Два шага назад

Надо же, он ещё и вину испытывает… А ведь мать его даже по имени не назвала. Так бы хоть узнал, как Психа на гражданке величали.

Наше общение заходило куда-то не туда. Копание во внутрисемейных отношениях, как и в моральных устоях чужой матери — пошло. Все мы не ангелы.

— Тогда на кой тебе «Титан» сдался? — я искренне не понимал, для чего товарищу казарма и война. — При таких доходах? Сиди, рисуй дома под кофеёк. Все удобства.

— Там проще. Там понятнее. Там никто не тыкает непохожестью на других.

Спрятался, значит… От внешнего мира укрылся. При его наклонностях и бзиках — логичнейший выбор. Карандаш в детородном органе здоровяка тому пример. Я до такого применения рисовальной принадлежности даже за деньги бы не додумался.

Пальцы сослуживца запрыгали по экрану извлечённого из кармана коммуникатора.

— Ты с чем пиццу любишь?

— С сыром.

— И я… Оформляем доставку, кушаем, организовываемся, и едем.

— Куда?

— Как уговаривались, ставки повышать. Вещи тут оставим.

***

Заказав пиццу, Псих, покосившись на запертую дверь, подошёл к большой коробке у стены. Посмотрел на неё, пнул ногой.

— Маяк, принеси стулья.

Упомянутые предметы мебели имелись в изобилии, расставленные в совершенном беспорядке среди замершего в ожидании хозяев барахла. Взяв ближайшие, я пододвинул один к товарищу, рядом поставил другой и поинтересовался:

— Так нормально?

— Сойдёт. Присаживайся.

Сняв крышку с коробки, он бесцеремонно вынул и бросил на пол несколько стопок хранившихся в ней рубашек, брюк, свитеров.

— Во! — палец добровольца-художника указал на подобие покрывала, выглянувшего из-под одежды. — Гляди!

Отбросив край в сторону, товарищ с серьёзнейшей гримасой фокусника извлёк из-под тряпки армейскую винтовку без магазина.

Не удержавшись, я откинул другой край.

Ещё винтовка, пистолеты, пачки патронов, бронежилет, незнакомые упаковки армейского вида… Обалдеть!

— Откуда такой арсенал?

— Оттуда. С линии соприкосновения, — ответил Псих, сноровисто осматривая взятую винтовку. — При любых активных боевых действиях всегда полно оружия. Не важно, нашего или вражеского. И его физически невозможно учесть. Не до того. Наступаем или отступаем… Потому желающие собирают, прячут, всеми правдами и неправдами переправляют в глубокий тыл. Я — не исключение.

— Но зачем? Ты что, воевать собрался?

Судя по мелькнувшей на губах товарища ухмылке, я брякнул глупость.

— К оружию привыкаешь, — откладывая «Эмку» и принимаясь за пистолет, произнёс первый номер. — Оно становится частью тебя. Гарантом того, что ты не пустое место и всегда можешь дать отпор любому. Да, ты его сдаёшь на хранение при ротации, но сам факт, что ты не с голыми руками — в некотором роде греет душу. И от того тянет себя обезопасить на будущее. Знать, что что бы ни случилось — ты можешь взять привычную винтовку или… да не важно, и отстоять свои права и интересы. А ещё оружие можно с выгодой продать, если имеешь нужные связи. Да. Или просто доставать по вечерам и любоваться, млея от суровости обводов и запаха смазки. Таких извращенцев тоже полно.

Для меня эта лекция осталась малопонятной. Я никогда особо не фанател от армейского железа, оставаясь равнодушным даже к ножам. Ну что для меня винтовка? Стреляющий механизм, требующий постоянного ухода. Лишняя тяжесть на плече, с которой приходится мириться по понятным причинам. А нож? Острая полоса определённой формы, разновидность бытового инструмента, не более. Изгибы клинка, нюансы заточки, крепость стали и удобство рукоятки не вызывали внутри положенного мужчине восторга и трепета. Режет — и достаточно.

— Никогда за тобой тяги к милитаристике не замечал, — признался я, с сомнением качнув головой. — Считал, что ты больше художник, чем солдат.

