Обертоны

капитана Гранта», мелодию нашего детства. Написал ее Исаак Дунаевский, автор музыки ко многим

фильмам тридцатых-сороковых годов и мастер того псевдо-патриотизма, который был навязан ему, как и

всем другим, режимом.

Стиль Дунаевского способствовал (независимо от желанья самого музыканта) утверждению насаждаемого

Сталиным социалистического реализма. Он был очень одаренным композитором, и, вероятно, при других

обстоятельствах писал бы не менее зажигательную музыку для других целей. В известной мере можно и его

считать жертвой тогдашнего политического режима.

К любимым произведениям публики относился менуэт Боккерини, который мы пародировали в варианте

для двух скрипок. Это сочинение, как и «Романс» Шостаковича, написанный для кино (уж не говоря об

«Аппассионате» Бетховена, которую якобы ценил Вождь мирового пролетариата) оставались долгое время

обязательно-показательными

303

номерами всех сборных программ, выставляемых по случаю партийных съездов, и мы надо всем этим

посмеивались, как могли.

«Бисы» были феноменом советской культуры. Помните ли вы хотя бы один концерт советских музыкантов

без выходов «на бис»? С течением времени они как бы превратились в барометр успеха. Во всяком случае, в

России, хотя и не только в ней. Чем больше «бисов», тем удачнее вечер. Точка зрения, уходящая корнями в

XIX век с его поклонением виртуозам но, разумеется, свойственная и тоталитарной идеологии с ее

непременным стремлением к самопрославлению.

Я постепенно пытался подчинить выбор пьес, исполняемых «на бис», моему общему замыслу. Хотелось

отойти от традиции, требовавшей демонстрации блестящего мастерства. В выходе «на бис» я видел скорее

продолжение, дальнейшее развитие основной программы или контраст к ней. «Бис» должен был

восприниматься как вопросительный или восклицательный знак к теме концерта или иногда как

неожиданно-остроумная концовка, подобная «пуанте» в эпиграмме. Ведь и обильные трапезы принято

завершать рюмкой коньяка или легким десертом. Недавно в Москве одна юная дама - музыкальный критик

— спросила меня, всегда ли я играю «такие бисы» (на ее взгляд, это был китч). Невольно пришлось сделать

вывод: юмор и двусмысленность переживают в России не лучшие времена. Во всяком случае, среди

музыкантов-профессионалов.

В концертах с оркестром проблема «бисов» нередко решается готовностью солистов. Части из сольных

304

партит Баха, сонаты Изаи, этюд Шопена или «Прелюдия» Рахманинова (две последних — для пианистов) —

таков стереотипный набор возможностей. Мне казалось, что этого недостаточно. С удовлетворением

вспоминаю о том, как мне в свое время пришло в голову вместе с Мартой Аргерих исполнить «на бис»

короткую пьесу Стравинского для рояля в три руки. К моему «буфету» принадлежали и мелодии из «Знаков

Зодиака» Штокхаузена, и полонез Шуберта, танго Пиаццолы и даже произведения Веберна.

Иногда приходилось считаться с тем, что музыкальные партнеры по определенным причинам не

соглашаются на «бисы». Конфликты такого рода произошли у меня с Ленни Бернстайном в Иерусалиме, с

Томасом Шиперсом в Вене. В обоих случаях на меня смотрели как на молодого музыканта с неумеренным

самомнением. При повторении программы меня всеми силами удерживали от стремления выступить «на

бис».

Бунтовать может и оркестр. Это мне довелось почувствовать однажды во время гастролей по Европе с

исключительно профессиональным, но художественно противоречивым американским Orpheus-Ensemble.

