Птичка

— Но не осуждай Мишу, это я… я сама пошла на это. И теперь уже ничего не вернёшь.

— А ты хотела бы? — спросил Тим. — Или это только слова?

Девушка растерялась, снова задрожав.

— Я не знаю, — наконец выдохнула она и потрогала пальцами кончик хвоста, завязанного высоко на макушке. — Мы с Мишей…

— Ясно, — перебил Тима. — Не надо мне подробностей. Ты больше не моя девушка, и даже если бы ты захотела снова ею стать, я бы не захотел этого. Ты изменила мне, а этого я не прощу никогда. Не плачь после Миши, на него у нас в семье давно никто не обижается и не сердится. Когда ему надоешь, в смысле. Пока.

Таня медленно повернулась и зашла в подъезд, ссутулив плечи. Она уносила с собой неподъёмные сомнения и мучения, которые посеял в ней Тим. Он видел, что Таня испытывает душевную муку, но жалко её не было. Она раз и навсегда осталась для него неверной легкомысленной девчонкой, поверившей его ветреному брату.

Тима думал, что после этого обличительного и яростного разговора станет легче… Не стало. Ненависть к брату, давшая всходы, как зубы дракона, разрасталась внутри. Таня совсем глупенькая, слабоватая в страстях дурочка, а вот он всё планировал и выгадывал.

Тим до боли сжал челюсти и пообещал себе, что брат ответит за это. Ему захотелось развлечься с Таней, девушкой брата? Что ж, Тим привык свои обещания выполнять.

Глава 13. Дорога и пыльная летняя луна

Устав за день, можно было помечтать о том, что скоро наконец состоится её переезд из родительской квартиры. Птичка нашла себе подходящее жильё и уже отдала задаток риэлтору. Это было совсем не далеко, в соседних высотках, но зато абсолютно никто не спросит — когда ты приедешь домой и почему так поздно; не скажет, что за неё волнуются, думают и переживают. Не научилась она пропускать мимо ушей эти бесконечные мамины замечания. Они были бы милы, если бы в жизни Птички всё складывалось обычно, как у всех. А выделяться она не любила никогда, разве что по глупой молодости, когда сделала огромную татуировку.

Птичка нахмурилась. Да нет, тату как тату, она видела и похуже у девушек, сводить она её не собиралась. Откуда такая меланхолия вообще? Всё налаживается, есть отдельная квартира, где сама себе хозяйка. Можно будет приводить, кого захочешь…

Птичка замерла посреди стоянки возле «Wolf Engineering». Кого это приводить? Разных мужиков, вереница которых уже опостылела? Тех, с которыми она занималась физкультурой в постели, не всегда испытывая удовольствие?

Зачем они? Она бы лучше привела одного единственного, который скоро должен приехать в Москву. Того, с которым хотелось не просто заниматься сексом, а раствориться в нём хотя бы на несколько минут, но полностью.

Эти мысли всё чаще возникали в голове, создавая набор смелых картинок, которые бросали молодую женщину в пот. Она чувствовала себя бесконечно озабоченной, постоянно думая о том, как и когда окажется с Хортом в постели. Просыпаясь утром с этими мыслями, они не отпускали и во время работы, и обеда, и даже к вечеру — как будто ей больше не о чем было подумать. Всё нутро сжималось и сладко сокращалось от этих волнующих мечтаний, Птичка не подавала вида, но она страдала от этого, понимая, что вылечить подобное может только один человек.

Который приехал за неделю до того, как ещё оставшиеся в городе «Железные волки» снялись с места и поехали в Питер на «Байк-шоу».

Отец вынужден был, как всегда, ехать заранее вместе с Мистиком и Греком. Этот заведённый порядок не нарушался ничем уже много лет. Птичка осталась на работе, она помогала заканчивать один заказ для очень богатого и очень крутого московского дяденьки, у которого был не один коллекционный мотоцикл, он ездил на них в зависимости от настроения, часто изменяя им с джипами.

— Птичка! Тебя к телефону! — прокричал на весь ангар Марс, когда фрезерный станок выключился.

Она сняла пластиковые защитные очки и пошла к «пультовой», смотря на ухмыляющегося молодого мужчину, оглядывающего её комбинезон, как будто Птичка была в вечернем наряде.

— Что лыбишься? — грубовато спросила она, но Марс её уже достал до печёнок — он никак не хотел принимать того, что не нравится ей ни капли.

— Мужик какой-то тебя спрашивает, — прокомментировал он. — Любовник? Когда же вы, мадам, будете благосклонны ко мне?

