Страница 3 из 8
Я защищаюсь быстро и получаю «зачёт с отличием». Профессор – высокий белобородый старец в снежной мантии до пола, прошитой сверкающими на солнце серебряными нитями – подводит меня к старому игровому автомату, который был поначалу просто шуткой от наших университетских контрабандистов, и крутит барабан. На экран сыплются бочонки с данными Моего Человека: имя, Имя-с-большой-буквы, имя демона, от проделок которого нужно его защищать.
Второе Имя сразу западает мне в душу. Говорят, если ты почувствовал прилив тепла там, где у людей сердце, впервые прочитав Имя своего подопечного, значит, автомат не ошибся. Это твой беспроигрышный вариант, счастливый билет в профессиональную деятельность. Моего Человека зовут Китом.
Рядом с именами рассыпается мешочек монет. Получившаяся сумма – уровень сложности работы. Автомат кричит о том, что я «сорвал джекпот». Сложность – максимальная.
Профессор морщится, сверяет бумаги, проверяет мой табель. «Вообще-то такие обычно не выпадают с первого раза. Мы не даём их студентам бакалавриата. Но твои показатели безупречны. Так что тебе выбирать, стоит ли переигрывать».
Я думаю о том, что гордыня – смертный грех. И о том, что я, в общем-то, не горжусь, просто знаю, что справлюсь. «Нельзя переиграть судьбу, профессор», – говорю я, и он улыбается удовлетворённо. Новенький принтер в считанные секунды выдаёт дело Моего Человека, и я получаю его с подписью серебристыми чернилами: «к выпускным экзаменам допущен».
Я выхожу из аудитории, чтобы уже через полчаса мчаться на первую встречу с моим подопечным. Он меня, конечно, не увидит, но это не главное. Главное: со дня на день я возьмусь за своё, по-настоящему своё дело. До выпускных экзаменов месяц; через месяц я должен предоставить первый отчёт о проделанной работе. Этот месяц меня ещё будут курировать, но потом Кит станет только моей ответственностью и задачей.
Таким юным и всесильным, как сейчас, я ещё никогда себя не чувствовал. Никак невозможно описать ту бесконечную любовь, которая наполняет тебя, когда читаешь Имя первого Своего Человека. Никак невозможно, да я и не буду пробовать.
Впервые делая это законно, я сажусь в лифт, который ведёт с небес на землю – в буквальном смысле. Устраиваюсь на мягком, как облачко, белом сидении. Двери закрываются, и сладкий механический голос произносит: «Следующая остановка – человеческий этаж. Пристегните ремни. С Богом!»
Третья. А.
В моём положении можно только сочувственно присвистнуть и постучать по плечу самого себя. Автомат и не должен был ошибаться, определяя уровень сложности, но что Мой Человек окажется такой трудной задачей, я просто не мог себе вообразить. Вот только отступать некуда, а отказываться или попросить перевыбрать теперь – прямой путь к отчислению за два коротких шага до диплома.
Приходится взять себя в руки, беспокойно похлопать по карманам в поисках пачки сигарет и вместо неё найти только картонную красную карточку – проездной билет. Люди верят, что он может приносить счастье, если первые и последние три цифры совпадают по сумме. На моём билете написано: «063252». Я усмехаюсь иронично, но грешная мысль прошибает голову.
Что, если покрошить билет мелко-мелко и подмешать ему в еду, например? Можно ведь было бы так сделать. Там, где бессилен ангел-хранитель, могла бы помочь первобытная магия. То, что на самом деле гораздо сложнее, чем наша тяжёлая, но чисто механическая работа.
Стоп, что значит «бессилен ангел-хранитель»?! Я картинно стучу хлопаю? себя по щеке с целью «отрезвить». От людей очень быстро набираешься этих глупых, но по-своему душевных жестов.
Я сижу на кухне в квартире Кита и пью с ним чай. Он, правда, о моей компании и понятия не имеет. С отрешённым лицом глотает безвкусный, едва-едва жёлтый остывший кипяток – пакетик он последний раз обновлял вчера утром, часов в шесть, когда проснулся здесь же, на столе. Он не разбирал кровать с тех пор, как ему позвонили из аэропорта, и не переодевался после похорон (попытался надеть домашнюю одежду, но быстро устал, и все эти дни провёл в потёртых трениках и выходной тёмно-серой рубашке).
