это все-таки было лучше, чем ничего. Для установления контакта Прасонгу было достаточно хоть раз пустить Сударат за свой стол. Она, видимо, рассказала ему о нашем странном семинаре в библиотеке, и он убедился, что это идеальный лакомый кусочек – восемь новичков в изолированном помещении, и никаких свидетелей вокруг.

Очевидно, обо мне Сударат не упомянула.

Через несколько дней Прасонг тихонько спустился вниз незадолго до конца обеденного перерыва и начертил на полу под партами колдовской круг.

В норме не ожидаешь встретить охотника за чужой маной в библиотеке; чисто теоретически там нет в доступе ничего подходящего для малефицеров. Это, конечно, не так – я натыкалась на такие тексты раз сто. Но человек, который нарочно пойдет их искать, скорее всего, ничего не получит. В любом случае Прасонг был не так амбициозен, как очаровательный Джек Уэстинг. Его заклинание должно было сорвать изрядный клок кожи с жертвы, чтобы он мог вытянуть из нее порцию маны через боль и ужас; полагаю, больше ничего он и не желал. Вообще-то убить восемь волшебников, пусть даже новичков, зараз – не шутка для начинающего малефицера. Зловещий эффект малии явственно выделил бы Прасонга из толпы однокашников, и соученики – особенно ближайшие соседи по этажу – наверняка сколотили бы компанию, чтобы прикончить малефицера, пока у того не возникли новые гениальные идеи по извлечению маны из окружающих.

К несчастью для Прасонга, я заметила ловушку, едва шагнув за порог. Я решила, что ее устроил злыдень; некоторые продвинутые твари способны накладывать заклинания, пускай неуклюже. Почему бы и не колдовской круг? Лично я справилась бы гораздо лучше, потратив вдвое меньше усилий; именно это я и сделала – взяла кусок мела и переписала половину символов, обратив чары на тех, кто их наложил. Попутно я исправила ошибки и внесла парочку усовершенствований – а потом снисходительно произнесла заклинание, потратив не больше грамма маны. Я еще порадовалась, что нападение удалось так легко отбить.

Лишь в столовой я выяснила, кто это устроил. Ребята бурно обсуждали, как в разгар занятия по иностранным языкам с Прасонга вдруг сошла вся кожа. Он метался по классу, дико визжа, пока не умер от потери крови и болевого шока.

Не могу сказать, что я его жалела. Нет. После обеда меня стошнило, но, наверно, я просто съела какую-то дрянь. Сударат вышла из столовой с выражением умеренного ужаса на лице. Она и все прочие младшеклассники из библиотечной аудитории сразу поняли, что произошло, ведь я самодовольно продемонстрировала им колдовской круг, объяснила, зачем он нужен, и рассказала, как хитро обратила заклинание на того, кто его наложил. Пару недель Сударат помалкивала – очень красноречиво.

Она подошла ко мне впервые с тех пор.

– Из Шанхая? – медленно повторила я.

Сударат чуть заметно кивнула.

– Ребята из Бангкока это слышали, – сказала она. – Что на нас нападают. Когда я сказала…

Она замолчала, но я все поняла. Когда она рассказывала Прасонгу о нападениях в библиотеке, за столом сидели и другие ребята из Бангкока. И теперь бывшие товарищи по анклаву использовали Сударат в качестве полезного разносчика слухов, чтобы хоть немного компенсировать потери. Так поступаем все мы, неудачники. Никогда не знаешь, что именно поможет тебе выбраться из выпускного зала.

– Что ты им сказала? – спросила я.

Сударат склонила голову к парте, так что короткая челка заслонила ей глаза. Я заметила, как у нее судорожно дернулось горло, когда она сглотнула.

– Я сказала, что не помню. Потом я сказала – нет.

