Страница 40 из 104
— Извини, — кричит она шепотом.
Достаточно близко.
— Где твоя мама?
И как мне избегать ее до конца дня?
— Готовит обед.
Уже обед? Как долго я проспал?
— А что ты здесь делаешь? — я сажусь в постели. Я все еще одет во вчерашнюю одежду, которая выглядит так, будто провела неделю на дне корзины для белья.
— Мамочка сказала, что ты не очень хорошо себя чувствуешь.
Моя голова откидывается назад.
— Она так сказала?
— Ага. Я слышала, как она говорила по телефону тете Дал, что у тебя новоселье.
Я заливаюсь смехом, хотя тут же жалею об этом из-за пульсирующей головы.
— Думаю, ты имеешь в виду похмелье.
Ее дурацкая, щербатая улыбка медленно расцветает.
— Что такое похмелье?
И именно по этой причине меня вообще нельзя подпускать к детям.
Я прочищаю горло.
— Это когда люди принимают плохие решения ночью и просыпаются больными на следующий день.
Ее лоб морщится.
— Например, когда ты ешь слишком много шоколада и у тебя болит живот?
— Конечно, малышка. Что-то типа того, — я хочу, чтобы мои проблемы возникли из-за того, что я ел слишком много шоколада. Это гораздо менее вредно и намного приятнее, что является двумя плюсами.
— Как ты поправляешься после этого?
Я вздыхаю.
— Я не уверен, что мне когда-нибудь станет лучше.
— Почему нет?
— Потому что я часто болею, — как ни печально это признавать.
Во взгляде Ками нет ни капли осуждения.
— Из-за похмелья?
— Да, — тот факт, что у меня высокая переносимость алкоголя, не означает, что я невосприимчив к последствиям на следующий день. Я стал лучше справляться с ними.
И маскировать их.
— Ой. Подожди! Я знаю, что делать! Стой здесь, Каэль.
— Кэл. Просто Кэл, — подчеркиваю я.
— Хорошо, Кэл, — это все равно звучало как Каэль. Может быть, она выучит мое имя в конце концов, но сегодня не тот день.
Ками выбегает из комнаты, оставив мою дверь настежь открытой. Ее босые ноги шлепают по деревянному полу, когда она мчится по коридору.
У меня возникает соблазн уйти, чтобы избежать еще одного разговора с ребенком. Судя по тому, как пульсирует моя голова, это может быть к лучшему.
Или ты мог бы просто вести себя мило и развлекать дочь Ланы после всего, что произошло прошлой ночью.
Заработать очко или два с Ланой было бы не самым худшим. Хоть я и не ребенок, я готов немного притвориться, если это сделает Ками счастливой, что, в свою очередь, сделает счастливой Лану.
Итак, вопреки тому, что каждая клетка моего тела говорит мне бежать подальше от ребенка, я остаюсь в своей комнате, ожидая, когда маленький разрушительный шар вернется с тем, что, по ее мнению, мне поможет. Надеюсь, это бутылка адвила и стакан воды.
Стук в дверь заставляет мою голову резко повернуться в сторону звука. Быстрый ритм моего сердца заставляет мои уши пульсировать.
Лана прислоняется к дверному косяку.
— У тебя есть минутка?
Я сглатываю сквозь густой ком в горле.
— Конечно.
Она входит в мою комнату и закрывает за собой дверь. Глядя на то, как она смотрит на меня, разочарованная и непоколебимая, мой желудок готов очиститься от вчерашней еды из бара.
— Прошлая ночь больше никогда не повторится.
Моя голова падает.
— Да. Этого больше не должно повториться.
— Я забрала ключ обратно.
Мои кулаки сжимаются на одеяле.
— Я понимаю.
— Я не понимаю, как это вообще возможно, — ее тон острее лезвия.
Я игнорирую ощущение бурления в животе и сосредотачиваюсь на ней.
— О вазе…
— Что насчет нее?
Вопрос выходит ледяным.
— Я планирую купить тебе новую сегодня.
— Ты действительно думаешь, что откупившись, компенсируя то, что разбил мамину вазу?
Я моргаю.
— Твоей мамы?
Из всех вещей, которые можно было разбить, это должно было принадлежать ее матери…
Она выпускает судорожный вздох.
