Страница 2 из 8
– Вот у вас нет папы, а у нас есть. Твоя мама вечно путешествует, а моя – всегда дома. И ты один, а у меня есть старшая сестра. И всё равно мне кажется, что у вас – настоящая семья, а у нас какая-то жалкая пародия, неудачная постановка в школьном театре. Ты меня понимаешь? Я у нас дома чувствую себя как-то не к месту, как овсянка, которую заварили на ужин. А у вас мне всегда-всегда хорошо.
Кит снова промолчал. Он чувствовал, как злым пламенем внутри поднимается незнакомое прежде чувство, похожее на горячего шипастого дракона. Это была ревность. Кто-кто, а он не готов был делить свою маму ни с кем, даже с Димой.
«С другой стороны, – подумал Кит, – Моя мама действительно самая лучшая. У нас с ней правда настоящая семья, хоть мы и вдвоём. И Дима проводит с нами так много времени, и мы так его любим, что от брата его с трудом можно отличить. Жалко мне, что ли? Мама – не пирожное, её на двоих точно хватит. Других мам хватает ведь и на двоих, и на троих, и даже на шестерых в каких-то семьях…»
– Мы ей об этом скажем? – спросил Кит, стараясь улыбаться приветливо, той улыбкой, которой его научила мама.
– Тебе решать. Ты главный, – ответил Димка. И Кит решил сказать. Мама поругала своего Митю за такие слова о его родных родителях, но потеплела к нему, если ещё было, куда теплеть. Кит почувствовал перемены. Он ревновал сначала, а потом привык – так было лучше. Какой мальчишка отказался бы от брата-сверстника, с которым всегда весело и классно?
Но правда была в том, что Дима не чувствовал к маме Никиты сыновьей любви. Он чувствовал другую, такую, имени которой тогда ещё сам не знал. Он был в неё совершенно влюблён. Потому что эта женщина заботилась о нём, как родные родители никогда не умели заботиться. Потому что она была идеальная, книжная: всё время в дороге, и такая изящная, и такая бесконечно добрая. Потому что он видел в ней принцессу из рыцарского романа. Он её просто обожал.
И время шло, а он продолжал обожать мать своего лучшего друга. Когда они учились в седьмом классе, Дима вдруг перестал ходить к Киту в гости – он стал сумасшедше стесняться его мамы, как ни один другой мальчик не стеснялся самых красивых девчонок в школе. Когда они заканчивали школу, когда Кит, вооружившись гитарой, пел с друзьями и девушками песни во дворах и маленьких клубах, Дима снова начал ходить к ним в гости – уже в отсутствии Кита. Его мама рассказывала Мите истории из путешествий, показывала фотографии и сувениры, придумывала игры по мотивам своих приключений. Она нуждалась в слушателе, потому что её самый дорогой на свете человек, сын, с детства наложил на дорогу какое-то табу. Он был заядлым домоседом, даже на дачи к тётушкам и материнским подругам всегда выезжал нехотя.
«Зачем, мама, куда-то уезжать, – смешно филосовствовал мальчик, – Если я родился в Москве, а значит, в Москве моё место?»
Конечно, она относилась к Мите просто как к другу своего сына (и, может, ещё немножко – как ко второму своему сыну), но он и в восемнадцать продолжал считать её своей прекрасной принцессой, которую обязан был защищать. Только один раз она чуть об этом не догадалась – когда сказала мечтательно, поставив перед ним чашку горячего чая, привезённого ею лично из Индии неделю назад, и поцеловав его в кудрявую макушку:
– Кит ко мне вчера приводил знакомиться новую свою девочку. Говорит, что собирается жениться. Цитируя Станиславского: не верю! Она душечка, но это совершенно точно ненадолго. Да и когда у него надолго было… Да? Ты, Митя, другое дело. Ты у нас серьёзный. Скоро мы, скажи на милость, тебя женим?
Митя вспыхнул едва ли не в буквальном смысле алым пламенем, промямлил что-то невразумительное и быстро собрался домой – мол, поздно уже, засиделся, не хочу Вам мешать. Мама повела удивлённо бровью, но быстро об этом разговоре забыла. Только Димка вдруг почему-то стал чрезвычайно занятым и почти перестал приходить в гости.
