Кальде Длинного Солнца

Он, слабо, услышал собственные слова, которые эхом отзывались в ночи за стенами Горностая: «Послушаете меня». Громкоговорители, о которых говорил Узик, рты с громоподобными голосами, каким-то образом слышали его и каким-то образом повторяли его мысли.

Дверь в бальнеум открылась. Квезаль, появившийся в дверном проеме, ободряюще кивнул, и Орев вернулся на свой пост на кроватном столбике.

— Невозможно восставать против самих себя, — сказал Шелк. — Значит, нет никакого восстания. Нет бунта, и вы не бунтовщики. Да, мы можем сражаться друг против друга, и мы именно это и делали. Это было необходимо, но время необходимости уже прошло. Опять есть кальде — я ваш кальде. Нам был нужен дождь, и дождь пошел.

Он замолчал и посмотрел на богатые дымно-серые шторы.

— Мастер Меченос, не могли бы вы открыть это окно, пожалуйста? Спасибо.

Он глубоко и немного болезненно вдохнул холодный мокрый воздух.

— Мы получили дождь, и, насколько я могу судить о погоде, получим больше. Давайте же получим мир — это подарок, который мы можем сделать сами себе, и намного более ценный, чем дождь. Давайте получим мир.

(Что сказал тот капитан в гостинице миллион лет назад?)

— Многие из вас голодны. Мы планируем купить еду на деньги города и продать ее вам намного дешевле. Но не отдадим даром, потому что всегда есть люди, которые растранжирят все, что достается бесплатно. Но очень дешево, так что даже нищие смогут купить ее. Моя гвардия освободит из ям заключенных. Утром генералиссимус Узик, Его Святейшество Пролокьютор и я отправимся в Аламбреру, и я отдам приказ. С этого мгновения все заключенные помилованы — я помиловал их. Они будут голодны и слабы, так что, пожалуйста, разделите с ними вашу еду.

Он вспомнил свой голод, голод в доме авгура, и еще более страшный голод под землей, грызущий голод, который превратился во что-то вроде болезни к тому времени, когда Мамелта нашла в подземной башне странную дымящуюся еду.

— В этом году у нас был плохой урожай, — сказал он. — Давайте молиться, каждый из нас, чтобы в следующем году он был лучше. Я часто молился об этом, и буду молиться снова; но если мы хотим иметь достаточно еды до конца жизни, нам нужна вода для наших полей в то время, когда дождя нет.

— Под нашим городом находятся древние туннели. Некоторые из вас подтвердят это, потому что они попадали в них, когда копали фундамент. Эти туннели достигают озера Лимна — я знаю это, потому что был там. Если мы сможем построить водозабор из озера — а я уверен, что сможем, — мы будем использовать туннели, чтобы доставлять воду на фермы. Тогда у нас будет полно дешевой еды, и надолго. — Он хотел сказать «пока не придет время оставить виток», но проглотил слова и замолчал, глядя на серые шторы, волнуемые легким ветром, и слушая свой голос через открытое окно.

— Если вы сражались за меня, больше не используйте ваше оружие, если на вас не нападут. Если вы из гвардии, вспомните, что вы клялись подчиняться приказам ваших офицеров. — (Он не был в этом уверен, но это было настолько вероятно, что он не побоялся это утверждать.) — И, в конечном счете, генералиссимусу Узику, который командует как гвардией, так и Армией. И вы уже слышали, что он сказал. Он за мир. Как и я. — Узик указал на себя, потом на ухо, и Шелк добавил: — Вы еще услышите его, очень скоро.

Он чувствовал, что тенеподъем должен был наступить — и действительно, время пришло, настал час первого света, время для утренней молитвы Фелксиопе; тем не менее, город за серыми шторами еще оставался в полутьме.

— Тем же из вас, кто лоялен Аюнтамьенто, я могу сказать следующее. Во-первых, вы сражаетесь — и умираете, многие из вас — за орган, который нет необходимости защищать. Ни я, ни генералиссимус Узик, ни генерал Мята не собираются уничтожать его. Так почему бы не быть миру? Помогите нам заключить мир!