— Я знала, что было ошибкой согласиться, чтобы ты жил здесь. Я должна была просто обсудить ситуацию с адвокатом и отправить дело в суд. Я думала, может быть, у тебя хватит здравого смысла, и ты будешь вести себя наилучшим образом, но, очевидно, я прошу слишком многого. Что ты вообще хотел, заходя в дом так поздно?
Я ворошу волосы.
— Я не совсем трезво мыслил.
— Мне не следовало давать тебе ключ.
— Лана…
— Нет. Ты не можешь сказать Лана и ожидать, что все это забудется.
— Я не пытаюсь все забыть. Я пытаюсь извиниться.
— Ну, можешь взять свое сожаление и засунуть его себе в задницу вместе со всем прочим дерьмом, которое ты извергаешь, — она захлопывает дверь прежде, чем я успеваю хотя бы извиниться.
— Я вернулась! — Ками влетает в мою спальню, как торпеда. Дверь ударяется о стену, и с потолка падает кусок штукатурки.
Это выглядит многообещающе.
— Помни про свой внутренний голос.
Я вздрагиваю.
— Верно. Извини, — она перепрыгивает с одной ноги на другую.
— Как дела?
— Я сделала тебе кое-что, чтобы тебе стало лучше, — она прижимает к груди сложенный лист бумаги.
— Что это такое?
Она подзывает меня ближе пальцем. Я подумываю наклониться вперед, но передумаю и вместо этого встаю на колени.
Лицо Ками светится, когда она разворачивает лист бумаги.
— Та-да!
Я вздрагиваю от пронзающей боли в черепе.
— Тебе не нравится? — улыбка Ками дрогнула, угрожая совсем исчезнуть.
— У меня просто болит голова.
— Ой, извини, — ее нижняя губа дрожит.
Быстрый просмотр бумаги заставляет мое сердце подпрыгнуть в груди. Это самый простой из рисунков, с большим шатким сердцем, занимающим большую часть страницы. Внутри красной формы она нарисовала две фигурки блондинов. У одного большие закорючки на руках, а у более короткого тело треугольной формы, которое представляет собой платье. Под сердцем Ками написала мне сообщение.
«Выздоравливый, Каэль».
Смех вырывается из меня, когда я осматриваю свое имя. Не могу сказать, что я видел, как кто-то пишет мое имя так раньше.
— Мне нравится.
Все лицо Ками сияет, как фейерверк, яркое, и его невозможно не заметить.
— Да?
— Лучшая открытка на свете, — мои губы растягиваются в искренней улыбке.
Кто-то втягивает воздух. Я отрываю взгляд от лица Ками и вижу, что Лана смотрит на нас широко раскрытыми глазами.
— Привет, — я дарю ей легкую улыбку.
— Что происходит?
Она делает шаг в комнату.
— Я сделала Каэлю открытку, чтобы он чувствовал себя лучше.
Ками поворачивается, чтобы показать матери лист бумаги.
— Ты? — напряженность в голосе Ланы соответствует ее жесткой позе. — Что с ним случилось?
Щеки Ками розовеют.
— У него похмелье.
Лана смотрит на меня так, будто это я виноват в том, что она научила ее дочь этому слову.
Я поднимаю руки в знак капитуляции.
— Она подслушала, как ты разговаривала по телефону о похмелье, так что не тыкай в меня пальцем.
Лана поворачивается к Ками.
— Это мило с твоей стороны, — она гладит дочь по голове, еще больше взъерошивая спутанные пряди.
— Тебе лучше? — большие голубые глаза Ками смотрят на меня.
— Абсолютно. Я уже начинаю чувствовать себя лучше, — хотя головная боль и тошнота пройдут через некоторое время, тяжесть, сдавливающая мою грудь с тех пор, как я проснулся, кажется менее интенсивной.
Ками визжит, прижимая открытку к груди, при этом сминая бумагу.
— Я знала, что это сработает!
Мой глаз дергается от высокого тона. Я осторожно потираю висок, пытаясь избавиться от давления.
— Почему бы нам не пойти искупаться и не оставить Кэла в покое?
Ками выбегает из моей комнаты, визжа от возбуждения.