Страница 9 из 14
Тигр-убийца бежал по ночному лесу. Птицы испуганно верещали в вершинах деревьев. Гигантская полосатая кошка их там, конечно, не достанет, но страха в крохотных птичьих мозгах от этого меньше не становилось.
Шершавый язык на ходу слизывает с волосатой морды вокруг пасти последние следы крови ночной жертвы. Мерно вздымаются полосатые бока, по которым хлещут ветки кустов и лесная трава. Тигр остановился перед лесным ручьём. Фигура его окуталась тёмной густой дымкой. А когда пелена рассеялась, на берегу ручья лежал голый человек, он застонал, открыл глаза, с трудом встал на четвереньки. Так, на четвереньках и преодолел несколько метров до ручья. Человек жадно припал к воде, пытаясь утолить жажду и голод.
Последнее пристанище Сороке было готово где-то через час — могила вышла не слишком глубокой. Каменистая почва плохо поддавалась нашим сапёрным лопаткам, приходилось практически долбить.
Погибшего бойца проводили в последний путь заупокойной молитвой. Жаль, батюшки не было, но что поделаешь, война…
Укрепили самодельный крест между камнями в изножье насыпи. Ну и помянули, благо, винная порция подразделению была выдана ещё перед началом рейда.
По следам таинственного тигра-убийцы со мной вызвались идти братья Лукашины, Маннергейм и, разумеется, мой верный ординарец. В лагере за старшего остался Бубнов. Я приказал удвоить караулы и всем быть настороже. И ни в коем случае не отлучаться из лагеря поодиночке.
Когда на востоке забрезжил красноватый рассвет, а звёзды в небе, словно подёрнулись пеплом и малость потускнели, мы двинулись в путь по тигриным следам. Мы углубились в лес, с первых шагов окруживший нас плотной стеной. Шли молча, только шорох шагов, да обычные звуки предрассветного леса не давали тишине сделаться полной, вязкой и тягучей. След зверя-убийцы вёл нас всё дальше. Мы то поднимались на каменистые увалы, то спускались в небольшие распадки. В стороне вдруг резко застучал свою барабанную дробь по древесному стволу дятел. Продравшись сквозь густой подлесок мы вышли на берег лесного ручья. Младший Лукашин дал знак остановиться.
— Всё, ваши благородия, — обратился он к нам с Маннергеймом, — последний тигриный след. Дальше нету ни одного.
Мы с троллем переглянулись.
— А что есть? — спросил Маннергейм.
Фёдор Лукашин почти распластался у земли, вынюхивая следы.
— И запах тигриный здесь заканчивается. Дальше — человечий. До самого ручья.
Всё страньше и страньше, особенно чем дальше… Прям стихи какие-то!
— А за ручьём есть человеческие следы?
Наш следопыт внимательно всё осмотрел по обеим берегам ручья и отрицательно помотал головой.
— Вот здесь он вошёл в воду. Дальше ушёл по воде. Вверх или вниз — непонятно. Здесь он на другой берег не выходил, вашбродь.
— Фёдор, а мог Вержбицкий быть оборотнем? Вы чувствуете собратьев или как?
— Чувствуем. Но господин штабс-капитан точно не был оборотнем.
— Николай Михалыч, — Маннергейм пристально смотрит на меня, — а сами вы ничего не чувствовали в отношении пана Вержбицкого? Вы же охотник за демонами.
— Увы, Карл Густавыч, — ничего, кроме обычной человеческой неприязни, которую пан Вержбицкий подчас вызывал во мне своим жлобским поведением. Но после перенесённой контузии, я стал хуже владеть этим даром.
— Жлобским? Разве Вержбицкий был скрягой? — Маннергейм удивлённо смотрел на меня.
Вот же ж… стоило немного расслабиться и тут же вылезло словечко из моего родного, мира и времени.
— Ну… я несколько в ином смысле… Пан Станислав порой был излишне спесив и заносчив.
— О, да у вас тонкое чувство юмора, — улыбнулся тролль в усы, — вы прошлись по пану поляку его же собственным родным языком, ведь, буквально по-польски «жлоб» — олух и грубиян.
— Да, у нас в имении был поляк-управляющий, он нередко употреблял это словечко, вот и прилипло к памяти, — надеюсь, что я смог выкрутиться. Впредь не стоит терять осторожности.
— Что дальше, Николай Михалыч?
— Предлагаю разделиться. Вы со старшим Лукашиным двинетесь вниз по течению ручья, а мы с с Федором и Кузьмой — вверх. Будем искать, где оживший и обернувшийся тигром-убийцей пан Станислав выбрался на берег.
— И как долго будем двигаться?
— Думаю, с четверть часа. Нам ещё в лагерь возвращаться.
— Что ж, сверим наши часы, — Карл Густавович выудил из нагрудного кармана своего кителя часы-«луковицу».
В среднем темпе втроём движемся по берегам ручья вниз по течению. Основная надежда на нашего следопыта-оборотня Фёдора, но и мы с Кузьмой внимательно смотрим на берега, не появится ли след, где поляк-предатель выбрался на берег. Солнце уже поднялось достаточно высоко. Мы движемся, словно по дну огромного зелёного океана. Звенит летняя мошкара, досаждая нам ежеминутно, перекликаются птицы, журчит весело вода в петляющем между берегов ручье.
— Господин штабс-ротмистр! — Кузьма хватает меня за плечо и показывает на довольно свежий обвалившийся край берега ручья, — Не здесь ли?
Да, похоже, что кто-то поднимался здесь от воды на берег.
— Фёдор, что скажешь?
Оборотень склоняется над следами. Отрицательно качает головой.
— Кабаны, Николай Михалыч, спускались к ручью на водопой. Вон, копытца отпечатались.
Н-да, это явно не Вержбицкий был в тигрином или человеческом обличье. Смотрю на часы. Отведённое время почти на исходе. Надо возвращаться.
Обе наши поисковые группы встретились в условленном месте почти в обговоренный срок. На мой немой вопрос барон отрицательно покачал головой. Что ж, этот гештальт нам закрыть не удалось.
— Возвращаемся. Дальнейшие поиски отнимут слишком много времени, а с ним у нас просто швах.
Пояснять, что такое «швах» не приходится — постепенно и сам тролль начинает перенимать кое-что из моего лексикона.
Движемся по собственным следам обратно. Выходит быстрее, чем в первый раз проделали мы тот же самый путь в погоне за ускользнувшим не то тигром, не то поляком-шпионом. Солнце уже довольно высоко, воздух прогрелся, и даже здесь, под кронами деревьев основательно припекает. Птицы смолкли, лишь перестук дятлов то тут, то там несколько оживляет тишину. Неожиданно Фёдор делает знак остановиться. Замираем, всматриваясь и вслушиваясь в окружающее. Невозмутимую тишину нарушило еле слышное за расстоянием хрюкание.
— Кабаны. Должно быть, целое стадо.