— Так и есть. Я упёр оружие просто потому, что мог. Возможность подвернулась. Мы тогда наступать пробовали. Неразбериха страшная стояла, особенно когда нас начали крошить в муку. Соседей-вояк крепко потрепали, больше половины личного состава или убитые, или раненые… За бутылку дешёвого виски парни пулемёты отдавали, лёгкая стрелковка вообще пучками шла. И я их не осуждаю. Они забыться хотели. С позиций регуляров мертвечиной потом долго несло. Жара, — сослуживец кисло поморщился от воспоминаний. — Кое-что, пользуясь обстоятельствами, прикупил по сходной цене. И не я один… Привёз, упаковал по коробкам и оставил лежать. Так, на всякий случай. Как видишь, случаи бывают разные… Что предпочитаешь?

— В городе? Пистолет.

— Одобряю.

Шлёпнув себя по лбу, он подскочил и суетливо бросился перебирать расставленные по мансарде коробки, на торцах которых присутствовали педантичные бирки с указанием содержимого.

Основательно переезжал, всё по списку упаковывал.

На седьмой позиции Псих объявил:

— Нашёл.

— Что нашёл?

— Домашний запас медикаментов, — он потряс внушительной упаковкой, отозвавшейся на колебания широчайшим диапазоном глухих перестуков и блистерного шелеста.

Крышка, прихваченная к краям лекарственного вместилища липкой лентой, с треском покинула штатное место, крайне удачно приземлившись у моей ноги. Товарищ, победно сверкнув глазами, вернулся на стул и начал увлечённо, засунув руки внутрь почти по локоть, копошиться в коробочном содержимом.

— Угу… ага… оно… Принимай.

Вместо подноса я додумался приспособить поднятую с пола крышку, иначе площади ладоней для извлекаемых предметов просто бы не хватило.

***

— Вроде всё, — отставляя хранилище с лекарствами подальше, авторитетно заявил мой первый номер. — Дай руку. Ту, где воинский ID вшит.

— У меня он за ухом. Поближе к чипу-синхронизатору.

— Ой, из головы вылетело. Ты же упоминал о маскировочных способностях этой пуговички и почему именно туда загнан имплант. Ну, тогда подставляй шею.

— Будешь извлекать?

Других выводов у меня не имелось. В руках у Психа — хирургический скальпель, на удерживаемой мной крышке — пинцет, медицинский гель, бутылка антисептика, пластырь, обезболивающее и упаковка стерильных тампонов.

— А что остаётся?

Дискутировать бессмысленно. Сам же и предложил, когда план разрабатывали. Пришлось глотать сразу две пилюли. Терпеть без анестезии я, как-то, не готов.

— Не коробка, а тайник с сокровищами, — поделился я наблюдением, чтобы отвлечься от того, как сослуживец медленно, вдумчиво пальпирует мою шею, выискивая под кожей инородный предмет.

— Что-то есть. Я маленьким болел много. Доктора дорогие, вот родители и заимели привычку держать в доме запас медикаментов на все случаи жизни.

— И скальпель?

По шее прошёлся холодок антисептика.

— И его. Для комплекта. Не дёргайся! — предупредил он, взрезая кожу. — Алле-гоп!

Неприятно заныло, однако рука художника не дрогнула, уверенно извлекая на свет тоненькую, приплюснутую капсулу размером с четвертинку мятного драже.

— Держи, — тёплый, идеально гладкий идентификатор личности лёг на подставленную ладонь, а порез словно заморозило от щедро намазанного медицинского геля. — Теперь моя очередь.

— Помочь?

— Сам, — отказался первый номер, протирая сначала скальпель, после правое предплечье.

Через полминуты вторая капсула появилась под сводами мансарды.

— И последнее. Определяемся, кто пойдёт, — Псих свёл за спиной кулаки. — В правом или левом?

— Ни в каком. Я выполню. Меня отследить сложнее. Твоя задача, — тут донельзя кстати припомнились рассуждения замкома с Кано о гриме, — рожу разукрасить до неузнаваемости.

Прозвучало категорично, однако в нашем тандеме отсутствовали ведомый и ведущий. Мы изначально договорились о равноправии в суждениях и приоритетах.

— Это из-за маскировочного режима?

— Да. Вместо меня начнут таскать последнего, с кем я повстречаюсь. Чип считает его данные и станет выдавать за свои. У тебя такой опции нет, поэтому любой сканер с камерой однозначно отметит незарегистрированного субъекта на столичных улицах, тотчас стуканув ближайшему полицейскому патрулю. Мне же, главное, ни во что по дороге не встрять. При должной подготовке сработает. Проверено… Тем более, с твоим талантом к живописи мои шансы остаться неузнанным практически стопроцентные, — напоследок я открыто польстил товарищу, чтобы мой авторитарный спич выглядел более демократично.