Кальде Длинного Солнца

Что-то, как молотом, ударило по поплавку, превратив его ровное покачивание во что-то другое: он покатился и нырнул, потом опять выровнялся, напрягшийся мотор ревел как раненый бык. Клуб маслянистого черного дыма, воняющего рыбой, просочился в отсек.

— Быстрее! — заорал Узик.

Как бы отвечая на его крик, пулемет на турели заговорил, стук, который длился и длился, как будто стрелок намеривался убить весь город.

Протиснувшись мимо Меченоса и хирурга, Шелк посмотрел через плечо Узика. На стекле перед тем танцевали огненные красные буквы: «НЕДОПУСТИМЫЙ ВЕКТОР».

Что-то хлопнуло по скошенной передней палубе над их головами, и грохот мотора достиг оглушающего крещендо; Шелк почувствовал, как их бросило назад.

Внезапно их движение изменилось.

Поплавок больше не раскачивался и не мчался. Шум мотора ослабел настолько, что стала слышна пронзительная песня воздуходувок. Потом он превратился в мучительный визг и растаял. На панели управления вспыхнул красный свет.

Во второй раз за все время в поплавке Шелк почувствовал, что по-настоящему плывет — то самое странное ощущение, которое он испытал в движущейся комнате, когда ехал в ней вместе с Мамелтой.

Гиацинт за его спиной открыла рот от удивления. Со стороны Узика в воздух поднялся странный предмет, лениво совершивший четверть оборота едва ли не в пяди от его носа, прежде чем Шелк узнал его. Большой игломет, похожий на тот, который заткнут за его пояс; он выскочил как поплавок, никем не подталкиваемый, из кобуры Узика.

— Смотри! Смотри! Они поднимают нас! — Гиацинт уставилась в стекло, ее полные груди прижались к его спине.

Шелк выудил игломет Узика из воздуха и вернул в кобуру. Опять поглядев в стекло, он увидел расползающийся узор из изломанных линий, там и здесь освещенный багровыми искорками. Шелк решил, что узор выглядит как город в небоземлях, хотя казался намного ближе. Заинтригованный, он открыл собачку люка над сидением Узика и откинул крышку. Едва он закончил, как обе его ноги оторвались от пола; он попытался схватиться за собачку, но промахнулся всего на полпальца, и стал выплывать наружу, как игломет Узика, пока кто-то внутри не поймал его за ногу.

Перед ним расстилался тот самый безграничный узор, часть которого он видел в стекле: сумеречный небогород, окруженный коричневыми, сожженными солнцем полями и жавшимися друг к другу деревушками; и, с одной стороны, серебряное зеркало, закрепленное вьющейся серовато-коричневой лентой. Пока Шелк глядел, разинув рот, Орев взлетел с его плеча и исчез в полумраке.

— Мы летим. — Недоверие и смятение превратили слова во вздох, который улетел вместе с черной птицей. Шелк кашлянул, сплюнув запекшуюся кровь, и попытался снова: — Мы летим вверх ногами. Я вижу Вайрон и озеро, и даже дорогу к озеру.

— Взгляните назад, патера-кальде, — сказал Квезаль изнутри поплавка.

Они были уже ближе, совсем близко к огромному темному животу штуки, заслонившей небо. Под ней на кабелях, казавшихся не толще паутинок, свисала конструкция, похожая на лодку со многими короткими веслами; Шелк судорожно вздохнул и выдохнул, прежде чем сообразил, что «весла» — стволы пушек, и еще полминуты протекло, прежде чем он различил кроваво-красный треугольник на его днище.

— Ваше Святейшество…

— Вы не понимаете, почему они не стреляют в нас. — Квезаль тряхнул головой. — Мне кажется, что они еще не заметили нас. Ветер заставляет их держать воздушный корабль параллельно солнцу, так что они видят внизу темный город. И сейчас мы, с их точки зрения, мало чем отличаемся от узкой полоски. Но мы поворачиваемся, и вскоре они увидят нас во всей красе прямо под собой. Давайте нырнем внутрь и закроем люк.

Сейчас стекло показывало озеро Лимну. Глядя на его берег, протянувшийся от одного края стекла до другого, Шелк подумал об игломете Узика; казалось, что поплавок кувыркается по небу так же неторопливо.

— Ты совсем не боишься, а? — прошептала вцепившаяся в него Гиацинт. — Мы действительно ужасно высоко? — Она дрожала, как в лихорадке.

