На грани фола

Громов. Настоящий. Здесь, а не в Черногории.

Мы застываем на пороге. Я — с пластиковым пакетом в руках, в котором собраны мои пожитки, он — с компактной дорожной сумкой.

— Куда на ночь глядя намылилась, Булочка? — Арсений вопросительно выгибает бровь.

— Что ты здесь делаешь? — едва дышу я, все еще не вполне уверенная, что это не мираж и не больной финт моего истосковавшегося воображения.

— Я пиздец как соскучился, — с какой-то откровенной серьезностью произносит Арсений. Делает шаг вперед, оттесняя меня вглубь коридора. Бросает сумку на пол. — Как хорошо, что ты здесь.

И следующее, что я осознаю, это то, как из моих глаз брызжут слезы, а Арсений целует меня — горячо и страстно, и в нашем поцелуе смешиваются его признание и моя боль.

Глава 49

Арсений

— Ну что за сопли, Вик? — шепчу я, покрывая короткими поцелуями ее щеки. Непроизвольно стискиваю пальцами охуенно округлые бедра и выбиваю из нее протяжный вздох. — Ты же у меня вроде бы сладкой булочкой должна быть? — веду языком вдоль скулы и, прикусив за мочку уха, шепчу: — А ты соленая. Неужели расстроилась, что я приехал?

Она шмыгает носом, смеется сквозь слезы, без остановки гладит своими теплыми пальцами мой затылок, будто боится, что я исчезну. Растерянно смотрит на меня блестящими глазами, молчит, а я ее понимаю. Меня также долбит. Прибивает тонной новых ощущений к земле. Размазывает. Я и болтаю, чтобы не утонуть в соплях, слюнях и дикой похоти, которые замешиваются в свирепый тайфун у меня в груди. Я думал, рядом с Викой он успокоится. Но не тут-то было. Тихо лишь в его в эпицентре — в объятиях Булочки. Шаг вправо, шаг влево, и сносит к херам. Полный пиздец, который я радушно и смиренно встречаю.

— В дверь звонят, — бормочет между поцелуями Огнева, а отлепиться от нее не дает. Я и не слышал — пульс в уши бьет с такой силой, что я не слышу ничего.

— По хуй, — снова нападая на Вику, подминая ее под себя, вдавливаясь членом между ее разведенных ног, рычу я, а она выгибается, хнычет, царапает мои плечи в хлам и запрокидывает голову. — Это, наверное, курьер, Сень.

— Бляяя, — торможу едва ли не с пробуксовкой. Утыкаюсь носом в ее шею и прикусываю нежную кожу, под которой пульсирует тонкая жилка. — Ладно, — я отталкиваюсь от матраса, в один прыжок приземляюсь на пол, иначе не оторвусь от Огневой, и поправляю стояк в штанах. — Нам надо пожрать.

Я иду забрать доставку, а сам улыбаюсь, как дебил. Сутки с Булочкой из постели не вылезали. Член, кажется, стер в хлам, но желание трахаться этот факт не отбил. Так бы и сожрал Вику целиком, она бомбическая у меня. Не раздумывая, потратил выходные на дорогу, лишь бы увидеть ее. Не было нормальных рейсов, пришлось с четырехчасовой стыковкой лететь. Я и обратно завтра вечером через жопу полечу, всю ночь придется не спать, но мне по фигу. Моя Булочка этого стоит.

Я падаю на кровать с разбегу и открываю коробку с пиццей.

— Я распухну, если мы будем питаться только этим, — смеется Огнева, ловя языком тянущийся от ее куска расплавленный сыр. Это чертовски сексуально. Пицца и Булочка — это любовь.

Пальцы нервно дергаются от мысли, которая перманентно бродит в мозгах уже какое-то время. Скоро эта каша в голове забродит и превратится в вино — я как пьяный постоянно. Сжимаю зубы сильнее, оставляю нетронутый кусок пиццы в покое и серьезно смотрю на Огневу, которая сидит сочной задницей прямо на моих подушках, скрестив ноги под собой.

— Поедешь со мной?

— Ты все-таки решил выйти из дома? Я тебе говорила, что не буду заниматься сексом в машине! — она хохочет, зараза такая, аж заливается. — Ты меня не уломаешь!

— Я не об этом.

Вика еще смеется некоторое время, пока не ловит мой взгляд. Я предельно серьезен. Я хочу ее всю. Постоянно. Не хочу без нее даже дышать. Мне пиздец, я и не пытаюсь отрицать.

