Соломка и Зверь

Конечно, это было к лучшему.

Под ногами скрипел снег и, в общем, было довольно холодно. И почти вечер, значит, будет ещё холоднее. Единственный плюс — ветра нет.

— Даже не знаю, как я до такого докатился, — бурчал Кодо, большими шагами прокладывая путь в белоснежной целине. К счастью, снега навалило не очень много, чуть выше щиколотки, однако идти было всё равно тяжело. А вот если бы зима оказалась снежной… Пожалуй, пришлось бы ползти.

Соломка затянула края импровизированной шапки-шарфа плотней и постаралась игнорировать ноющее плечо.

— Почему нельзя выйти к людям? — после некоторого молчания вопросил Кодо. — Перестраховывается? Что он думает? Возможно, там засели наблюдатели, потому что если кто побежит из лаборатории, куда первым делом он пойдёт? Естественно в ближайший населенный пункт, чтобы обратиться к органам власти за помощью. В полицию там, в больницу, в общем, подтянется туда, где люди.

Похоже, гения просто развлекали рассуждения вслух, потому что вопросов он не задавал и ответов не ждал.

— Может, передохнём? — посмела влезть Меланья, когда уже валилась с ног от усталости, а отошли они всего на пару километров. Но не посмела добавить: «вообще-то я раненый человек, нуждающийся в понимании и заботе».

— Да! — Кодо словно опомнился. — Деревня где-то слева, но далеко, так что сейчас найдём какое-нибудь удобное место… Вроде тут ещё турбазы неподалёку, зимой они пустые, можно пересидеть.

И он, как ни в чём ни бывало, пошёл вперёд. Как будто только что его и не просили притормозить!

Соломка стиснула зубы и пошла следом. Как там Гнат? С ним всё будет хорошо, раз уж гений тут, а катушку гений выключил из розетки и будем надеяться, включить обратно её не сумеют. Значит, Гната не поймают. Но ведь в него могут выстрелить и вряд ли пуля чудесным образом просто отскочит от тела? Даже Звери такого не умеют.

А Антон? Что они успели с ним сделать?..

— Вот!

Кодо проковылял мимо кустов и вышел на круглую чистую полянку, на которой летом явно засиживались компании. Большие бревна, сложенные квадратом вокруг пустого места, видимо, кострища, сейчас были покрыты шапками снега.

— Сидим и ждем, что ещё делать, — Кодо стряхнул с ближайшего бревна снег и уселся. — Давай, иди сюда.

Когда они перестали идти, сели и замолчали, восстанавливая сбитое дыхание, сразу стало очень тихо. Говорить не хотелось. О чём им говорить? Лишний раз представлять, что делает Гнат? Что успели сделать с Антоном? Что вообще происходит?

И даже если они сейчас выберутся… хотя, что значит если? Когда они выберутся из этого треклятого леса! Что будет дальше с ними и с Племенем, на которое вдруг ополчились военные, что, кстати, без ведома правительства произойти не могло?

Неожиданно застучали зубы — Соломка не знала, что так сильно замерзла. Плечо онемело, хоть какая-то от мороза польза. Но ненадолго. Вскоре рука начала ныть и тянуть. Всё сильнее, где-то глубоко внутри, куда не достанешь, чтобы погладить или почесать. Голова налилась свинцом, а в горле запершило. Стало тяжелее дышать, глаза слипались.

— Спать нельзя, — строго сказал Кодо, когда Соломка стала клевать носом. — Если сильно замёрзла — встань и попрыгай.

Она фыркнула. Да, вот что ей действительно необходимо здесь и сейчас — прыгать.

— Я серьезно.

— Да поняла! Я так лучше пройдусь.

Она с трудом поднялась и дрожа, стала бродить по стоянке вокруг брёвен.

Вскоре начало темнеть. Думать, как провести ночь в лесу совсем не хотелось. Да они тут замёрзнут, потому что невозможно прыгать или даже ходить всю ночь напролёт.

И всё же Соломка не сомневалась, что Гнат вот-вот придёт, что у него всё получиться, потому что иначе быть не может — ведь речь о Племени, несокрушимом сообществе, которое выжило там, где большинство людей бы сдалось и погибло.

Хруст снега они услышали раньше, чем увидели приближающиеся фигуры. Антон казался большим пятном, шёл сам, хотя и покачивался, поэтому сразу стало понятно, что он в порядке.