— Конечно, боюсь; и я ужасно испугался, когда оказался снаружи. — Он оценил свое эмоциональное состояние. — Я все еще очень испуган, но когда думаю о том, что происходит — и как возможно это объяснить, не прибегая к понятию «чудо», — я забываю о страхе. — Глядя в стекло, он попытался описать себе воздушный корабль.

— Что-то тащит нас вверх, парень! Так она сказала! Думаешь, мы можем это перерезать?

— Нечего перерезать, мастер Меченос. Если бы было, то, мне кажется, они бы знали, где мы, и расстреляли бы нас. Тут что-то другое. Кстати, это вы схватили меня за ногу? Спасибо.

Меченос покачал головой и показал на хирурга.

— Спасибо, — повторил Шелк. — Большое спасибо, доктор. — Он ухватился за плечо водителя: — Ты сказал, что мы получаем вектор. Что в точности это означает?

— Сообщение, которое получаешь, если плывешь слишком быстро на север или на юг, мой кальде. Тогда надо замедлиться. Предполагается, что это сделает монитор, если не сделаешь ты, но, почему-то, это не сработало.

— Понимаю, — кивнул Шелк, ободряюще, как он надеялся. — А почему поплавок должен был замедлиться?

— Когда поплавок слишком быстро движется на север, — вмешался Узик, — ты чувствуешь себя так, как будто кто-то сыпет на тебя песок. Это может тебе повредить, и заставляет всех в поплавке реагировать слишком медленно. А когда слишком быстро движется на юг, у тебя начинает кружиться голова. И чувствуешь себя так, как будто плывешь.

— Вы знаете форму Витка, патера-кальде? — едва слышно спросил Квезаль.

— Витка? Конечно. Цилиндр, Ваше Святейшество.

— Мы на внешней стороне цилиндра, патера-кальде, или на внутренней?

— Мы внутри, Ваше Святейшество. Иначе мы бы свалились с него.

— В точности. И что прижимает нас к поверхности? Что заставляет книгу падать, если вы ее уроните?

— Я не могу вспомнить название, Ваше Святейшество, — сказал Шелк, — но это та же сила, которая держит камень в праще перед тем, как его бросят.

Гиацинт уже не цеплялась за него, и сейчас ее рука нашла его ладонь, и он сжал ее.

— Пока мальчик раскручивает пращу, камень в ней не может выпасть. Виток поворачивается — это я понимаю! Если бы камень был… э… мышью, и эта мышь побежала бы в направлении вращения, она бы держалась на месте более надежно, как если бы пращу крутили быстрее. Но если бы мышь побежала в другую сторону, получилось бы так, как будто пращу крутят недостаточно быстро. И она бы упала.

— Стрелок! — Узик уставился на стекло. — Наведи пулемет. — Тот снял с предохранителя свою жужжалку, и красный треугольник опять появился в поле зрения.

— Тривигаунт, — выдохнула Гиацинт. — Сфингс не разрешает им изображать людей. Этот знак находится на их флаге.

Какое-то мгновение Гагарка стоял, не в состоянии вспомнить, где он или почему он пришел сюда. Упал ли он с крыши? Соленая кровь из разбитых губ струйкой текла в рот. Мимо него пронесся человек с руками и ногами не толще прутика и лицом бородатого черепа. Потом еще один, и еще.

— Не бойся, — прошептал слепой бог. — Будь храбрым и действуй разумно, и я защищу тебя. — Он взял Гагарку за руку, но не как Гиацинт, которая несколько минут назад вложила свою ладонь в руку Шелка, а как более старший и опытный человек берет руку молодого в мгновение кризиса.

— Все пучком, — сказал ему Гагарка. — Я не боюсь, только вроде как растерялся.

Рука слепого бога хорошо лежала в его, большой и сильной, с длинными крепкими пальцами; он никак не мог вспомнить имя слепого бога, и это его тревожило.

— Я Тартар и твой друг. Расскажи мне все, что видишь. Можешь вслух или мысленно, как хочешь.

— В центре стены я вижу большую дымящуюся дыру, — сообщил Гагарка. — Раньше ее не было, я уверен. Вокруг меня еще несколько мертвяков, помимо тех, которых замочили патера и я. И еще один трупер, вроде бы дохлый. Это баба. Ее крылья сломались, могет быть, когда она ударилась о землю. Все коричневое: крылья, и бриджи, и что-то вроде повязки на буферах.