— Ты… — она внезапно хмурится, дожевывает сыр, облизывает пальцы и дует губы. — Что ты имеешь в виду?

— Ты же не глупая.

— Сейчас я чувствую себя полной дурой, — как-то расстроенно говорит Булочка, отчего хочется сразу придушить ее в объятиях. — Не понимаю.

— А что тут не понимать? Поехали со мной — мне еще две недели отпахать надо. От универа мама отмажет. В Подгорице красиво, есть где погулять. Когда я занят буду, сможешь учиться, к сессии готовиться. Ксавьер, француз один есть в команде, так он с девушкой живет. Хорошая вроде, одна не останешься. На выходные в Будву на море сгоняем. К Новому году вернемся, сдашь экзамены, и решим уже, как дальше быть. Обратно ждут к десятому января.

Я все выдаю как на духу. И произнести это оказывается легче, чем я думал.

— Вау, — у Булочки глаза огромные, удивленные. Смотрит на меня в ужасе. Рот приоткрыт, и будто не дышит. — Звучит, как план.

Огнева кусает губы, а у меня на хер сердце не бьется, пока жду, что она скажет.

— Арсений, это очень серьезный шаг, а я…

— Я серьезен.

— Я честно не знаю…

— А че тут думать, если ты любишь меня?

— Люблю?

— Еще скажи, что нет, — я шучу, но сам весь на взводе. Я был уверен в чувствах Огневой ровно до этого момента. Теперь сомневаюсь. Во всем. Сука, даже в том, что Земля круглая.

— Люблю, — наконец говорит Вика, и у меня груз пятитонный с души падает. Хочется гребаную радугу оседлать и на ней в космос умчать. Это ведь круче трехочкового в финале чемпионата. Пять дурацкий букв круче трех оргазмов подряд, которые она мне подарила часом назад. Круче нирваны от косяка. Круче чем… — А ты… ты тоже, получается, любишь меня?

— Ну, видимо, да, если мне после секса с тобой хочется не сигарету выкурить, а обниматься, как девственнику, блять.

— Ты меня любишь, — она повторяет это дрожащими губами, будто собирается разреветься снова, а у меня срывает крышу, я тянусь к ней, сминаю, укладываю на лопатки, врываюсь языком в ее сладкий рот и балдею.

— Люблю, — кусаю ее подбородок, обсасываю губы, целую. — Охуеть как люблю.

— Сеня… Сень… — она такая податливая, такая мягкая, любимая. Моя. Рукой ныряю под майку, которую ей одолжил — смесь моего Dior Homme и ее природного запаха кружит голову. Огнева — это ходячий феромон. У меня на нее не просто стоит, у меня на нее сердце бьется в два раза быстрее.

— Люблю тебя, — я подкрепляю слова самым верным способом. На этом языке я умею говорить лучше всего, поэтому ввожу в нее два пальца, а Огнева внезапно дергается, отталкивает меня и переворачивается, оседлав. — Хочешь так? Я не против. Жги, Булочка.

Огнева прижимается ко мне так, что клетками проникает в меня. Я, блять, не вру. Сжимаю в ладонях ее огненную задницу и толкаю на твердый член. Мы одновременно стонем. Одновременно с вызовом на телефоне.

— Арсений, звонят.

— А то я не вижу, бля.

Тянусь рукой к тумбочке, не разрешая Булочке останавливаться. Она вроде как стесняется, жмется, ложится на меня, целует шею и кусает за сосок, сучка!

— Ау! Алло, — отвечаю Русу, который обламывает весь кайф.

— Громов, ну ты и мудила!

— Че опять не так? — хохочу, толкаясь в Огневу. Между нами только слой хлопковой ткани моих штанов. И это ощущается так остро, что я готов рычать в голос.

— Почему я от твоей мамы узнаю, что ты в городе?

— Звучишь, как ревнивая телка.

Руслан ржет в динамик и не отрицает. Он к Булочке настороженно относится, но знает, что рот в ее сторону открывать физически опасно. Я тоже не лезу в его семейные разборки.

— В общем, бери свою Дульсинею и мчи к нам. Иначе мы всем кагалом к тебе завалимся. Тебе решать.

— Где тусите?

Булочка привстает на локтях, стреляет в меня настороженным взглядом, застывает, голову вбок склоняет. А я на соски ее, антеннами торчащие из-под майки, залипаю, когда бросаю трубу обратно на полку.

— Смотаемся к парням? Ненадолго.

— Ты этого правда хочешь? — очень искренне спрашивает Вика.

Я улыбаюсь во весь рот и утыкаюсь лбом в ее лоб.