Измена.Любовь

— Платон, ты меня смущаешь, — я зажмурилась, чувствуя, как в животе начинает сладко ныть. Ну разве можно возбуждаться от того, как мужчина произносит твое имя?!

— Что, Платон? Между прочим, правильно тебя бабушка назвала — если бы не твое имя, я бы может и не обратил на тебя внимания, — он нахально усмехнулся.

— Вот ты хам занудливый, — я повернулась и укусила его за подбородок с чуть заметной темной щетиной. — И когда это ты мое имя слышал, интересно, если мы с тобой впервые в самолете встретились?

— И память у тебя короткая, Па-авла. Мы с тобой встречались до этого, между прочим. — он легко рассмеялся и, приподняв мое лицо за подбородок, потребовал: — Ну-ка, поцелуй меня!

— Вот еще! Пока не расскажешь, где меня видел, не буду я тебя целовать.

— Тогда я тебя буду, — покладисто согласился этот невозможный тип и одним движением перевернулся, нависнув сверху.

Поймал мое лицо в ладони и легонько коснулся губ. Отстранился и впился внимательным взглядом:

— Ты всегда такая вредная? Вообще-то, я привык к послушанию.

Я фыркнула:

— Отвыкай, красавчик. У меня генетика не та, чтобы слушаться.

— Бабушкина?

— Она самая. И еще от отца кое-что досталось. Я его знать не знала в детстве, но мама не уставала повторять, что я такая же противная, как и он.

— Противная? — брови Платона удивленно приподнялись. — Это что за бред?

— Ну что за болтун тут меня тискает, а? — попыталась я перевести тему. Попеняла ему: — Вроде бы поцеловать обещал, а вместо этого разговоры затеял…

— Нет, подожди-ка. Что за ерунда, почему противная? — он явно не собирался сдаваться. — Мне правда хочется понять…

Я завозилась под ним — неудобно вот так лежать, прижатой тяжелым, не дающим двинуться телом мужчины, и чувствовать на себе его сканирующий взгляд. Не готова я пока-что на такие темы разговаривать.

От моего движения Платон зашипел сквозь стиснутые зубы. Рыкнул:

— Знаешь, чем мужика отвлечь, — и поймал мои губы, целуя так, что я мигом забыла обо всем на свете.

И больше не было ничего, кроме его прикосновений. Кроме жаркого шепота, повторяющего мое имя. Тяжелых ладоней, сжимающих мои ребра в невыносимом желании намертво впечатать в себя. И блаженного экстаза, накрывающего меня бешеной лавиной сметающих все на свете чувств…

— Мне пора домой, — много позже пробормотала я сквозь безудержно навалившуюся дрему. — Завтра на работу, и мне надо выспаться. Еще нужно успеть погладить одежду. А то, знаешь, у меня начальник строгий и ненавидит опоздания.

— Завтра выходной. Четвертое ноября, день какого-то там единства. Мы проведем его с тобой в полном единении и не выходя из дома, — ответил мне не менее сонный мужской голос. — Давай спи, Павлушка-лягушка. Попозже съездим куда-нибудь поужинать, а то я так и не пообедал.

— Сам лягушка, Платон-бетон. И у нас полно еды на кухне.

— Мне нравится твое «у нас», Павлуша-вреднюша. Но эта еда — уже не еда. Я не употребляю то, что приготовлено больше трех часов назад. Имей это ввиду на будущее.

— Ты японец? Это они не едят пищу, если она не приготовлена только что. Это хорошая привычка, только дорогостоящая, — я зевнула и, уткнувшись носом в теплое мужское плечо, все-таки провалилась в сон.

Глава 35

В этот раз ресторан был еще помпезнее, чем предыдущие, куда Платон приводил меня накануне. Казалось, даже воздух, пропитанный ароматами селективного парфюма и дорогой еды, стоил здесь баснословных денег.

И публика была соответствующей. На фоне дам с идеальными прическами, макияжем, и в вечерних платьях, я в своем брючном костюме и с наспех помытой головой, почувствовала себя нищенкой-самозванкой, обманом проникшей в королевский дворец.

— Надо было дома остаться — сама приготовила бы что-нибудь на ужин, — с тоской пробормотала я, пока Платон, обнимая за талию, вел меня через зал к нашему столику.

Он насмешливо покосился на меня:

— Судя по тому, какая ты худая, свою стряпню ты и сама не рискуешь есть.

