Обертоны

анекдотов. Мы живем среди музыкантов не только потому, что работаем вместе, но и потому, что дружим с

ними и даже вступаем в брак внутри этой же среды. Выйти за ее пределы, в круг более общих интересов

трудно. Некоторым, тем не менее, удаются вылазки в смежные области. Например, Валерию Афанасьеву и

Альфреду Бренделю в литературу, Дитриху Фишер-Дискау и Пласидо Доминго в живопись. Бывают звезды, пристально следящие за рынком акций или интересующиеся политикой.

И я тоже пребываю, главным образом, в мире звуков, почти не имея возможности выйти за рамки

309

его и посвятить себя другим интересам иначе, чем в мыслях. Наверно, представители многих других

профессий — врачи, актеры, ученые — поражены тем же недугом.

Но собственную боль поневоле чувствуешь острее, хоть ее симптомы и хочется порой подавить, вытеснить

из сознания. Я испытываю постоянную потребность — выглянуть за пределы своей замкнутости,

попытаться охватить мир в его единстве.

И это означает еще: делать хоть что-то для людей, которые нуждаются в нас: для страдающих, голодных, одиноких. Так мы можем помочь и самим себе. Открываясь внешнему миру, мы смягчаем про-фессиональную ревность, от которой страдаем, восполняем недостаток знаний, угнетающий нас, преодолеваем одиночество, порождаемое сосредоточенностью на музыке.

Пора очнуться!

Драма дарования

Как-то раз в самолете я увидел в руках соседа книгу Алисы Миллер под заглавием «Драма одаренного

ребенка». В тот момент тема была мне не вполне ясна; однако само по себе название книги казалось

многообещающим, — оно напомнило мне о собственных трудностях; знакомый, но забытый мир

представился моему воображению. С того момента я стал следить за публикациями в этой области, все

читал и во многих книгах узнавал самого себя — маленького мальчика, который благодаря дарованию, а

также давлению, оказанному любящими родителями, стал скрипачом. В семье царила атмосфера всеобщей

любви к музыке, и все же я чувствовал принуждение со стороны родителей; мой жизненный путь оказался -

как я нередко сам формулировал — «предначертан еще до моего рождения». С годами мне стало очевидно, что многие мои интересы остались неудовлетворенными и многое в моей натуре оказалось подавленным

или

311

непонятым. Это был террор, - террор принуждения к работе, к порядку, к достижению некоего идеала, к

завоеванию успеха. И все же, — может быть, благодаря той же одаренности, — мне в конце концов удалось

найти собственный характер, понять и развить его. При этом большое значение имели щедрое сердце

матери, душевная привязанность ко мне отца (при всей его строгости), любовь бабушки и уникальность

дедушки как личности. Часто я замыкался в молчаньи, но неизменно возвышал голос, если чувствовал, что

обязан отстаивать свои интересы, будь те баскетбол, скрипичный репертуар, кино, выбор друга или подруги.

Я упрямо отказывался быть лишь тем, что от меня ожидали. Со временем мне удалось наперекор всем — до-му, школе, стране — обрести собственный голос, — он был не таким, какого от меня ждали, но — собственный. Надо сказать, упорство, необходимое для выживания «я», было своего рода подарком. Многие дети

гибли и теперь еще погибают, потому что они подчиняются ожиданиям родителей, учителей, менеджеров, критиков. Недостаток фантазии, самостоятельности и воли, сложность жизненной борьбы часто ведут к

подражательности, скованности, подчинению всякого рода предрассудкам. Так как многим нехватает

творческой силы или они. что еще хуже, усваивают и распространяют на других насилие, жертвой которого

были сами, — они, едва оказавшись у власти, навязывают ученикам, публике, собратьям некий средний

уровень исполнительства и соответствующие моральные принципы (вспомним о членах жюри ряда

конкурсов).

