Табу. Разбитые судьбы

Когда Паша поравнялся со мной, я схватил его за лацканы халата, утянув за угол, подальше от удивленных взглядов. Громко ойкнув, парень оступился и ткань под моими пальцами треснула.

— Какого…

— Заткнись. Это не диалог. Ты меня выслушаешь, кивнёшь своей пустой головой в знак согласия и свалишь в закат. Всё понятно? — воспользовавшись тем, что я выше, наклонился над побледневшим интерном, нахмурив брови для пущей убедительности, и когда дождался ответного кивка продолжил свою речь. Не эту речь я готовил и не с тем собирался общаться, но это только в плюс мне.

Глава 36. Маша

День проходил в каком-то тумане. Как будто вместо мозгов у меня опилки, как у мультяшного медвежонка. Благо, что рабочие обязанности были не слишком сложные и их можно было выполнять на автопилоте. Да что уж там говорить. Вся моя жизнь проходила на этом чёртовом автопилоте. А проходила она, кажется, мимо.

Не было ни минуты, когда я с удовольствием могла просто вдохнуть полной грудью и прикрыть глаза, расслабившись и понимая, что всё в моей жизни не так уж и плохо.

Вру. Были такие минуты. Именно минуты. Жалкие горсточки мгновений, пока Митька был рядом. Держал за руку. Грел своим дыханием и пылающим огнём чёрных глаз. Лишь тогда я могла побыть слабой. Для приличия казавшись «железной», но тая внутри от одного лишь его присутствия.

Лишь тогда я чувствовала, что живу. Чувствовала, как легкие наполняются его ароматом. Кончики пальцев покалывает от желания прикоснуться к нему. Жить с надеждой в груди и без сжигающей обиды — прекрасно.

Так прекрасно, что возвращаться в свой некогда уютный кокон прежних переживаний и детской жалости к себе просто невыносимо. Хочется снова почувствовать ту весну в душе, когда надежда на счастье окрыляет и затягивает все раны в душе.

Я и не надеялась даже, что смогу это почувствовать. Не Ред Булл окрыляет, а любовь. Именно ощущая её нежные розовые бутоны, вдыхая сладкий запах, кажется, что можно перевернуть горы. Что почувствовав ЕГО руки на своей коже, взорвутся все тактильные рецепторы в экстазе. А поцелуи, о которых я мечтала, но так и не получила, сродни нектару богов.

Но всё оказалось лишь глупой шуткой. Как будто кто-то сверху лишь смеётся надо мной, дав вкусить запретного плода и тут же забрав его. Уже навсегда. От того лишь больнее.

У меня остались лишь воспоминания, которые я гнала от себя. Но которые прорывались тёмными ночами, заставляя вскакивать на смятой постели в горячем поту. Его крепкие руки в моих снах были намного смелее его реальных действий. Лишь губы, при каждой моей попытке дотянуться до них, были не досягаемы. Как бы я не пыталась их поймать, вызывая солёные капельки на кончиках ресниц.

Но я сильная. Я смогу это пережить. Вставать по утрам, вытирая слёзы и надевая на лицо маску спокойствия и безразличия ко всему. Работать, общаться с коллегами, жить, не думая о том, что где-то совсем рядом живет мой «сундук Пандоры», открыв однажды который, я погибла.

Что изменилось внутри, после того как я узнала кто мы друг другу? Любовь не умерла. Чувства не пропали. Но я окончательно и бесповоротно поняла, что я всю жизнь проживу, проклиная судьбу за эту чёртову встречу на школьной лавочке. Быть может, когда-то чувства поугаснут. Быть может, я встречу хорошего человека, который своей лаской и заботой склеит моё сердце.

Быть может… Но шрам на лице и щемящая тоска никуда не денутся.

Я прижала ладонь чуть выше груди в желании сжать колечко и успокоить набежавшие слёзы. Эта дешёвая бижутерия была для меня дороже всех драгоценностей мира. Была моим якорем в море слёз и бесконечных печальных мыслей. Моим святым Граалем, которого больше со мной не было.

Эта мысль отрезвила меня, сидящую в одиночестве в ординаторской. Я судорожно заметалась по комнате, ощупывая шею и пытаясь вспомнить, куда могла деть цепочку.

С того самого момента, как Митька надел её на меня, даже после встречи в домике лесника, я никогда не снимала её. Это значило лишь то, что колечко я тоже потеряла. Как и свою любовь. Может это и к лучшему.