Чай мне пить совершенно не обязательно, как и что-либо ещё, но мне приятно думать, что мы делаем что-то вместе, как друзья. Мой любимый профессор учил, что со своими подопечными нужно вести себя как с друзьями. И если на пике карьеры это очень сложно осуществить (шутка ли – десятки вымышленных дружб!), то на её заре – вполне возможно. Прикосновения горячей чашки к моим обожжённым губам отзываются страшной болью, но в остальном чай оказывается очень приятной штукой.
В отличие от зрелища, которое представляет собой Кит. Бедный парень! Смертельно бледный, помятый, грязный, почти просвечивает насквозь. Сальная чёрная чёлка то ли от природы, то ли от вечернего света за окном и густого сигаретного дыма на кухне кажется серой, как только что залитый асфальт. Но самое страшное, конечно, не это – какие глупости! – а разлитые по всему лицу красно-бурые синяки и кровавые пятна, которые он даже не пытался смыть. От одного их вида меня трясёт, и хотя я знаю, что Кит получил их до того, как я вступил в должность, я чувствую бесконечную вину за ту боль, которую он вынужден испытывать.
К сожалению, в любой работе нельзя обойтись без чрезвычайных ситуаций. Как бы нам ни хотелось предотвратить всё опасное, печальное, всё влекущее за собой катастрофы, это невозможно. Так дело обстоит не только с профессиями наших подопечных людей, но и с самими ангелами-хранителями. В глазах человека мы всемогущи и бессмертны, на деле же мы точно так же уязвимы, как и любое живое существо. Наши силы на порядок выше, но и наши опасности – тоже. Ангелы выбывают из строя. Даже десятники. Даже сотники. Не всегда удаётся сразу передать все их дела новым сотрудникам, да и сотрудников-то столько тяжело найти. Поэтому порой благополучные люди надолго остаются без присмотра.
И вот, до чего их это доводит. Никакого больше благополучия – непроглядный мрак.
Именно это случилось с Китом: его прошлый ангел-хранитель погиб в стычке с демонами одного из своих подопечных. В наше время конфликты между небесными и адскими созданиями стали редкостью, их регулируют на законодательном уровне, отслеживают, устраняют ещё до начала. Работа ведётся огромная и непрерывная, не даром полицейский факультет – второй по престижности в нашем университете. Но низкий уровень преступности не означает, что преступности нет вообще. Рано или поздно кому-то всегда не везёт.
Я кажусь себе жестоким, рассуждая так, хотя всего лишь констатирую факты. Не будешь же спорить с самой жизнью. Спорить с ней нельзя даже Богу, не говоря уже о таком, как я.
Но мне очень, очень хочется вступить в спор, когда я смотрю на Кита. Он имеет буквальную тяжесть в моих глазах. Я не могу изменить его положение по щелчку, я должен работать: работать долго и усердно, придумывая всякие хитрости, идя на крайние меры. И в глубине души я бессовестно благодарен ему за то, что он стимулирует меня основательно браться за дело.
Уже совсем пора. Я делаю последний глоток чая, и чашка моя растворяется в небытии, из которого я её достал полчаса назад. Мне нужно уходить, я достаточно насмотрелся на Моего Человека, чтобы знать, что делать. Только я не могу уйти вот так просто, ничего не совершив, будто сбегаю. Даже на работу по его же спасению я не могу так уйти.
Мне очень хочется сделать для Кита хоть что-то сию минуту. Хотя бы немножко забрать себе его боли – что мне будет? Я такой огромный и сильный! – но я знаю, что это против закона. И всё же я не могу себя сдерживать. Захлопнув свои внутренние ящики с панацеей, пообещав не лечить его, ни на йоту не делать ему лучше при помощи простого чуда, я касаюсь Кита рукой, оттираю кровь с его щеки.
И выхожу, осторожно прикрыв за собой запертую на ключ дверь.
Я могу поручиться, что не забирал страдания Моего Человека. И точно так же я могу поручиться, что ему стало лучше. Сам не зная, откуда в нём это, он вдруг почувствовал, что помощь есть, даже если эта помощь – глубоко внутри него. Он не смог бы объяснить свои ощущения, не смог бы описать их и даже высказать. Просто почему-то открылся внутри кладезь сил, о котором прежде можно было только мечтать– если бы Кит не утратил умение мечтать, когда узнал о смерти матери.