Мангазейский подьячий

Я понял, что я здесь чего-то не понимаю. Такое ощущение, что они все искренне рады за Аглашку.

«Толпа» состояла из трех человек, моих девочек, Диты, Насти и Клавы. И они выглядели совершенно не похожими на чем-то расстроенных людей. Скорее, наоборот: они выглядели как люди, совершенно чем-то довольные. Как будто…

Я с сомнением посмотрел на Аглашку, но та была озадачена не меньше моего. Если тут и был коварный девчоночий заговор, с целью свести меня с ней — она в этом не участвовала… эй!

— Эй! — возмущенно заверещала Аглашка, когда на меня, отпихнув ее в сторону, налетел девичий вихрь и принялся расцеловывать во всех месте, из тех, что выше шеи… ай! В ухо-то зачем?! Кто-то умудрился так смачно чмокнуть меня в ухо, что в нем теперь звенело, как в старом механическом будильнике.

Так. Стоп.

Я вырвался и встал:

— А теперь — объяснения! — и нахмурился еще.

— Настоящий боярин, — всплеснула руками Настя.

— Прямо как мой папа, — пискнула Клава. По моему, именно она и попыталась сделать меня на одно ухо глухим.

— Грозен, — кивнула Дита. И тут же получила шлепок по попе от Аглашка.

— Это не объяснения! — я нахмурился еще сильнее и в результате просто зажмурился. Да, над грозным взглядом надо еще поработать…

— Тогда садись! — меня усадили к Аглашке, уже успевшей взобраться на кровать с ногами и прижавшейся ко мне.

Девчонки, плюхнувшиеся на кровать Диты, выглядели чересчур веселыми и довольными. Чересчур веселыми и довольными для тех, кто имел на меня кое-какие виды, а сейчас застал с одной из своих подруг. Насколько я знаю, девушки не очень любят обнаруживать своих подруг в постели своих парней.

Заговорщицкая троица переглянулась, и слово взяла Настя, как самая смелая и самая серьезная:

— В общем, так. Викешенька, ты очень хороший, и мы все тебя очень любим. И я, и Аглаша, и Клава, и Дита. Но мы понимаем — в конце концов тебе нужно будет выбрать одну. Потому что у нас на Руси не магометанство и четыре жены — это слишком много. Вот.

Логично. Не поспоришь. И про магометанство и вообще.

— Сначала мы решили, что выберем тебе одну из нас. Только мы не знали, какую. Мы даже в кости играли, чтобы выбор сделать…

Так вот они на что играли… А я решил — на, так сказать, первую ночь… ОФигеть, они мне супругу выбирали, играя в кости! Хоть бы в шахматы, что ли!

— И все время выигрывала Аглаша. Мы еще думали, что она плутует. А потом мы подумали еще раз. Ты ведь всех нас тоже любишь. Но любить сразу четырех — нельзя. Значит, кого-то из нас ты любишь по-настоящему, а остальных — как друзей. И тогда мы подумали: может, мы тоже любим тебя, как друга? Мы обсудили, кто из нас хочет быть твоей женой — и поняли, что не хотим…

В этом месте я обиделся. Совершенно по-дурацки. Вроде бы, мои сомнения, насчет того, как мне выбрать из моего гарема кого-то одну и не огорчить остальных, разрешились сами собой, но все равно как-то… Меня отвергли, даже не спрашивая. Не то, чтобы это был новый опыт в моей жизни… Но в этой жизни такого со мной точно не было.

— Эй! Я такого не говорила! — возмутилась из-за моего плеча Аглашка, — И обсуждения такого я что-то не помню!

— А мы без тебя поговорили. Когда поняли, что ты — единственная из нас, кто любит Викешеньку по-настоящему. Ни за что. Просто так.

Не понял… А остальные меня что, как-то корыстно любили?

— Вот я, например, — Настя указала себе на грудь, — Мы вместе служили, общались, ты молодой, красивый, умный, с тобой любопытно…

Понятно. Служебный роман, в общем. Когда на работе проводишь больше времени, чем где бы то ни было — волей-неволей коллеги становятся тебе, как родные. А то и ближе, если на работе ты целый день, а домой приходишь только чтобы поужинать и лечь спать. А от такого сближения до сближения тел — рукой подать. Вот Настенька в эту ловушку и влипла.

— …если бы разговор был только… ну… — Настя покраснела и опустила глаза, — ну, про это — то я с тобой… ну…

— Я понял, — не стал мучить зардевшуюся девушку я. У самого уже уши гореть начинают.

— А замуж за боярина — не хочу. Прости, Викешенька — не хочу. Останься ты подьячим — да, а за боярина — нет.