Гнат нёс в руке какой-то предмет, оказалось — пустое ведро. Когда они вышли из деревьев, Соломка невольно ахнула — Антон был в наглухо застёгнутой куртке и вязаной шапке, обмотан шарфом, всё честь по чести, а вот Гнат по-прежнему в одном рваном комбинезоне, это на морозе-то! И он был покрыт кровью, всё ещё влажно блестевшей.

Меланья вскочила.

— Нет. — Гнат поднял руку. — Не подходи ко мне.

Она села обратно, стараясь не обращать внимания на вспыхнувшую обиду. Просто хотелось убедиться, что он в порядке, порадоваться, что удалось вернуться в целости и сохранности, а выглядело так, будто её внимание ему неприятно.

— Мы в безопасности, преследования нет, — с трудом подбирая слова, объяснил Гнат, а потом ушёл к дальнему бревну и сел мимо него, в снег. Ведро, которое он не выпустил из руки, упало рядом на бок.

— Разведите огонь.

Тогда Соломка поняла, что не так. Гнат говорил не так. За ним словно хвост произошедшего тянулся и этот хвост был очень, очень тяжелым. Почти неподъёмным. И вся эта кровь…

Он что, их убил? Сколько? Как много людей сегодня рассталось с жизнью, встав на пути Зверя?

Она резко зажмурилась, вжимая голову в плечи.

— А как мы разведем огонь? — озадаченно спросил Кодо.

— Дрова соберите, стряхните с них снег, сложите в кучу, огонь я разведу.

Меланья вздохнула, стараясь не думать о том, что за запах исходит от Гната, почему этот солёный гнетущий дух заставляет замереть в оцепенении горечи — и посмотрела на него. Он сидел по-турецки, прикрыв глаза, словно чужой. Вокруг лежал снег, покрытый тёмными пятнами, испачканный человеческой кровью. Ветер дунул ему в лицо, осыпал горстью снежной пыли, но Зверь словно не чувствовал. Ничего не чувствовал.

Антон молча стал шуровать в сугробах, выискивая подходящие для костра ветки и сбрасывать перед Гнатом. Кодо, кряхтя, встал и стал помогать, хотя довольнее неуклюже, сразу становилось видно, что он парень городской и даже в походе, вероятно, ни разу в жизни не был. Однако общими усилиями довольно скоро гора хвороста сложилась немалая, тогда Гнат открыл глаза и сделал что-то с помощью одного из своих браслетов — и огонь загорелся, вспыхнул сразу большой, крепкий и жаркий.

Очередная полезная штука, подумала Меланья, не зная, что делать со своей обидой. Почему он не позволил ей подойти? Слишком страшно сидеть в одиночестве, пусть даже рядом Антон и Кодо. Но когда Гнат так далеко — это тоже одиночество, и снег вокруг него сейчас преграда более прочная, чем расстояние и стены, и только потому, что он так решил.

Он сам отгородился.

Гнат чему-то поморщился, поднял ведро и, наклонившись, стал сгребать в него снег. Потом поставил ведро у костра — огонь тут же принялся лизать железо, снег начал таять, а Гнат добавлял в ведро горсть за горстью, пока воды не получилось доверху.

Все остальные настороженно следили за происходящим и даже холода уже никто не замечал.

— Антон, встань рядом. Когда я махну рукой — выльешь на меня воду. Опрокидывай сразу всю, на голову.

— Она же холодная, — пробормотал тот.

— Просто сделай мне одолжение, — Гнат, не дожидаясь ответа, сложил руки на коленях, поднял лицо к небу и закрыл глаза. А потом зашептал.

Судя по напряжению, слова или очень много значили, или очень тяжело давались, и что именно он говорит, Соломка не разобрала. Скорее всего, потому что язык был незнакомым.

Зато не узнать своеобразный ритуал было невозможно. То, что делал Гнат, для чего-то предназначалось. Он следовал своему пути, который требовал расплаты, или очищения, или оплакивания — как знать? Но эти требования никак нельзя было проигнорировать.

Он зашептал громче и сильнее, и казалось, ему больно от произносимых слов. Его руки напряглись, а покрытые застывшей кровью плечи расправились и налились силой. Потом его затрясло, мелко и страшно.

Соломка сжала руки в кулаки, чтобы не броситься вперёд и не схватиться за него. То, что делал с собой Гнат, много значило для него, значит, нельзя мешать. Но в свете мерцающего огня выглядело происходящее жутковато.