Чёрт его знает, чем бы оно закончилось, если бы прошло побольше времени. Но время не прошло – через полтора месяца она летела из Исландии (даже там оставаясь верной своему набору из трёх платьев, а уж как она в них не мёрзла – это, видимо, секрет фирмы), самолёт оказался неисправным и разбился. Вместе с Димкой. Как бы по-детски это ни звучало, он теперь чувствовал, что подвёл свою принцессу, самолично скормил её дракону…
И вот теперь, не найдя ничего лучше, Дима пришёл вымещать свою злость на Ките. Он кричал ему глупое:
– Ты не мог её остановить, идиот?! Отговорить от этой Исландии?! Отправить куда-нибудь ещё?! Столько рейсов летает – миллионы в день, наверное! – миллионы самолётов не бьются, а ты позволил ей лететь на этом, на этом тупом самолёте из Исландии, ты совсем с ума сошёл, Кит?!!!
Он так ревел, что не Никиту, а его стоило бы называть «китом». И ответить на это было нечего. Даже если бы пришло в голову объяснять, что ни от кого, кроме мамы, это не зависело, он бы сейчас этого не услышал; но Кит не объяснял. Кит лежал на полу, готовый на все обвинения, готовый на ненависть со стороны лучшего друга, потому что и сам он ненавидел – до хруста костей ненавидел маму за то, что она умерла и оставила его одного.
– Я тебя никогда не прощу, клянусь, – сказал Дима и вышел, хлопнув дверью и в последний момент запустив ключами в Кита. Не глядя, он попал в голову, по губе, и новая волна солёного вкуса затопила сознание.
Был февраль. На кухне, да и во всей квартире, было накурено. Физически Кита пожирала боль, а на самом деле – бесконечная чернота, ядовитая чернота – единственное, чего он заслуживал.
Вторая. А.
Взяв получасовой перерыв на кофе, преподаватель отпустил нас с зачёта: теперь мы курим на заднем дворе университета, прикрыв друг друга широкими спинами. В цветном высоком воздухе дым растворяется почти мгновенно, запах не держится дольше минуты. Но мы докуриваем до предела: скуриваем фильтры, корчимся от страшного вкуса, обжигаем губы. Длинные палочки пепла ломаются, присыпая серыми хлопьями наши белоснежные пиджаки.
Курение запрещено законом. Сигареты невозможно купить здесь, наверху. Мы тащим их контрабандой с работы, дарим друг другу на праздники, отдаём бешеные деньги за пачку. Мы курим в безлюдных переулках, в подвалах и на чердаках, прячемся, как дети, давимся второпях дымом.
В наших глазах туман от никотина, губы – в ожогах, поймать нас проще простого, но никто нас не ловит. Да и что они сделают? Курение – единственное, почему мы ещё живы и ещё здесь. Мы любим курить больше, чем кто-либо на земле, и больше, чем кто-либо, нуждаемся в сигаретах, ведь именно на нас держится Мир.
Мы – студенты самого сложного факультета в Небесном Университете. Если угодно, можете говорить «в райском». Мы – программисты человеческих жизней, те самые, образы которых проступают сквозь сомнительные людские теории о том, что весь их мир – это затянувшаяся игра Бога в «Sims».
Но Бог – всего лишь старый профессор, ректор нашего университета, слишком уставший, чтобы появляться чаще, чем по праздникам. Праздники – и те он сократил до минимума. Не из жадности, конечно, а потому что для него они слишком тяжелы. И потому что ответственность не позволяет нам кутить слишком часто.
Мы играем без сохранения, без возможности начать с начала, а если бы «Sims» признавались букмекерами, то ставки в нашей игре были бы самыми большими. И делались бы всего раз.
Здесь, в университете, нас учат этой игре. Мы выпускаемся с дипломом, в котором гордо написано: «ангел-хранитель». Но на самом деле наша задача куда сложнее, чем просто охранять. Наша задача – влиять, выстраивать жизнь человека, руководить ею, при этом не вмешиваясь напрямую. Моя профессия слишком сложна для того, чтобы самая дерзкая человеческая фантазия могла её выдумать. И это при том, что люди – создания вполне себе умные, жаловаться нам не на что.
Докурив, я отряхиваю пиджак, беру стопку конспектов в руки и иду на зачёт. Я – лучший ученик курса, а потому именно мне достаётся незавидная роскошь везде и всегда отвечать первым. Сегодня – мой последний зачёт последней сессии перед выпускными экзаменами. По самому важному предмету. Сегодня, если я сдам на отлично, мне выпишут человека – того, программирование чьей судьбы станет моей деятельностью в магистратуре. Я мог бы бояться, но не боюсь: всякий знает, что прилежный студент сумеет найти себе работу до того, как получит диплом. Уже несколько лет я по мелочи помогаю более опытным ангелам-хранителям, на чьей совести десятки человеческих судеб. Они нанимают таких, как я, стажёров из отличников. Это не совсем законно, но всем известно, и власть мудрецов закрывает глаза. Возможно, потому, что у каждого из них тоже была такая «халтура» в студенчестве.