312

Речь здесь не о том, чтобы обвинять кого-то или, того хуже, упиваться жалостью к самому себе, проливая

слезы по поводу несбывшихся надежд, пережитого насилия или болезненного опыта. Эта по-своему роковая

ошибка опасна, хоть и на иной лад, ибо неизбежно вызывает к жизни новые комплексы, сужая жизненное

пространство. Не чувство вины, а понимание корней проблемы помогает развязать роковые узлы. При этом, правда, новые опасности подстерегают тех, кто полагается на терапевтические возможности разных

психоаналитических систем — даже таких, как система Алисы Миллер и ее приверженцев: каждая из них

провозглашает себя «единственным путем к освобождению». Я вырос в тоталитарном государстве и все то, на что напялена смирительная рубашка идейности, вызывает у меня аллергию. Чтобы найти действительно

полезное и необходимое решение, нужно принять во внимание, что любой результат приходит лишь со

временем. Только так можно добраться до корней проблемы.

Книги Алисы Миллер стояли в начале моих размышлений о болезни, широко распространенной среди

музыкантов. Мы не только привилегированные избранники Фортуны, но часто еще и жертвы собственных

родителей и нашего дара. Само собой, многие успешно двигаются по жизни, пожиная успех и завоевывая

авторитет. Но речь не о внешнем. Когда я вижу в некоторых друзьях стремление быть везде, везде играть, ничего не пропустить, наблюдаю их параноидальную одержимость успехом и сверхчувствительность к кри-313

тическим замечаниям — мне становится не по себе. Ошибочность такой жизни очевидна даже у самых

процветающих, избалованных овациями, почетом, высокими гонорарами; ведь те же мысли мучают их

ночами, даже если на следующее утро они и садятся как ни в чем ни бывало за руль лимузина, торопясь

доказать всему свету свою значительность и незаменимость. Непрочитанные книги, преданная забвению

способность наслаждаться природой, неспособность слушать и стремление всегда говорить самому — все

это свидетельства нарушенных взаимоотношений с миром и собой. Если я излагаю здесь свободную

вариацию на тему, разрабатываемую Алисой Миллер, то делаю это не для того, чтобы высказать

пренебрежение к признанным научным авторитетам и не для того, чтобы судить коллег. Все это занимает

мои мысли, потому что хорошо мне знакомо и касается также меня самого.

Потребность познакомиться с Алисой Миллер родилась в тот момент, когда я находился в сердцевине

неразрешенного личного конфликта. Хотелось выяснить свою долю ответственности за происходящее, попытаться понять причину, которая была скрыта от меня может быть потому, что я был жертвой. Моя

собственная жизнь была мне ясна, я не собирался от нее отрекаться, но казалось необходимым обратиться к

корням и их воздействию. Телефонный звонок Алисы Миллер в ответ на мое письмо оказался приятной

неожиданностью. Что-то вызвало ее соучастие, хотя, возможно, она просто надеялась на новый опыт при

знакомстве с не-

314

известным ей складом характера и мышления. Мы договорились о встрече.

Вечер был насыщенным и ценным. Часы проходили, у госпожи Миллер оказался неиссякаемый запас

терпения и внимания, чтобы выслушать меня. Мы встретились еще несколько раз. И хотя она уже не

практиковала как врач, само по себе общение с нею обладало благотворным терапевтическим воздействием.

Алиса Миллер показывала мне свои недавно написанные картины, советовала прочитать интересные статьи

и книги. Я со своей стороны искал возможность познакомить ее поближе с моей музыкой.

Воздействие ее личности на меня можно лучше всего увидеть из незначительного эпизода, который

разыгрался тогда, в Цюрихе. Мы прощались поздним вечером, и я предложил увидеться с нею еще и на

следующий день, может быть, пообедать вместе перед моим отлетом. Тут же добавив, что не настаиваю: мне

и так приятно, что встреча состоялась; и ей не нужно жертвовать своим временем только потому, что я