Страница 2 из 76
Глава 1
Контрасты
— Четыреста!
— Сто!
Продавец улыбнулся, широко, доверительно, как лучшему другу.
Я тоже. Умею улыбаться, да.
— Хорошо, триста девяносто, только для вас!
— Сто десять!
Предметом торга были серьги. Золото как золото, восемнадцать карат, но они были в виде лисичек, симпатичных лисичек с качающимися хвостиками. Мне понравились. Куплю Надежде. А там куплю и пантеру, тоже золотую.
— Триста восемьдесят пять!
— Сто десять!
Мы пришли на Большой Базар Стамбула, Капалы-чарши. Посмотреть, прицениться. Возможно, купить что-нибудь. И я попался. Как не купить, когда такая красота?
Турецкий язык был не очень-то и нужен, здесь, на рынке, говорили и по-английски, и по-немецки, и по-итальянски. Панцакки и Раписарди торговцы декламировать вряд ли станут, а вот по линии купи-продай потолковать мастера. За спиной у лавочника — двадцать поколений торговцев. Или больше.
Наши смотрели на нас, и запоминали. Потом будут рассказывать, как Чижик турецкое золото покупал.
Золото здесь дешевое — по сравнению с тем, что в «Рубине», ювелирном магазине славного города Чернозёмска. И при этом здесь можно торговаться. Даже так: здесь нужно торговаться. Кто не торгуется — простофиля. Или беспечный богач.
У советских собственная гордость, советский человек, как граф де ла Фер, благородный Атос, покупает, не торгуясь. А чаще смотрит, вздыхает про себя и идёт дальше. Не выработалась привычка торговаться у советского человека, да и где ей вырабатываться? В магазинах цены твёрдые, а базар — он базар дефицитный. Спрос превосходит предложение. У нас на базаре за мясом давка, до полудня не купишь — после полудня покупать нечего. Потому и торг невозможен. На одни джинсы — сто потенциальных покупателей, да и продают из-под полы. Ещё и обманку норовят подсунуть. А здесь изобилие всевозможных товаров. Всего полно. Не единственный на город «Рубин», а сотни лавок, и в каждой выбор куда богаче, чем в «Рубине». Частная инициатива, что б её. Капитализм. А кое-где и средневековье, с цеховыми нравами и порядками.
— Это замечательные серьги! Ваша жена будет довольна! Триста восемьдесят!
Время тоже деньги, и я провожу комбинацию.
— Одна жена, другая жена, каждой купи, где на всех денег набрать? — это я говорю по-арабски. — Давай так, уважаемый, я беру это, и это — указываю на серьги с пантерой, — и да, за триста восемьдесят долларов. За всё.
Тут хоть и Турция, а доллары любят. И немецкие марки любят. И британские фунты. Турецкая лира валюта непрочная, турецкая лира со свистом идёт вниз, а доллар, он и есть доллар. Цена золота определяется именно долларом, золото здесь привозное, и потому от него, от доллара, и пляшут.
Мой арабский торговца поразил. Если я знаю арабский, то, вероятно, и торговаться буду не как русский, то есть не торговаться, не как европеец — торговаться умеренно, а буду как араб. Да еще многоженец. Такой и цены знает, и может взять, да и уйти к торговцу более сговорчивому.
И я купил две пары за триста восемьдесят долларов. Торговец уложил серьги в деревянный футляр, футляр поместил в кожаный мешочек — и протянул мне, владей!
Буду владеть.
— С покупкой, — только и сказал Гасанов. А остальные ничего не сказали. Триста восемьдесят долларов за золотые изделия общей массой тридцать восемь граммов. Десять долларов за грамм, на наши деньги семь рублей двадцать копеек за грамм семьсот пятидесятой пробы. В пресловутом «Рубине» выйдет, считай, вшестеро дороже. Или в десятеро? Давно не заглядывал, не знаю.
Есть одно «но». Таможня. Кто ж будет покупать дорогое отечественное, если импортное куда дешевле? И ювелирные изделия облагаются пошлиной. А пошлина равна цене золота в нашей стране. Потому выгоды возить золото через границу никакой. Чтобы не платить пошлину, известные контрабандисты прятали золото и бриллианты в гипс.
Но я-то не контрабандист, не выгоды ради везу, а из лучших побуждений. Ну, и есть кое-какая хитрость, да. Задекларировать как театральный реквизит.
Команда гурьбой двинулась к одежде. Тут её тоже видимо-невидимо, ГУМ и «Березка» в сравнении с местными рядами… да нечего и сравнивать несравнимое, зачем позориться.
Но мне новая одежда не нужна, а тратить время не хочу.
— Вы идите, закупитесь, а я побуду в мечети, — сказал я команде.
— В какой мечети? — спросил Гасанов деланно-наивно.
— Баязета. Встречаемся в четырнадцать у входа.
Мне хорошо думается в мечети.
Мне и в церкви хорошо думается.
И в Третьяковке, Эрмитаже, палеонтологическом музее.
И в лесу. И на берегу моря. Там, где не докучают, и где можно присесть. На скамью, на пенёк, по-турецки — но присесть. Тогда кровоснабжение мозга улучшается, и мышление становится ясным. В ногах-то правды нет, народное наблюдение.
Капалы-чарши меня утомил. Торг меня утомил. И спутники меня утомили. Они люди хорошие, но они всегда сочетаются не с отдыхом, а с работой, где они, там и матч. А больше всего меня утомил матч с Корчным. Финальный матч претендентов.