Она училась точно так же, как учатся все невезучие новички. Девочка поняла, что ее расспрашивают, не потому что заботятся о ней; старшие охотились за ценными для себя сведениями. Сударат сообразила, что они пытаются что-нибудь разнюхать обо мне. Но она еще не полностью усвоила урок – и совершила ошибку. Нужно было, разумеется, выяснить, что́ из ее сведений имеет цену, и продать старшим. А вместо этого она солгала, чтобы защитить меня. Солгала тем, кто мог предложить ей надежду на помощь, надежду на новый дом.

Очень любезно со стороны Сударат, хотя я бы предпочла, чтобы шанхайцы вообще ее не расспрашивали. Они что-то заподозрили – это был скверный знак. Как минимум ребята из шанхайского анклава пытались выяснить, что происходит со злыднями – и в одном лишь выпускном классе шанхайцев было девять человек, не говоря обо всех их союзниках. Кроме того, они уже знали, что на тех, кто занимался в библиотеке, как минимум раз нападал злыдень. Несомненно, они размышляли и над другими известными нападениями злыдней – например, лескитов, проникших в мастерскую. Как только кто-нибудь поймет, что нападению подвергся человек, сидящий на индивидуальном языковом семинаре по соседству с мастерской, и что этот же человек – единственный выпускник среди сидящих в библиотеке малолеток, несложно будет сложить два и два.

Я понятия не имела, что произойдет, когда все выяснится. Возможно, остальные ньюйоркцы перекроют нам с Хлоей доступ к хранилищу. Если Орион в любом случае перестал снабжать их свежей маной, они немного потеряют, скинув за борт его подружку. И это будет еще не худший вариант. Если ребята сообразят, что школа объявила мне войну, они пожелают знать почему; и если они не сумеют придумать причину сами, кто-нибудь наверняка решит потыкать меня палочкой, чтобы получить ответ. Если еще раньше мои дорогие однокашники не придут к выводу, что, возможно, стоит отдать школе ее добычу.

Поэтому в середине семестра мои занятия проходили особенно бодро.

На самом деле они и правда были неплохи. И я по-прежнему искренне радовалась возможности делать уроки не в одиночестве. Мы прибрались в комнате Хлои и заново набили подушки – если вы думаете, что мы выбросили бы отличные, удобные подушки только потому, что недавно они служили обиталищем двум злыдням и одному полупереваренному подростку, вы ошибаетесь. Мы собирались у Хлои почти каждый вечер, поставив на пол между собой маленькую корзинку, где наши мышки могли вздремнуть на досуге.

Мы редко оставались вчетвером. Каким бы предметом мы ни занимались, стоило попросить – и приходил кто-нибудь еще. Я часто нуждалась в помощи по арабскому – Ибрагим и его приятели были просто счастливы заглянуть к нам и в качестве платы за вход дать мне совет. Почти каждый вечер приходила и Нкойо – она получила курс общего санскрита, на который рассчитывала я. С ее помощью я изрядно продвинулась в сутрах Золотого камня и наконец добралась до чего-то серьезного.

Впрочем… нет, я лгу. Дело было не в помощи, а в свободном времени, потому что я наконец перестала озираться, не теряя бдительности ни на секунду. Дело было в энергии, потому что мне не приходилось постоянно напрягаться, собирая ману. И – да, дело было и в помощи тоже, просто помощь, свободное время и энергия проистекали из одного источника. Источника по имени Хлоя, неограниченно щедрая Хлоя… и мне это не нравилось.

Я вру. Нравилось, конечно, даже очень, и в то же время я тосковала и злилась.

Но я ненадолго перестала тосковать и злиться, когда перевернула страницу и обнаружила каллиграфически выписанный заголовок, который был ясен без перевода. Образно выражаясь, он гласил: «Тут что-то особенное». Первый камень на Золотой дороге. Заклинание на санскрите окружала затейливая рамка; каждая буква была украшена золотым листком и обведена цветной краской. С первого взгляда я заметила фрагменты заклинаний, которые мне уже попадались, – заклинание фазового контроля, призывание воды, еще одно заклинание, с которым я совсем недавно разобралась (оно отделяло землю от камня). Все они, сплетенные вместе, были частью целого.