Тмутараканский лекарь

Двое местных лекарей, Абрам и Пинхас, давали раненым снотворное зелье немного в других пропорциях, чем это делал Тихомир, но на качество наркоза это не влияло, а наоборот делало его более глубоким. Хирурги приступали к своей работе, часто продолжавшейся до вечерних сумерек. Такая нелегкая совместная работа не только сплотила всех лекарей, но и обогатила их колоссальным опытом.

Как-то Сергей разговорился с семендерскими лекарями — они оказались достойными людьми, весьма образованными для своего времени.

— Жаль, что мы с вами поначалу были на разных сторонах в этой войне, — сказал как-то Матвеев. — Лучше бы мы познакомились при других обстоятельствах, например, на каком-нибудь пиру.

— А мы и не хотели войны. Не хотели похода, затеянного нашим каганом, — ответил Абрам, — Большинство моих друзей и родственников хотели просто жить в добрососедстве с аланами. Торговать с ними было гораздо выгоднее, чем воевать. Тем более, что все ключевые стоянки по Шелковому пути и так были наши, а аланские, русские, да и любые караваны, останавливаясь на них, и так нам должны были платить. Но что поделать, теперь мы стали заложниками этой ситуации.

— Тут главное, не изменить делу, которому ты служишь, — продолжил его друг Пинхас. — Не предать себя и тех, кого пообещал лечить. В мирное время наше ремесло приносило нам неплохой доход. Но как было написано на кольце у царя Соломона «Все проходит, пройдет и это». Прошло мирное время, наступило военное, но потом снова будет мир, я уверен. Что бы сказала моя мама, если бы я бросил ее и убежал в никуда? А заодно и всех своих многочисленных родственников, которые не оставили Семендер.

— Кто бы что тебе не говорил о хазарах, но знай, что не все мы такие, как каган Исхак, — перебил его Абрам, — Да, его большая заслуга, что он воссоздал нашу державу, но последнее время он стал слишком жесток не только с противниками, но и со своими собственными подданными. Да и назначение наместниками Семендера этих двух молодых ослов — Эрмии и Завулона, которые только и делали, что пили и веселились, тоже не придает кагану уважения. Понятно, для чего нужны все эти походы, если казна тратится на прихоти юных паразитов. Каган Исхак за последнее время сильно изменился и из-за этого погубит, если еще не погубил, созданное им детище.

— Так, а почему же вы не свергли его, раз были им недовольны, — спросил Матвеев. — Неужели во всей Хазарии не нашлось более достойного кандидата на престол?

Но тут привезли новых раненых, и вопрос Сергея так и остался без ответа.

За все время работы семендерского госпиталя перед Матвеевым промелькнуло сотни лиц раненых и больных людей, но лишь некоторые отпечатались в его памяти надолго. У него даже промелькнула мысль когда-нибудь написать мемуары на эту тему, но тогда было явно не до погружения в воспоминания, нужно было работать. Причем работать быстро, аккуратно и качественно. Раненых было немало, но Сергею такой темп работы нравился. Он в полной мере ощущал свою полезность и понял, что не зря попал в этот мир — именно здесь, в этом госпитале он и должен был находиться. Как тогда, во сне про молодого Кудеяра, который все равно должен был пойти в поход и очутиться диковинным образом в прошлом, так и Сергей отчетливо осознал, что его предназначениев составе тмутараканской рати в семендерском госпитале. Парень чувствовал прилив сил и ощущал вдохновение в работе. Как будто он фрегат, которому в паруса мощно дует попутный ветер, и он идет по бескрайнему лазурному морю к своей цели. Как будто действительно Господь помогает ему возвращать здоровье этим несчастным, но мужественным людям — русичам, аланам, половцам, хазарам, да впрочем, неважно… Значит, не зря он шесть лет штудировал медицину в университете, а потом лекарское дело при монастыре. Вот где его знания пригодились в полной мере!

Однажды в госпиталь поступил воин, которого звали Рябина. Скорее всего, было у него и православное имя, но все называли его именно так. Матвеев вообще заметил, что хотя подавляющее большинство русских воинов было крещено, но многие из них предпочитали употреблять свои прозвища или языческие имена, приберегая православные имена для служб в церкви или суеверно опасаясь сглаза. Так вот, у этого самого Рябины была сломана нога в битве с армией Рустама, на нее наложен фиксирующий лубок, а сверху лубка нога была туго забинтована повязкой из грубой ткани.

