Падение в небо

Её любовь

После последней исповеди Айрин не приходила на утреннюю молитву вот уже семь дней. За это время Бог мог заново создать Землю.

Я думал, что чем-то обидел её. И мысли о ней не давали сосредоточиться на том, что должно было занимать меня. Эти семь дней я сомневался, готов ли принять сан.

Старый священник не торопил меня:

— Это решение ты должен тщательно взвесить, потому что отменить его будет невозможно.

— Наверное, я никогда не буду готов, — воскресную исповедь он вёл сам, и я последний исповедовался ему. Как только я озвучил эту мысль, понял, что так думала Айрин.

В этот день я впервые признался себе, что скучаю по ней.

— Всему своё время, сын мой, — ответил мне священник.

— Скажите, вы верите в реинкарнацию?

— Церковь отвергает все представления о перевоплощении души человека.

— А вы?

— Ежели душа верит, я не имею права переубеждать…

— Я смогу с такой верой принять сан?

— Скажу так: это не помешает тебе принять сан. Но есть и другие препятствия, которые могут встать на твоём пути.

— Знаю, — вздохнул я, вновь думая об Айрин.

На следующее утро я встретился с ней глазами на молитве. Это была первая молитва, которую читал перед прихожанами я.

«Я скучала!» — послала мне она и улыбнулась.

Я смущённо опустил глаза в пол и продолжил читать.

После молитвы я вышел на свежий воздух. Айрин почти сразу оказалась рядом, я даже отдышаться от непрерывного чтения не успел.

— Привет, Айрин, — откашлялся я, посмотрев на неё.

Если в первую встречу я разглядел в ней лесную фею, то в этот раз она была настоящим солнцем. Не помню, чтобы у неё было так много веснушек, или я просто не смотрел на неё так внимательно. Рыжие волосы были собраны в небрежный пучок на макушке, но несколько коротких прядей спадали на лицо. На ней было бледно-жёлтое платье с длинным рукавом. А на ногах — всё те же грубые ботинки, которые снова выбивались из её тёплого образа.

«Прости, я была занята. Помогала тётушке», — как будто оправдываясь за своё отсутствие, подумала она.

Я ничего не ответил ей.

«Ты читаешь утренние молитвы увлекательнее, чем старый священник», — прочёл в её мыслях я.

— Я скоро приму сан.

Я хотел поблагодарить её за комплимент и сказать, что рад видеть её. Но говорил совсем не то, что думал.

«Смелое решение… — лишь ответила мне она, а чуть погодя добавила: — Наверное, это твоё место. Когда ты читал молитву… я верила каждому слову. Как будто ты передавал её от своей души к моей душе».

Я молчал.

«Расскажешь мне о любви?»

— О любви… — выдохнул я. — Ничто не существенно и всё меркнет под светом Истинной любви. Она бесконечна. Любовь долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.2

«А если не из библии, а как чувствуешь сам?»

— Настоящая любовь… это соитие духа, а не плоти. Это доверие другому: себя и своих чувств. Взаимно и только взаимно… — я помолчал. Айрин тоже ни о чём не думала. — Любовь лишь внутри, — шёпотом продолжил я, — не снаружи. Нет никаких половинок, только целостные духовно могут быть вместе. Ни расстояния, ни время, ни какие-либо события — ничего не может изменить силу чувств, если они настоящие и идут из жизни в жизнь.

«А как эту любовь почувствовать? Как её не упустить?»

— Вряд ли можно упустить её, если однажды обретёшь, — пожал плечами я.

«И ты готов отказаться от неё?»

— Я не отказываюсь.

«Но если ты примешь сан, а после встретишь свою родственную душу, ты никогда не сможешь с ней быть. Верно?»

Я кивнул, не в силах произнести эти две буквы — ДА.

«А я?» — спросила она, поднимая голову, чтобы посмотреть мне в глаза.

Я вопросительно сощурился.

«Я встречу свою родственную душу? Или, быть может, я её уже… упустила?»

— Я не знаю, Айрин.

«А что если, я…» — Её мысли вдруг оборвались. Потом проскочила одна, которая эхом повторялась уже в моей голове: «…люблю тебя?»

— Айрин…

Её мысли вдруг стали очень резкими. Как будто она хлестала меня словами по щекам.

«Нет, не нужно мне сейчас говорить про свою прошлую жизнь. И про то, что ты бы почувствовал, если бы я была той самой. А что, если это всё иллюзия? Почему ты не можешь любить меня, а я тебя? Ответь мне!»

Её эмоции загорались, как бумага от поднесённой к ней спички. А роль спички исполнял я.

Что, если она была права? А я неправ. Что, если я тоже люблю её? Той самой любовью, которой мне не хватает для жизни? Для этой жизни.

Айрин с вызовом смотрела на меня.

— Любовь может быть только взаимной, — ответил я, отводя глаза.

«Ты можешь доказать мне, что не любишь меня?»

До этого момента я не знал, что доказывать нелюбовь сложнее, чем любовь. Не знал, кто больше нуждался: она во мне или я в ней.

«Скажи, чтобы я ушла! И я больше никогда не появлюсь в этой твоей жизни!»

Айрин была настолько уверена в своих мыслях, что мне стало страшно. За неё. За себя. За нас.

— Я не хочу, чтобы ты уходила, — признался я.