Рыдания прорвались бесшумными всхлипами. Я редко позволяла себе плакать. Но эта потеря стала спусковым крючком. Что-то сродни потере фамильной ценности. Потере последней вещи, напоминавшей мне о некогда счастливом времени. Как будто теперь я предала его. Он доверил мне своё сердце, а я по беспечности где-то оставила, не побоявшись разбить его.

Минуты таяли, а я никак не могла найти в себе силы подняться. Дыхание затруднялось. Сил даже на работу легких не оставалось. Вот она — последняя капля. Последний железный стержень, который сломался. Хотелось лечь на пол, свернувшись калачиком, и закричать, пытаясь вырвать эту боль. Вырвать сердце, чтобы больше ничего не чувствовать.

Глядя перед собой, я встала на онемевших ногах. Постаралась откинуть мысли прочь, оставляя лишь прагматичный холодный разум. Включенный внутренний автопилот напомнил о моих прямых обязанностях. Вячеслава Игоревича из третьей палаты совсем не волнует моё внутреннее состояние. Его волнует предстоящая операция на треснувшей лучевой кости руки.

Чаще всего в нашем равнодушном мире никого не заботят чужие проблемы и переживания. Те, кого волнует, это люди, которым хочется позлорадствовать и обмусолить чьи-то ошибки. Поэтому лучше всего боль держать в себе, делая вид, что всё прекрасно.

Сжав руки в кулаки в карманах халата и выпрямив спину, я двинулась между спешащими сотрудниками в нужном мне направлении, не замечая ничего вокруг.

Не сделав и десятка шагов, вдруг почувствовала учащенное сердцебиение. Что там насчёт таблеток от аритмии? Так и не начала их пить.

Завернув за угол, передо мной предстала интересная картина. Пашка стоял, вжав голову в плечи с судорожно мечущимся взглядом, около стены. Над ним, словно коршун над мышкой-полёвкой, нависал Дима, сложив руки на мощной груди.

Его брови сошлись на переносице, а из-за плотно сжатых челюстей вырывался еле слышный шёпот с гневными нотками. Аккуратная причёска и гладко выбритое лицо выбили из легких весь воздух. Это был совсем не тот Митька, которым он был рядом со мной. Сейчас он был полной противоположностью. Грубый, бескомпромиссный, жёсткий. Не знаю, какие дела могли связывать этих двоих, но вставать между ними совсем не хотелось. Этот асфальтоукладчик раздавит и не заметит.

Как ни странно, но это был не страх. Я чувствовала, что мне он вреда больше причинить не сможет. Может быть это самовнушение. Может быть, я перестала бояться его. А боялась ли? Все эти годы я боялась лишь своих чувств к нему не смотря ни на что.

Но тем не менее, оставить на растерзание Пашку я не могла. Я видела по его бледному лицу, что от помощи он бы не отказался.

— Дима? Что ты здесь забыл?

Мужчины резко обернулись на мой голос. Пашка заметно выдохнул, а Дима с выражением пойманного с поличным хулигана округлил глаза. У него на лице было то, что я увидела однажды, когда застукала его в палисаднике бабы Клавы, срывающего ирисы.

— Тебя.

— Что? — я ощущала себя тонувшей в его глазах, как в тёмной воде. Все звуки замерли. Мельтешащие вокруг люди исчезли. Мысли разбежались, оставляя в голове пустоту. Я видела лишь эти два чёрных омута, от которых и спасаться то не хотелось.

— Я пришёл за тобой, Мань. Нам нужно поговорить.

Проходящая мимо пухлая уборщица хмыкнула, ехидно косясь на меня. Как бы говоря, что я вертихвостка, крутящая двумя мужиками.

— Мы уже всё обсудили, — я уставилась в окно, боясь, что в покрасневших глазах он прочитает все мои мысли.

— Мне ещё многое нужно тебе сказать…

— Ты её слышал! Вали отсюда, пока я охрану не вызвал… — Пашка встал рядом, готовый ринуться на помощь.

— Кого? Того девяностолетнего старика на входе? И вообще не суйся. Я тебе всё сказал, — от его холодного голоса даже по моей спине пробежали мурашки. — Пойдём. Поговорим в спокойной обстановке.

Я вырвала ладонь из его руки, по которой пробежал колючий ток. Ещё секунда и я бы сдалась, не в силах отпускать его. Куда подевалась моя внутренняя выдержка и уверенность в том, что я смогу пережить наше расставание?