«Видимо, полевые лекари постарались, — отметил про себя Матвеев, — Ну что же, уже неплохо». Однако, всё было бы ничего, если бы из-под повязки не доносился какой-то странный неприятный запах. Да и Рябина постоянно корчился от боли, хотя был не безусым юнцом, а опытным воином, привыкшим к различным ранениям и переломам. Даже крепкое вино ему эту боль не заглушало.

Георгий Ватомурос на обходе тоже почувствовал странный запах и предложил Сергею снять повязку с раненой ноги и посмотреть, что же там происходит. Стонущего Рябину взяли в перевязочную. Как только повязка была снята, зловонный запах окутал всё помещение, и лекарям предстала нога Рябины во всей своей красе. Его правая раненая нога была отечна, раза в три больше неповрежденной левой. Кожа вокруг раны, нанесенной, очевидно боевым топором, раздробившим несчастному голень, была серо-синюшного цвета. Из раны, где были видны обломки костей, вытекала темная жидкость, похожая на грязную сукровицу и издающая этот запах. При надавливании на кожу четко ощущалась крепитация — звук хруста снега на морозе. Рябина резко застонал от боли. Георгий и Сергей переглянулись — эта была газовая гангрена, грозная патология, при которой бедолага мог расстаться не только с ногой — его шансы на выживание тоже стремились к минимуму.

Причина гангрены тоже была налицо — рана была плохо обработана, свидетельством чего были комочки грязи и остатки штанов воина, которые Георгий извлек из раны.

— Неужели у них было столько раненых, что его просто не успели качественно обработать, — возмутился Матвеев. — На Тихомира и Артемия это не похоже. Это же не первый их поход и далеко не первый раненый!

— Но лубок же ему наложили, да и повязку тоже, — возразил Георгий, — Значит, время на обработку раны у тех, кто это сделал, все-таки было. Не думай плохо о Тихомире и Артемии — они не только твои друзья, но и мои ученики. А ты помнишь, как я вас учил, пусть жестко, зато самое важное вы запомнили навсегда, я надеюсь. А в первую очередь то, что рана должна быть чистой и хорошо промытой. И уж тем более в ней не должно быть грязи и посторонних предметов.

— Да я-то помню, только ТАКОЕ впервые вижу. Хотя за эти пять лет всякого повидать пришлось. Ума не приложу, как в этом случае поступить.

— В первую очередь, нужно погрузить его в глубокий сон, чтобы мы смогли эту рану хорошенько обработать, — распорядился Георгий, — Зовите сюда Абрама, да поскорее. У нас есть два варианта. Первый, и самый очевидный — ампутировать ему ногу и спасти жизнь. Второй — попытаться ногу спасти, но это будет большой риск для его жизни. Все-таки лучше жить одноногим, чем умереть с обеими ногами. Непростой выбор…

— Учитель, а давай поборемся за его ногу, — предложил Сергей, — у меня почему-то есть стойкая уверенность, что у нас все получится. С Божьей помощью, конечно!

— А если у него начнется огневица? (Так в те времена называли «сепсис» — заражение крови)

— Как только мы увидим первые признаки огневицы, то тогда ампутируем ногу и будем спасать его самого.

— Есть в вас, русичах, неистребимое желание рисковать. В этом я убедился за то время, что живу на Руси. Давай попробуем рискнуть, и да поможет нам Христос!

Убедившись, что наркоз подействовал, и Рябина громко захрапел, Георгий и Сергей принялись за его пострадавшую конечность. Для начала они тщательно промыли чистой кипяченой водой и обработали ее водой, в которой длительно лежали три серебряных креста — для дезинфекции — затем иссекли омертвевшие участки тканей и сделали по три лампасных разреза с обеих сторон голени. Из разрезов вытекла грязно-зеленая жидкость, и рана очистилась. Обломки костей Георгий сопоставил максимально анатомично, а на ногу снова наложил лубок, который можно было бы снимать для перевязки раны.