— Что?! — возмущенно зашипела я. — Нормально я готовлю. А худая — потому что у меня балетный вес. Я за ним слежу. А если тебе не нравится моя фигура…

— Нравится, — перебил он меня, наклоняясь и быстро целуя в плечо. — Очень нравится. Вернемся домой, и я тебе расскажу, какие места нравятся больше всего. И покажу тоже.

— Нет уж! Я к себе домой поеду. И так загостилась у вас, Платон Александрович, — расстроенно протянула я.

Не знаю, с чего я так повелась, когда он сказал про мою фигуру, но настроение резко рухнуло вниз. Да и аппетит пропал напрочь, хотя еще пару минут назад я была готова слона съесть без соли и специй.

— Павла, ну-ка посмотри на меня! — потребовал Платон.

Остановился прямо посреди зала, и не обращая внимания на устремленные со всех сторон взгляды, развернул меня к себе. Обнял за скулы, и глядя мне в глаза, серьезно проговорил:

— Ну ты чего? Я пошутил. У тебя изумительная фигура, и ты похожа на большеглазого эльфа. Ты у меня очень красивая. Я от тебя балдею, между прочим, — он наклонился к моему уху и, ухмыляясь, шепнул: — И еще, ты очень сексуальная…

— Правда? — от его слов я мгновенно растеклась сладкой лужицей.

— Кривда. Пошли уже, обижуха — Павлуха.

— Будешь дразниться, я тебя… — улыбаясь во весь рот, я прижалась к его боку, наплевав на все большее количество таранивших нас взглядов. — Я тебя…

— Съешь. Я понял, — кивнул он, смеясь глазами, и решительно повел меня к столику, возле которого нас поджидал официант с меню в руках.

— Мне надо домой, — повторила я, когда мы сделали заказ, и официант удалился.

— Взять кое-какие вещи, — торопливо пояснила в ответ на его недовольный взгляд. — Я же к тебе прямо с работы приехала. У меня даже белья сменного нет.

— Белья? — в устремленном на меня взгляде загорелся опасный огонек. — Павла, лучше не произноси таких слов, если мы не одни. Не провоцируй.

Щеки у меня резко вспыхнули, словно их опалило жаром. Я едва удержалась, чтобы не начать ерзать на стуле, чувствуя, как тело мгновенно откликается на его взгляд и низкий, с хрипотцой голос.

И это мой босс? Сухарь и педант, никогда не улыбающийся в офисе, сейчас смотрит на меня так, что у меня низ живота начало закручивать горячей спиралью? И это на него я так реагирую, на этого ужасного зануду…? Боже, я извращенка!

Спасло меня появление официанта с подносом в руках. Ловко расставив перед нами тарелки, паренек мило поулыбался мне, а потом наклонился к уху Платона и что-то зашептал.

Тот равнодушно послушал, бросил взгляд куда-то мне за спину и кивнув, спокойно принялся за еду. Я едва удержалась, чтобы не обернуться и не посмотреть, что там такое.

— Как там твоя сестра, не звонила больше? Все еще сидит у тебя под дверью? — неожиданно поинтересовался Платон.

Я чуть не подавилась листом салата, который как раз жевала. Надо же, совсем из головы вылетела и сама Диана, и ее претензии на проживание в моей квартире. Вообще все вылетело.

— Может, просто съездим в магазин, и все купим? Или тебе принципиально привезти это из дома? — он снова полыхнул на меня жарким взглядом и дрогнул уголками губ в улыбке. — Я просто подумал, что, если мы приедем за твоим… бельем, а твоя сестра сидит в подъезде на чемоданах… Тебе придется запустить ее в свою квартиру.

— Я никогда не пущу ее к себе, — твердо объявила я. — И вообще не хочу ее видеть.

— Так это что, с ней тебе изменил твой бывший муж? — неожиданно спокойно произнес Платон, цепким взглядом пройдясь по мне.

Мое лицо вспыхнуло так, что казалось кожа сейчас просто лопнет. Вилка выпала из разжавшихся пальцев и упала на стол, громко звякнув о край тарелки. Откуда он знает… Зачем заговорил об этом?

И именно в этот момент рядом со мной прозвучал голос, который я меньше всего хотела бы слышать:

— Так вот оно что, дорогая сестричка. Я, значит, сижу и мерзну у тебя под дверью. Уставшая и голодная названиваю тебе, в надежде, что у тебя совесть проснется. А ты тут, оказывается, хорошо время проводишь.