Ты меня поймал

Ну ему-то говорить легко, а я тогда столько страха натерпелась.

Едва заходим в отделение, к нему спешат двое медиков. Больничный коридор пуст, и выясняется, что сейчас у пациентов время завтрака. Они ещё буквально минуту о чём-то говорят, а потом уходят в сторону.

— Идём в кабинет главврача, — распоряжается Третьяков и тут же ведёт меня.

Едва поспеваю за его широким шагом, но не возмущаюсь. Проходим мимо столовой, где вижу много беременных женщин разных возрастов. Сглатываю тяжёлый ком в горле и тороплюсь за Лео.

В пустом кабинете главврача суровый граф усаживает меня в большое кресло, несмотря на мои попытки сесть на стул для посетителей.

— Смотри, читай, — выкладывает передо мной больничные карты.

От волнения буквы скачут, и я выхватываю только отдельную информацию в виде имён, возрастов и непонятных диагнозов.

— Лев, прошу, давай общими человеческими словами.

Карты прибавляются, а моя способность к восприятию уменьшается.

— Хорошо. Это беременные женщины. Ситуации у всех разные, но итог один — им всем не нужен в итоге ребёнок.

— Не нужен?! Как так? — я давлюсь удивлением и воздухом, забывая сделать вовремя вдох.

Третьяков осторожно хлопает меня между лопатками, но, когда кашель не прекращается, несётся к кулеру и приносит пластиковый стаканчик с водой.

— Спасибо. Извини, — хриплю, когда голос немного восстанавливается. — Почему им не нужны их дети?

— Кто-то не успел сделать аборт, у кого-то медицинские показания как у моей жены, им мы разрешаем родить раньше, пытаясь потом спасти малышей. Всех детей устраиваем в семьи, частенько за границу, естественно, не бесплатно и после заключения супернавороченных договоров о неразглашении. Но есть несколько отличительных пациенток, и одна из них та самая, с которой вам с Натальей удалось побеседовать.

Он неожиданно замолкает, нервно сжимая пальцы в кулак. Упирается им же в подлокотник моего кресла.

— Отличительные — это сумасшедшие?

— И да, и нет. Одна, что видели вы, действительно имеет проблемы с психикой, а вторая здоровая во ВСЕХ аспектах, но её родители против ребёнка. Девочке только шестнадцать, у неё любовь всей жизни, от которой она и забеременела, но только эта любовь, получив красивый чек, скрылась в неизвестном направлении, а девчонка уверена, что ей все лгут, и желает рожать и воспитывать.

— Ты заберёшь у неё ребёнка?

Не могу понять, что сейчас чувствую — страх, гнев, отвращение или восхищение тем, что Третьяков делает в принципе доброе дело.

— Заберу, Лара. Так надо! — срываясь от меня к окну, резко бросает мне своё решение.

— Не надо на меня рычать, Лев Николаевич.

— А не надо смотреть на меня как на зверя, терзающего невинного ягнёнка, — огрызается граф, но взгляда от меня не отводит.

— А как смотреть? Ты хочешь отобрать у женщины её дитя.

— Ей шестнадцать!

— И что?! Её папочка с мамочкой боятся позора? Значит, пусть она лишится малыша ради их покоя и чистоты?

— Боже, Лар, ты истинная Илларионова. Прямо слышу голос твоего отца.

— Лев, это не голос моего отца. Ему бы не пришлось делать такого выбора!

Третьяков хмурится, не понимая, о чём я. Вот я и сама не знаю, зачем собираюсь вскрыть свою последнюю тайну, но чёрт, это бесчеловечно лишать кого-то его же ребёнка.

— Это мои слова, граф Дракула, только мои, потому что у Илларионова дочь не может иметь детей от слова совсем и никогда.

Леонардо застывает.

— Да-да. Представляешь, я-то самое чёрное пятно на безупречной репутации великого гинеколога. Он не смог вылечить единственную дочь, хотя буквально опыты на мне ставил, но ничего не дало результаты. Во мне не оказалось ни грамма яйцеклеток, так что даже ЭКО мне не может помочь.

Третьяков молчит, разглядывая меня сочувствующим взглядом, от чего мне становится ещё хуже. Отец тоже так на меня смотрел, а потом и мама, когда он ей признался, не получив положительного эффекта от последней попытки. Она подключилась в группу поддержки сочувствующих, и наша соседка тоже, а теперь ещё и Лев. Это точно перебор.

Подлетаю с кресла, роняя часть карт на пол, но едва это замечаю. Мне надо на воздух, а лучше обратно в свою квартиру, в норку, где можно зализать все раны и снова спрятаться от всех этих сочувствующих.

— У меня нет и не будет детей, но, Лев, если бы он был, я бы умерла за него. И неважно, сколько тебе лет и какая история сопровождает зачатие. Главное, это желание любить.

Я больше не смотрю на мужчину и просто выбегаю из кабинета. Несусь обратной дорогой прочь от этого сосредоточия беременных, о чём я могу лишь мечтать.

Навстречу мне выходит Илья, и я по глазам его вижу, что он по мою душу, но ошибаюсь.

Он открывает дверь с каким-то очередным мудрёным замком и выпускает меня из отделения.

— Мы вас отвезем домой, Клара Вениаминовна.

— Я могу сама, — хриплю из-за слёз, что полное горло, но реветь — это не мой конёк.

— Погода и дороги оставляют желать лучшего. Позвольте нам доставить вас в целости и сохранности.

Киваю, иначе не могу. Мне с молоком матери и первыми шагами прививали на любезность отвечать любезностью.

Илья дарит мне подобие улыбки, и мы вдвоём чинно следуем прочь из замка.

В душе дыра, в голове бардак, и всё-таки, когда усаживаюсь в салон джипа, я оглядываюсь на балкон, где впервые познакомилась с графом.

Дракула там. Точит меня своим зелёным взглядом, что меня не спасает даже расстояние. В голове звучит будто его голос: «А что ты думала, Лара, я милый и пушистый котик?! НЕТ. Я лев, и я сжираю мне неугодных».

От собственной шизофрении застываю не в силах отвести взгляд от мужского силуэта. Километры боли и отчаянья линчуют моё тело, сердце, мозг.

Я, ешкин кот, люблю этого кровопийцу!

— Это вас, — врывается в моё истерзанное сознание голос охранника.

Илья протягивает мне свой ушной наушник. Недоверчиво смотрю на устройство, но прижимаю к уху.

— Я тебя всё равно поймаю, Мотылёк. Ну а пока лети.

Спокойный, но словно надтреснутый голос Третьякова наполняет меня своим бархатным звучанием.

Передатчик забирают, а меня усаживают в машину.

Это сейчас де Бомарше сказал мне прощай, но как-то временно что ли?!

Ничего не соображаю, гормоны словно разом взбесились, и теперь меня постоянно штормит до трясучки в руках.

Таблетки. Мои особенные пилюли, что прописал отец на постоянной основе. Я же забыла их выпить вчера и сегодня пропустила утренний приём.

Лев прав. Сейчас мне определённо точно надо лететь домой, а дальше на свежую голову разбираться в СВОИХ чувствах.