Страница 107 из 124

После осени. Поздняя РАФ и движение автономов в Германии (ЛП)

Фитт Инге, Шиллер Маргрит, ...Монхаупт Бригитта, Клар Кристиан

Никто не спросил, почему он продолжал работать с нами после того, как те, кто якобы заставил его работать с ними, уже больше года находились в тюрьме.

Мы встретили друзей, которые часто работали вместе с Ульрикой Майнхоф и другими заключенными и которые полагали, что после волны арестов все закончилось. Когда мы пришли, они смотрели на нас с подозрением, потому что думали, что полиция обнаружила их и пытается устроить ловушку. Когда мы заговорили, они поняли, что нам можно доверять, и помогли нам найти квартиры или связаться с теми, кто нас поддерживал. Из других вопросов, которые мы обсуждали, особый интерес для меня и Кея представляли истории об этапе основания RAF.

Однажды я поехал в Карлсруэ, чтобы разыскать людей, с которыми познакомился во время голодовки, организованной адвокатами перед зданием Федерального суда в феврале. Я не мог вспомнить ни их полных имен, ни их фактических адресов, только район, в котором они жили. Я несколько часов ходил по городу, пытаясь найти их квартиры и надеясь, что, возможно, встречусь с ними. В какой-то момент я встретил кого-то, кто сказал мне, что они переехали. Спустя долгое время после моего второго ареста они вступили в RAF.

Мы также ходили в группу, которая в то время организовывала солидарность с ИРА. В шестидесятые годы в Ирландии и в Стране Басков вновь вспыхнула борьба с использованием партизанских методов. В беседе с товарищами мы говорили о политических противоречиях внутри ИРА и хотели узнать, заинтересованы ли они в сотрудничестве с нами. Они не были против вооруженной борьбы, но и не выступали за RAF.

Мы обращались к интеллектуалам и писателям, к сыну Генриха Болла и его жене-индианке или к Карин Штрук. Мы не знали их лично, но из их заявлений мы поняли, что они нам симпатизируют. Мы хотели узнать их поближе и понять, будут ли они с нами работать. Они отнеслись к нам дружелюбно, но отказались от какого-либо сотрудничества.

Когда Хельмут и Ильза приехали во Франкфурт, мы не очень хорошо ладили с ними. Они считали, что мы с Кеем плохо работаем, что мы не добились никаких результатов и что у нас нет правильного отношения к людям. Мы с Кей считали, что они работают ничуть не лучше, чем мы. Мы отдалились друг от друга и стали соперничать. Мы чувствовали себя в невыгодном положении, потому что нас было только двое, и нам приходилось работать в городе, который был нам практически неизвестен, в то время как в гамбургской группе было четыре человека, двое из которых хорошо знали город.

По различным каналам мы проводили беседы с Андреасом Баадером и другими заключенными. Нам не хватало технических знаний, и мы спрашивали их совета, например, о подделке паспортов и угоне автомобилей. Мы спрашивали совета у заключенных о наших планах по их освобождению, но то, что они предлагали, выходило за рамки наших возможностей и способностей.

Мы снова и снова обсуждали, как мы можем освободить тех, кто находится в тюрьме. Возможно, мы могли бы похитить кого-то важного? Но кого? Бизнесмена или политика? Немца или американца? Мы никогда не шли дальше этих вопросов.

После того, как мы были вынуждены забыть наш план с палестинцами и захватом самолета, Андреас разработал точный план его освобождения. Однако для его реализации нам потребовалась бы совершенно другая структура и другая логистика, которую мы не смогли организовать. Вместо того чтобы разрушить его план, потому что мы никогда бы не смогли его осуществить, потому что мы никогда не смогли бы воплотить его в жизнь, ни тогда, ни позже, мы сохранили его, как и многие другие вещи. Когда нас арестовали в феврале 1974 года, план был найден полицией, и Федеральная прокуратура использовала его по максимуму, чтобы доказать, что всегда существовали планы освобождения заключенных.

Он был использован для оправдания продолжения бесчеловечных условий содержания заключенных в Штаммхайме. Этой ошибкой мы передали органам госбезопасности именно то, что они искали. Андреас жестко критиковал нас за то, что мы не предложили никаких идей, планов или действий. Он был прав. Но мы не могли этого изменить, и он тоже.

В конце концов Андреас убедил своего адвоката Эберхарда Беккера присоединиться к нам. Эберхард был недоволен своей адвокатской работой, и оба они считали, что Эберхард решительно улучшит нашу ситуацию и наши возможности. Конечно, это было не так. Скорее, у нас в «группе» появился новый человек, которого мы почти не знали, и, более того, он был полон идей Андреаса о том, в каком направлении нам следует двигаться. Они не имели никакого отношения ни к нашему групповому процессу, ни к нашему поиску энтеозиса. Соревновательные бои и конфликты между нами становились все хуже и почти привели к полному разрушению группы.

Чтобы решить наши денежные проблемы, мы решили организовать ограбление банка — законное, с нашей точки зрения, средство использовать деньги, украденные у людей, для нашего дела. Ульрике однажды написала об этом: «Некоторые люди говорят, что ограбление банка не является политическим. Однако с каких пор финансирование политической организации не является политическим вопросом? Городские партизаны в Латинской Америке называют ограбление банка актом экспроприации». Никто не утверждает, что ограбление банка само по себе что-то изменит в режиме эксплуатации. Для революционной организации это, прежде всего, средство решения проблемы финансирования. Это логистически правильно. потому что проблема финансирования не может быть решена никаким другим способом. Это политически правильно, потому что это акт экспроприации. Это тактически правильно, потому что это пролетарский акт. Это стратегически правильно, потому что служит для финансирования партизан».

Мы должны были найти подходящий банк, а затем заранее угнать машины для побега. Мы угоняли машины тем же способом, который я наработал до тюрьмы, но пробовали и другие методы. Однажды мы долго наблюдали за владельцем большого белого «Мерседеса» и выяснили, что он всегда ездит по плохо просматриваемому участку дороги в одно и то же время каждый день по дороге домой. Мы догнали его, остановили машину, притворившись, что нам что-то от него нужно, и попросили его выйти, сказав, что нам нужна его помощь. Затем мы запрыгнули в его машину и уехали. Один из нас поехал следом на второй машине, слушая полицейское радио, просто чтобы убедиться. Мы заранее арендовали гараж и теперь парковали там «Мерседес», чтобы можно было без помех менять его внешний вид.

Сейчас, более 25 лет спустя, я уже не могу вспомнить подробности ограбления банка. Я похоронил их глубоко на задворках своего сознания, чтобы больше не подвергать никого риску. Теперь, когда возможность подвергнуть кого-либо опасности больше не существует, я просто не могу вспомнить эти воспоминания.