Его музыканты превратили игру без дирижера (как когда-то в России двадцатых годов музыканты оркестра

«Персимфанс») в свою идеологию: демократия любой ценой. Все участники коллектива якобы обладали

равными правами; правда, некоторые из них (постоянные члены) были, по Орвеллу, немного «равнее»

других. Дискуссии об исполнении длились иногда дольше самих выступлений. Все решения принимал

комитет, рассматривавший

305

группу как собрание виртуозов. Всем предоставлялись неограниченные возможности демонстрировать свое

искусство, - даже в выступлениях «на бис»; всем — кроме гостя. В случаях неодобрения Orpheus-Ensemble стремительно покидал сцену.

В больших американских коллективах определяющую роль играет время. Как на фабрике, оркестровая

жизнь определяется профсоюзом, для которого контракты и всякого рода параграфы гораздо важнее

художественной деятельности музыкантов. И хотя музыканты радуются дополнительному гонорару за over-time, занятое бисирующим солистом, менеджер, обязанный нести дополнительные расходы за время, потраченное всеми членами оркестра, очень этим недоволен. Вспоминаю одного берлинского

администратора, запретившего нам с Мартой выступать «на бис», потому что он не хотел платить

сверхурочные гардеробщикам. Или в Венском Burgtheater, где нам, после выступления в честь Пиаццоллы, даже запретили выйти на сцену. Было 23 часа, — а профсоюзы оказались сильнее публики.

«Бисы» — в некотором роде незапланированные подарки — особенно любимы публикой, то есть теми, кто

получает в обмен на плату за билеты немножко больше, чем было обещано. Но из этого может выработаться

своего рода традиция, когда публика полагает, что она в своем праве, предъявляя исполнителю новые

требования, и когда отказ выйти «на бис» вызывает неудовольствие аудитории, легко забывающей, что

подарки можно делать лишь по собственной воле. Конечно, неплохо, если в них есть еще смысл и юмор.

306

Призыв

Дopoгие друзья! Благодарю вас за то, что вы даете себе труд выслушать меня. Сегодня я обращаюсь к вам с

нижайшей просьбой. Речь идет о звуках скрипки. Никогда не включайте в моем присутствии скрипичную

музыку. Знайте - мой слух и все мое существо настраиваются, так сказать по законам природы, на ее волну, в особенности если это мое собственное исполнение. Во время наших встреч я готов беседовать с вами, шутить, наслаждаться вкусной едой или решать сложные проблемы. Но слишком знакомые мне звуки

скрипки этому помешают. Уши автоматически настроены на прием. Ни одно заботливо выбранное меню не

порадует меня, ни одна интереснейшая идея не сможет проникнуть в глубину моего сознания, ни одна самая

остроумная шутка меня не рассмешит. Все будет заглушено звучащим регистром — от нижнего «соль» до

верхнего «до».

Вы ведь мои друзья, не правда ли? Поэтому прошу вас поступать так, как я сам поступаю в рестора-307

нах: прошу метрдотеля сменить музыку. Мне и впрямь мила любая, за исключением той, что сочинена для

скрипки. Не нужно встречать меня на лестнице дома или при выходе из лифта гостиницы концертами Баха

или Вивальди. Более того - я даже готов покинуть отель, если в его дирекции сидит неумолимый меломан, разработавший концепцию особенно изысканного музыкального сопровождения. Постарайтесь понять, что

если в момент моего появления на проигрывателе начинает вертеться пластинка с моей последней записью, вечер безнадежно испорчен.

В конце этого обращения хочу призвать вас основать общество, целью которого должна быть защита

музыкантов от произведенных ими звуков. Готов сам незамедлительно стать членом такой организации и

уверен, что буду не единственным, кто изъявит готовность платить взносы. Есть же пределы нарциссизма —

даже у наиболее самовлюбленных артистов. А у тех, кто пределов не знает, свои общества уже есть.

Пора очнуться!

3амкнутость музыкальной среды — чаще проклятье, чем благословение — почти никогда не нарушается.

Большинство наших собеседников тоже музыканты, — бывшие и будущие. Мы следим за жизнью

музыкантов — читаем биографии, письма, обсуждения; нередко опускаемся до уровня сплетен или бытовых