И второе. Аюнтамьенто было создано нашей Хартией. Если бы не Хартия, оно бы не имело право существовать, и не существовало бы. Наша Хартия гарантирует вам — вам, народ Вайрона, а не только чиновникам — право выбрать нового кальде, если должность вакантна. И тогда Аюнтамьенто подчинится тому кальде, которого вы выбрали. Мне не нужно говорить вам, что наша Хартия исходит от бессмертных богов. Вы все это знаете. Генералиссимус Узик и я спросили совета у Его Святейшества Пролокьютора по вопросу кальде и Аюнтамьенто. Он здесь, с нами, и, если я неправильно информировал вас, он, я уверен, поправит меня.

Квезаль, левой рукой, взял ухо; правая начертила дрожащий знак сложения.

— Благословляю вас Самым Священным именем Паса, Отца Богов, а также Милостивой Ехидны, его супруги, и их Сыновей и Дочерей, сегодня и навсегда, и именем их старшей дочери, Сциллы, Покровительницы…

Он говорил и говорил, но Шелк уже забыл о нем; открылась дверь гардеробной, и через нее вошла Гиацинт, изумительно выглядевшая в текучем платье из розового шелка.

— Стекло в гардеробной только что сказало мне, что Аюнтамьенто предложило десять тысяч тому, кто тебя убьет, — тихо сказала она, — и еще по две тысячи за Уззи и Его Святейшество. Я подумала, что ты должен знать.

Шелк кивнул и поблагодарил ее.

— Этого и надо было ожидать, — пробормотал Узик.

— Задумайтесь, дети мои, — продолжал Квезаль, — насколько больно видеть Жгучей Сцилле, как сыновья и дочери основанного ей города вырывают глаза друг другу. Она дала нам все, что требуется для жизни. И, самое главное, нашу Хартию, основу мира и справедливости. Если мы желаем заслужить милость богини, нам нужно только вернуться к ее Хартии. Если мы желаем мир, который мы потеряли, нам тоже нужно только вернуться к ее Хартии. Я знаю, что мы желаем справедливости. Я сам ее желаю, ведь Великий Пас посеял в груди каждого человека желание справедливости. Даже худшие из нас желают жить в святости. Возможно, что есть несколько неблагодарных, которые не хотят, но их очень мало. Мы желаем всего этого, и мы можем получить все это, и совсем просто. Давайте вернемся к нашей Хартии. Это именно то, чего желают боги. Давайте примем помазанного авгура, патеру-кальде Шелка. И этого желают боги. Чтобы соответствовать поддержанной Сциллой Хартии, мы должны иметь кальде, и даже самые малые дети знают, на кого пал выбор. Если у вас есть хотя бы малейшие сомнения в этом, дети мои, я прошу вас проконсультироваться у помазанного авгура, на чьем попечении вы находитесь. Такой есть, как вы знаете, в каждом районе. Или вы можете спросить первого, которого увидите, или любую святую сивиллу. Они расскажут вам, что путь долга совсем не труден, но прост и гладок.

Квезаль на мгновение замолчал, сделав выдох с легким шипением.

— А теперь, дети мои, самый болезненный предмет. Сейчас до меня дошла весть, что демоны в человеческом облике хотят уничтожить нас. Изрыгая ложь и злобу, они обещают за нашу кровь деньги, которых у них нет и которые они не заплатят. Не верьте их лжи, которая оскорбляет богов. Тот, кто убивает за деньги хорошего человека, — хуже демона, а тот, кто убивает за деньги, которые он никогда не увидит, — глупец. Хуже, чем глупец, полный придурок.

Узик протянул к уху руку, но Квезаль покачал головой:

— Дети мои, скоро тенеподъем. Новый день. Пускай это будет день мира. Давайте встанем вместе. Встанем рядом с богами и их Хартией, рядом с кальде, которого они выбрали для нас. А сейчас я хочу проститься с вами, но вскоре надеюсь встретиться лицом к лицу и благословить вас за мир, который вы дали нашему городу. Но мне кажется, что генералиссимус Узик хочет опять поговорить с вами.

Узик прочистил горло:

— Это генералиссимус. Немедленно прекратить все операции против мятежников. Каждый офицер несет ответственность за выполнение моего приказа и за все действия его подчиненных и солдат, если они последуют. Кальде Шелк и Его Святейшество отправляются в город на одном из наших поплавков. Я ожидаю, что каждый офицер, каждый рядовой и каждый солдат продемонстрирует при встрече с ними лояльность и дисциплину. Мой кальде, вам есть что добавить?