Страница 10 из 43
Никита Петрович, обретя самостоятельность, сначала было завел небольшую торговлю, но потерпел неудачу, решил выйти из купеческого сословия и в 1882 году приписался к мещанскому обществу города Шадринска, завел связи с одним камышловским купцом и стал его разъездным агентом по распространению таких деревенских товаров, как серпы, косы-литовки, бруски для их точки. Этот товар он зимой забирал в Камышлове, а летом развозил по деревням.
Местом продажи выбрал юго-западные волости Шадринского уезда — Уксянскую и Белоярскую. Здесь в основном жило население по «старой вере», по-местному кержаки, или двоеданы. Обычно покупался товар в долг, «до урожая», и едва ли были случаи, что должники не расплачивались за забранные товары, хотя никаких расписок брать с них не полагалось, а верилось на слово.
Тамошний крестьянский люд был вообще очень осторожным, недоверчивым, особенно к людям из города; Никита же Петрович, будучи человеком кротким, «дипломатичным», вошел в доверие к местному населению, широко и глубоко наблюдал его быт и таким образом имел возможность собрать ценный материал по говору. Это велось в течение почти двух десятков лет. Кто подал Ночвину мысль заняться таким делом, пока не выяснено, — очевидно, кто-то из корреспондентов УОЛЕ — в Шадринске или в Екатеринбурге, когда Никита Петрович навещал там брата Афанасия.
Занимаясь летом разъездной работой, остальное время года Никита Петрович находил себе разное дело в Шадринске: то переписчиком бумаг в земской и городской управах, то выполнял поручения разных торговых предприятий, а после революции 1905 года на некоторое время устроился смотрителем (завхозом) земской больницы. В последние годы, состарившись, нигде не работал.
Конечно, составление диалектного словаря, как и писание стихов на местные темы, было работой для души.
Своей газеты в Шадринске тогда еще не было, появилась она позднее, когда Ночвин уже чувствовал себя стариком. Но писал он не для печати, а для себя и для друзей. При записи фольклора мне приходилось сталкиваться с ночвинскими произведениями, и кое-кто из их рассказчиков не знал уже имя автора.
Писал он про городские порядки, про земство, про случаи из деревенского быта, эпиграммы на разного рода деятелей и дельцов. До настоящего времени в рукописи дошло свыше двух с половиной десятков ночвинских стихов. Среди них целый ряд поэм, как «Земское собрание в Шемякинске», «Путевые наброски от Шадринска до Царскосельска 2 июля 1896 г.», «Дуня», «На юг от Шадринска», «Неудачник», «По службе», «Мещанка».
О том, что Ночвин пишет стихи, шадринский служилый люд хорошо знал. Когда Никита Петрович написал «Земское собрание в Шемякинске», начальство пришло в негодование и потребовало арестовать поэта. Правда, большого «криминала» в этой поэме не было, и арестованного вскоре освободили.
Стихотворения Ночвина не сильны по форме и имеют лишь известный историко-этнографический интерес чисто местного значения. Словарный же материал его использован «Словарем русских говоров Среднего Урала», составленным Уральским государственным университетом, и «Словарем русских народных говоров», издаваемым словарным сектором Института русского языка Академии наук СССР.
Разными путями, особенно благодаря вниманию младшей дочери Никиты Петровича, Нины Никитичны, в замужестве Стефановской, у меня образовался личный фонд Ночвина. В него входит рукописный сборник работ автора: диалектный словарь, собрание стихов, а всему этому предпосланы воспоминания дочери об отце и его биография. В 30-х годах я скопировал с авторского машинописного сборника его стихи и поместил сюда же, а также несколько листков со стихами, переписанными на машинке самим автором. Дочь подарила две фотографии — одиночный портрет отца и групповой снимок, где Ночвин снят с двумя старшими братьями.
Как-то летом 1967 года в поисках недоставленных номеров периодики я зашел в Свердловскую центральную городскую библиотеку имени Герцена, где меня в этом отношении всегда выручал знакомый библиограф Андрей Иванович Серов.