— А я, — подхватила Клава, — вообще замуж не хочу. Ни за тебя, Викешенька, ни за кого. Я в своей семье этого насмотрелась, как боярские жены живут. Как птички в клетке. Золотой, но клетке. Я сама, как дочка князя, в такой жила. Я только когда с тобой сбежала — свободной себя почувствовала! И назад, в клетку, даже с тобой, Викешенька — не хочу. Хотя и очень люблю тебя…

Щечки Клавы заалели, как яблочки.

Ну, тут, оказывается, тоже все понятно. Я-то переживал, что сорвал девочку из семьи, что она мучается — а она, оказывается, именно такой жизни и хотела. Свободной. Без мужа, который станет указывать, что ей делать.

— Ну а я, — Дита закинула ногу за ногу, — на свадьбу и не рассчитывала. Сам ведь понимаешь — на бесовках не женятся. Конечно, я бы хотела первый свой раз почувствовать именно с тобой… Но вон мне Аглаша кулаком грозится, да и нечестно это было бы — ради развлечения совращать того, кого моя подруга любит больше жизни.

— Поэтому, — вновь вступила Настя, — мы посовещались, втроем, и решили, что вы с Аглашей друг другу больше всего подходите. Хотели вас тихонечко вместе свести, но вы уже и без нас сошлись.

Коварные девчонки. И, самое главное — все это они решили, нас не спрашивая. Могли бы у подружки хотя бы ради приличия поинтересоваться, хочет ли она стать боярской женой. Вроде бы амбиций у Аглашки не наблюдалось…

Я повернулся к моей скоморошке — и наткнулся на взгляд сияющих глаз. Глаз той, которой все равно — за боярина ли замуж, за разбойника ли, в палаты ли с ним, или на каторгу. Лишь бы вместе.

По моему телу прошла теплая волна, сердце забилось, дыхание перехватило.

— Но, — продолжила Настя, — от нас избавиться и не надейся. Мы не твои любовницы — но все еще твои друзья. Всё понятно!

И на нас с Аглашкой упало цунами писка, визга и объятий.

Я лежал на кровати и блаженно смотрел в потолок. И если кто-то думает, что рядом со мной лежала обнаженная девушка с короткими волосами — то фиг вам. Мне мой отец всегда говорил: «Никогда не хвастайся тем, что мог затащить в постель девушку. Твои друзья позавидуют тебе минут пять — и забудут. А девушка узнает — а она обязательно узнает — что ты трепал языком, и обидится навсегда».

Нет, Аглашки со мной рядом нет. Она вообще осталась в своей комнате. Потому что, хотя подружки нас, когда все непонятности разрешились, благородно оставили наедине, мы выяснили, что не имеем никакого желания делать ничего, когда кто-то точно знает, что именно сейчас, в этот момент, мы это самое что-то и делаем. Поэтому мы ограничились всего лишь поцелуями. Зато о-чень горячими. Почему меня раньше так никто не целовал? Может, потому что я сам ТАК раньше никого не целовал?

Тогда почему я такой счастливый? Не знаю. Наверное потому что у меня все хорошо.

Источник найден, свернут и завернут, лежит золотой статуэткой обнаженной девушки — и тут девушка! — в моих вещах. Осталось только убраться из Мангазеи. Город хороший, люди замечательные, но уж слишком тут холодно. А никакого пиетета перед «родным домом и «фамильными землями» я не чувствую. Не мое это все, не мое.

Убраться из Мангазеи и спрятать Источник где-нибудь в глухих лесах, где его не найдет никто и никогда. В горах… этих, где группа Дятлова погибла… мм, не помню… в Горе Мертвецов, в общем. По одной из легенд, Дятлов сотоварищи на святилище Золотой Бабы наткнулись, вот их за это и убили. А у меня как раз Источник в виде Золотой Бабы, значит, там ему и самое место. Шучу, конечно, чем дальше боярин от своего Источника, тем она слабее.

Насчет «убраться из Мангазеи» — проблем нет. Нет, если, конечно, поступить так, как мы сюда приехали, то есть — взять лошадку и тихонечко трюхать по тракту… То ну его нафиг. Несколько месяцев по зимней тайге? Нет, спасибо, я знаю более быстрые способы самоубийства. Особенно если учесть, что за нами могу выдвинуться морозовские стрельцы. Сейчас-то мы их стряхнули с хвоста — хотя боярыня наверняка требует «Хоть из-под земли их достаньте!», но искать нас в буквальном смысле слова под землей никто не догадается. Так что на лошади — не вариант. Есть другой способ, попроще и побыстрее. Мангазея, если вы не забыли — порт. Пусть и речной, зато через него много кораблей проходит. Договориться с хозяином одного из них — и уплыть отсюда в Архангельск. А там или перезимовать, или уже не торопясь и не боясь погони двинуть в Москву. Мурин, в облике отца Азария, сейчас как раз тихонечко пробивает эту тему. Вскоре вернется — и тогда двинем на корабль. Ну или через пару дней. Торопиться нам некуда.