— Наверное, в следующей жизни, — ответила озлобленно она, беря в руки трубку.

— Привет, — услышала Птичка и сначала не узнала голос, а потом голову как будто прострелила радость.

— Привет, — медленно ответила она.

— Ты сегодня вечером что делаешь? — спросил спокойный, внимательный голос Хорта.

— Ничего.

— Тогда, встретимся там же — на Смотровой, тогда же?

— Хорошо, — коротко сказала она и положила трубку, повернувшись.

За спиной стоял почти вплотную Марс. Глаза его блестели.

— Поедешь? — спросил он вкрадчиво.

— Марс, отстань, — устало произнесла она, и правда испытывая невероятную слабость в коленях из-за того, что позвонил он.

— Птичка, — капризно произнёс он и поймал её за талию, совершенно не заботясь о том, что через толстое двойное стекло их отлично видно из мастерской. Попробовав притянуть молодую и хрупкую женщину к себе, он мгновенно получил сухим и крепким кулаком в солнечное сплетение снизу. Охнув, Марс отскочил от неё, как мячик.

— Ты чего? — спросил он хрипло.

— Ещё раз приблизишься — яйца откручу, понял? — сцепив зубы, сказала она.

Молодой мужчина отвернулся от неё и жалко поковылял на стул за компьютерным столом. Сел, осторожно дотрагиваясь до места ушиба.

— Ты всем даёшь, кроме меня? — грубо спросил он.

Птичка презрительно оскалилась, попробовав улыбнуться: — Ты жалкий тип, и мало меня знаешь. Теперь твои шансы снизились ниже всех остальных.

Сильно толкнув дверь, она вышла, в душе перемешалась ярость и предвкушение острого, сильного наслаждения от встречи с любимым.

Но этому, видимо, не суждено было сбыться. Хорт приехал не один.

Ещё издали Птичка увидела, как он деловито, наверняка с чувством гордости, водит по Смотровой тонкую высокую шатенку и худого блондина с абсолютно квадратной челюстью от одного припаркованного крутого мотоцикла к другому и что-то рассказывает, широким жестом махая на панораму города, на вид с гор и обратно.

Птичка раздумывала, может быть, стоит уехать сразу и не мучиться, но, нахмурившись, перекинула ногу через седло и, сняв шлем, быстро подошла к милой компании явно иностранцев.

Хорт лихо говорил по-немецки, перемешивая речь русскими словечками, и молодая, чересчур молодая, девушка его отлично понимала, как и квадратночелюстной тип.

— Привет, — попыталась небрежно бросить Птичка и встретилась взглядом с тёмными, зелёными глазами Хорта.

— О! Здравствуй, Птичка, — тепло улыбнулся он. — Познакомься, это Вита и Крис.

— Привет, — махнула рукой Птичка, заметив очень заинтересованные взгляды друзей Хорта. Она не смутилась, только скулы побагровели, но взгляд Птичка не отвела.

Вите едва ли исполнилось восемнадцать, девушка открыто и даже с некоторым вызовом оглядывала её. Пышные формы немки были затянуты в чёрную кожу высокого качества, серебряное тиснение по всему костюму говорило о хорошем вкусе и толстом кошельке того, кто её одел. Тёмные глаза большие, с кошачьим разрезом, чувственные губы капризно усмехались. Она знала себе цену и за первые же пять минут отбросила Птичку, как соперницу. Чуть приблизившись к Хорту, девушка приобняла его за плечо, будучи с ним одного роста и почти невинно улыбнулась.

Птичка старалась изо всех сил не замечать ту сокращающуюся боль в сердце, которая возникла от понимания того, что Хорт привёз свою подружку, чтобы показать ей Москву.

Тусклым взглядом посмотрев на друга Хорта — Криса, Птичка уже взвешивала на руке шлем, чтобы уехать. Развлекать подружек и друзей Хорта не входило в её планы.

Высокий худой немец светлыми голубыми глазами уставился на неё немигающим взглядом, он курил, и отставлял руку с сигаретой в сторону, чтобы никого не задеть. Из-за вихрастого чуба его можно было бы принять за русского, если бы не откровенно немецкая физиономия. Черты лица были настолько грубыми, как если бы Буратино сам вздумал вырубить топором себе брата. Глубоко посаженные глаза, острые, обтянутые кожей скулы, полные губы. Как оказалось, Крис был родным братом красавицы-кошки — Виты. Это она себя так называла и, видимо, все друзья.