Страница 82 из 89
Намного позже, когда тела их уже начали ощущать холод, и захотелось залезть под одеяло, он сказал:
— Я предупреждал тебя, Зоя. И не удивлюсь, что ты однажды уйдёшь. Мне хочется другой жизни.
— Давай не будем спешить, — предложила она, — будем просто жить.
Он, вспоминая этот вчерашний разговор, в отвратительном настроении поднялся с постели. Небо за окном затянуло низкими, абсолютно серыми снежными облаками, и потому у него голова гудела, как высоковольтный столб. Чёрный еле натянул на себя спортивные штаны и успел сходить в туалет, как поморщился от резкой боли в затылке — неожиданно и громко зазвонили в домофон.
Обещая себе отключить его к чёртовой матери, мужчина взял трубку — это пришла мама. Он уже подумал, а может, не впустить её, но совесть не позволила — он никогда бы просто не посмел такое сделать, и приходилось терпеть.
За эти два месяца они виделись чаще, чем за последние двадцать лет. Она была встревожена разнузданной жизнью сына, которая привела к аварии. Ни в коем случае она не обвиняла его и не говорила об этом вслух, но это назревало, и Чёрный догадывался, когда именно мать ему всё выскажет — сегодня. А почему нет? День отличный.
Вчера у него оказалась кишка тонка для того, чтобы выставить навязавшуюся подругу. Сегодня голова болит до рвоты, и пришла мама для решающего разговора, потому что дома как раз не было Зои.
Он запивал водой бесполезные таблетки от головной боли в надежде, что они всё-таки помогут, когда на кухню медленно вплыла стройная, высокая темноволосая женщина. Елене Петровне исполнилось шестьдесят, но никому и в голову не приходило, что ей уже столько лет. Всегда подтянутая и ухоженная, она старалась не превращать себя в старуху.
Единственного сына она очень любила, но рано обнаружила, что он очень большой индивидуалист, не принимающий ничьих мнений, и оставила его в покое. Мужчина из него получился слишком независимый. Теперь он вот в такой двоякой и некрасивой ситуации, которую изо всех сил старался не замечать.
Чёрный одним глазом посмотрел на мать и кивнул.
— Привет, ма. А что так рано?
— Зои нет дома? — спросила Елена Петровна, не отвечая на вопрос.
Она стала выкладывать на стол продукты, которые привезла из гипермаркета. Раньше она никогда ничего не привозила ему, а за эти месяцы — почти каждый день.
— Ушла на службу в церковь, — ответил Чёрный, и налил себе свежесваренный кофе. Зоя пила только чай, а Чёрный обожал кофе, и она каждое утро варила напиток для него.
— Я, Вячеслав, хотела с тобой наисерьезнейшее поговорить, — начала тут же мама, и он насторожился, нахмурившись. Полным именем она его называла два раза в жизни. Первый, когда он подрался с одноклассником в седьмом классе, расквасив тому здоровяку всё жирное лицо, и второй, когда купил себе первый мотоцикл и заявил, что ему нравиться «гонять».
— Ты должен объяснить мне, сколько будешь тянуть? — негодующе спросила женщина. — Мы с отцом обеспокоены.
Чёрный усмехнулся — так было всегда. Он что-то не припоминал, чтобы отец вникал в какие-то его дела, всегда мама преподносила это так, будто и он переживает. На самом деле такого и в помине не было, отец всю жизнь был на работе с утра и до утра, а домой появлялся редко. Он работал директором консервного завода в пригороде Москвы — там и жил.
— Что тянуть? — спросил он, оттягивая неприятный разговор.
— Твоя Зоя — она ведь беременна. Мне очень неудобно вмешиваться в ваши дела, ты же меня знаешь, я стараюсь этого не делать, но здесь, сынок, делать нечего. Когда ты женишься на девушке? Ты же ведь видишь — она верующая, серьёзная девочка, разве так можно, как ты? У вашего ребёнка должно быть твоё имя.
— Мам, мам, ты многого не знаешь, давай не будем сейчас об этом. Жениться я не собираюсь, Зоя скоро переедет к Мистику… э-э-э-э… то есть к Мише.
— Слава, не говори глупостей, причём тут Миша? Он будет воспитывать твоего ребёнка?
Чёрный сделал глоток кофе и почти с наслаждением откинулся на кухонном диване на спинку, но расслабиться не получилось.
— Я же вижу, какая она, твоя Зоя, она очень ранимый, тонкой души человек. Пожалуйста, реши вашу несуразную проблему сейчас. Ну, в новом году. Но Слава, так нельзя. Я никогда бы не подумала, что ты своего ребёнка, нашего с отцом внука обрекаешь на существование без имени.