Через каких-либо пять-шесть минут он, как всегда, с обычной улыбкой разыскал мне просимое. А вместе с тем подал пачку бумаг с пожеланием сохранить их в нашем архиве литературы и искусства. Все они были связаны с именем П. А. Оцупа.
Оцуп… чем-то знакомое имя. Ах, да — это «тот фотограф, который Ленина снимал». Но ведь он снимал и многих его сподвижников, и важные моменты из истории нашего Отечества, словом — советский фотолетописец! О его оперативности и напористости говорит уже одно то, что он смог пробраться в вагон и сфотографировать момент подписания Николаем Вторым акта отречения от престола, — то ли через окно фотографировал, то ли еще как…
Но — как он оказался на Урале?
Вскоре мне представился случай поговорить с человеком, который встречался с П. А. Оцупом в Свердловске.
По соседству с Уральским архивом литературы и искусства — через коридор от него — разместилась лаборатория фотодокументов Областного государственного архива. В ней-то я и встретил заслуженного фотоработника, бывшего сотрудника редакции «Уральского рабочего», Александра Павловича Исакова и рассказал ему об оцуповских материалах.
Выслушав меня, он говорит:
— Пойдемте-ка, я что-то покажу вам, — и повел меня в помещение, где в ванне выдерживалась огромная фотография: Оцуп у портрета Ленина…
И тут Александр Павлович рассказал мне о своих встречах с Оцупом.
П. А. Оцуп.
В 1941 году Оцуп с женой был эвакуирован в Новосибирск и там получил сообщение, что его сын убит на войне. Отец решил во что бы то ни стало проехать в Москву, чтобы выяснить верность слухов.
С трудом добрался он до Свердловска, но тут застрял. И не мудрено: в Москву в то время ходили только военные поезда. Вокзал оказался так забит беженцами, что не было места, где сеть, а не только прилечь, даже на полу. Бедняга Оцуп пробыл здесь, пытаясь уехать, несколько дней, измучился от всего и решил поискать в городе знакомых людей. Вспомнил, что в отделе фотоинформации «Уральского рабочего» работает А. П. Исаков.
Собрался с силами и добрел до редакции. Исаков и удивился и обрадовался старому знакомому, известному фотомастеру. Понял, что Оцупу надо помочь.
После звонков туда и сюда устроили его в гостиницу «Большой Урал», через торготдел выписали продуктов. Оцуп отдохнул, подкрепился и ожил. Рассказал, что на квартире в Москве осталось огромное количество материалов, и предложил устроить из них в Свердловске выставку.
С помощью штаба военного округа Оцуп уехал в Москву с одним из поездов военного значения. Здесь он узнал, что сын его жив, но лежит в госпитале, собрал свои материалы для выставки и вернулся в Свердловск.
По приезде он с увлечением принялся за организацию большой выставки историко-революционных снимков по материалам своего богатейшего фотоархива. Она была размножена и побывала у воинов в окружном Доме Красной Армии, у рабочих Уралмаша и Нижнего Тагила и в других местах и везде пользовалась неизменным успехом.
После этого Оцуп во время войны еще не раз побывал на Урале. Об этом, в частности, свидетельствуют некоторые документы среди тех, что были переданы мне А. И. Серовым, а также строки из очерка Л. Волкова-Ланнита в журнале «Наука и жизнь» (№ 6 за 1967 год):
«Ни на один день не оставлял своего фотоаппарата неутомимый ветеран фотожурналистики. Он не расставался с ним в годы Отечественной войны. Упомяну хотя бы один снимок 1943 года — «Ремонтная фронтовая рабочая бригада», — вошедший в его тематическую фотосерию «Урал кует оружие победы».
Так, в документе от 14 апреля 1944 года Свердловский горком комсомола просит городской отдел по делам искусств «продлить командировку тов. Оцупу П. А. ввиду того, что он занят работой по организации выставки и фотосъемкой молодежи г. Свердловска».