— Мам, ладно, всё, хватит, я сам решу, что нужно делать, а что — нет.
Елена Петровна устало села на табурет напротив сына и как-то отчаянно опустила голову.
— Я так бы хотела, чтобы ты не делал таких ошибок, Слава. Твой отец в своё время вёл себя точно так же, ты чуть не родился раньше срока.
Чёрный поперхнулся кофе от таких откровений, его мать никогда в жизни ничего не рассказывала об их с отцом семейной жизни. Иногда ему казалось, что у них её и не было вообще.
— Да, мы поженились, когда я была на седьмом месяце, он не хотел. Это страшный позор, сынок, я бы никогда этого не сказала, если бы и ты… Знаешь, как это горько для женщины, носить под сердцем дитя и знать, что он не нужен его отцу, а ты — обуза. Я пообщалась с твоей Зоей, она очень и очень сильная личность, хоть и кажется робкой. Никогда такого раньше не встречала, и я ни в коем случае бы не допустила, что она тебя обманывает…
— Мама, не надо, я сказал, — оборвал её сын. — Мы сами разберёмся. Она вызывает в тебе жалость, и всё, надо…
— Слава! — в отчаянии перебила его мать. — Ты ведь хочешь её выгнать, я знаю, я вижу по твоему отношению… Но ты подумай…
— Мам…
— Подумай, куда же она пойдёт? Ты же сам привёз её из глубинки. Слава, женщина беременна, куда она пойдёт и к кому?
— Да перестань, мам, — со звоном поставил он чашку на стол. — Я уже не мальчик!
— Я никогда тебе ничего подобного не говорила, Слава, теперь послушай. Если ты выгонишь её, я заберу Зою к нам, и будем потихоньку растить твоего ребёнка.
— Обалдеть, — медленно протянул он, прищурившись. — Она уже и тебя обработала?
Елена Петровна покачала головой и достала из сумочки кружевной платочек, чтобы вытереть глаза, в которых появились слёзы. А его мать очень редко плакала. То есть никогда.
— Она ничего мне не говорила, а только я тоже в своё время не знала, где скрываться, пока твой папа не женился на мне. Это как в аду. Зоя же сильная, она больше думает о тебе, чем о том, каково ей, глубоко религиозной девушке, будучи беременной, жить с тобой на птичьих правах. Она надеется, что когда-нибудь ты образумишься и назовёшь своего ребёнка своим.
Чёрный беспокойно поёрзал на диване, покрутил чашку с остатками кофе, потом посмотрел направо за серое окно, там уже вовсю мело. Ему было неловко при виде слёз Зои, но мамы — ещё хуже. Она ведь прожила долгую жизнь, и ей есть что сказать.
— Я понял, — устало произнёс он. — Я разберусь в этом.
— Я надеюсь на тебя, Слава. Если что-то будет нужно, я всегда смогу, только скажи. Деньги, продукты, ты наверняка подумаешь о квартире просторнее — мы с отцом поможем, у нас есть некоторые сбережения, нам-то они ни к чему, жильё есть, а больше — зачем? Понял, сынок?
Он кивнул.
Женщина ещё что-то делала на кухне, о чём-то говорила, но он её слабо слышал, погружённый в свою боль. Как старик, прошёл в комнату, втянув голову в плечи. Огромные пульсирующие колокола гремели внутри. Мама ушла, он и не заметил. Прилёг на разобранный диван, запрокинув лицо. Под веками метались раскалённые зрачки.
Время тянулось бесконечно для Чёрного, сузившись до угольного ушка. Чьи-то прохладные руки нежно дотрагивались до лба с еле заметным шрамом, потом укрыли ноги пледом, что отметило воспалённое сознание.
В следующий раз, когда он открыл глаза, боль исчезла, будто её и не было — набат в голове кончился. В квартире стояла тишина, везде темнота — солнце ещё наверняка не село, но метель уже устроила глубокий вечер. Зоя снова ушла, на этот раз на работу.
Чёрный вспомнил утренний разговор с матерью и разозлился. Достав из холодильника всё, что можно есть, в том числе и мясо в горшочках, которые вчера вечером готовила Зоя, мужчина с жадностью и стоя стал набивать прилипший к спине желудок. Когда дело дошло до сока, чтобы всё придавить сверху, его осенила прекрасная идея — слишком долго он засиделся в одиночестве. Душа просилась на свободу, протестуя против навязываемой любви Зои и нытья матери о долге.