Страница 58 из 86
Он заметил ее кольцо:
— Это то самое, которое я дал тебе?
— Ага, спасибо. — Отступив назад, она подняла руку выше, чтобы он смог распознать кольцо, хотя при слабом свете затуманенных зеленоватых огоньков сделать это было невозможно. — Я люблю его, но ты можешь получить его обратно, если тебе нужны бабки.
— Мне стыдно, но я точно дал тебе его?
— Ты забыл, а? — Она внимательно поглядела на него. — Потому как ударился головой. Или, могет быть, какой-то бог овладел тобой, как Киприда мной? Мне до сих пор трудно вспомнить все, что случилось, когда боссом была она или Сцилла.
Гагарка покачал головой, обнаружив, что она больше не болит:
— Никакой бог меня не имел и не хотел, вообще. Лилия. Ни хрена не знаю о Киприде, но ты-то точно была другая, когда была Сциллой.
— Мне кажется, что какая-то часть оставалась мной. Держи меня покрепче, могешь? Мне холодно, по-настоящему.
— А твой солнечный ожог? Он больше не болит?
Она покачала головой:
— Чуть-чуть. Я уже начала шелушиться. Орев, прежде чем улететь, пытался содрать отслаивающуюся кожу, но я заставила его перестать.
— Где он? — Гагарка поглядел по сторонам.
— Наверно, с патерой и Кремни. Тур сделал копыта, и они поскакали за ним. И я, но тут мы пришли к развилке, сечешь?
— Конечно. По дороге я видел уйму.
— И тогда я подумала, что они больше не будут искать Гагарку, а я хотела тебя найти. Так что я вроде как пошла медленнее, и, когда они пошли в один коридор, я пошла в другой. Кажись, птица с ними.
— Так это ты меня звала.
Синель кивнула:
— Ага. Орала, пока горло не надорвала. Ох, Тесак, я так рада, что нашла тебя!
— Мы нашли тебя, — серьезно сказал он. — Почему я убежал, Сиськи… — Он замолчал, массируя большую нижнюю челюсть.
— Ты кого-то увидел, Тесак. Или ты подумал, что увидел. Я это поняла, и патера так сказал.
— Ага. Моего брата Дрофу. Он — покойник, сечешь? Только он появился здесь, внизу, и разговаривал со мной. Я мог бы сказать, что он не настоящий, что вроде как мне снился, но я не уверен. Могет быть, он и появлялся. Сечешь, что я хочу сказать?
Казалось, серые стены из коркамня сгрудились вокруг нее.
— Да, думаю, что да, Тесак.
— Потом он ушел, и мне стало хреново, как тогда, когда он умер. И вот через два, могет быть три часа, я опять увидел его, махнул ему рукой, закричал и попытался догнать его, только никак не мог. И я заблудился, но мне было наплевать, потому как я искал Дрофу, а его не было нигде. И тогда я наткнулся на этого бога. На Тартара. По большей части я называю его Ужасным Тартаром, потому как не могу правильно выговорить другое.
— Ты встретил бога, Тесак? Вроде как ты встречаешься с кем-то на улице?
— Ага, типа того. — Гагарка сел на пол туннеля. — Сиськи, могешь сесть мне на колени? Как ты делала раньше? Мне бы хотелось.
— Конечно. — Она положила гранатомет и села, скрестила длинные ноги и откинулась в его объятиях. — Так действительно лучше, Тесак. Намного теплее. Только я больше так не делаю, потому как знаю, что я довольно тяжелая. Орхидея говорит, что я становлюсь жирной. Она сказала это пару месяцев назад.
Он крепче сжал ее, наслаждаясь ее мягкостью.
— Это она сама жирная. По-настоящему. Не ты, Сиськи.
— Спасибо. Этот бог, которого ты встретил. Тартар, верно? Он для тебя как Киприда для нас, а?
— Ага, только он один из Семи.
— Я знаю. Тарсдень.
— У него тут целая куча всего, рядом с нами. И, самое главное, он — бог ночи. Где мрак, там и он. Сны — тоже он. Ну, я хочу сказать, что любой бог может посылать сны, если захочет; но обыкновенные, которые выглядят так, как будто их никто не посылал — это его. Я называю его Ужасным Тартаром, потому как ты должен говорить ужасный или что-нибудь в этом роде, иначе майтера размажет тебя по полу. Зуб даю, он может разрезать любого на куски, но со мной он — свой парень. Он пришел сюда, чтобы показать, как найти тебя, выйти отсюда и все такое. Сейчас он прямо здесь, рядом с нами, только ты не можешь его видеть, потому как он слепой.
— Ты хочешь сказать, что он здесь, с нами? — Синель широко раскрыла глаза.
— Ага, сидит справа от меня, но я не буду пытаться его тронуть или почувствовать. Могет быть, он не сделает ничего…
Она уже сделала, махнув свободной рукой в пустоте справа от Гагарки.
Он тряхнул ее, не грубо.
— Не надо, Сиськи. Я же говорил тебе.
— Его здесь нет. И вообще ничего нет.
— Хорошо, здесь ничего нет. Я просто прикалываюсь.
— Ты не должен так делать. — Она встала. — Ты понятия не имеешь, как я гребано испугана и голодна.
Гагарка тоже встал.
— Ага, тебе не до смеха, точняк. Прости, Сиськи. Я так больше не сделаю. Пошли.
— Куда?
— Наружу.
— Тесак, на самом деле?
— Точняк. Ты голодна. И я. Выйдем наружу и закажем клевый ужин у Свиньи или в одном из таких мест. Потом снимем номер и немного отдохнем, Он говорит, что я должен отдохнуть. Потом, могет быть, займемся тем, что сказала Сцилла, только я еще не знаю. Я должен буду его спросить.
— Тартара? Ты все время говоришь о нем? Ты действительно с ним встретился?
— Ага. Там по-настоящему темно и очень мокро. Вода вроде как сочится через потолок. Если бы ты увидела то место, ты б, скорее всего, туда не вошла, но там нет ничего, что навредит тебе. Во всяком случае, мне так кажется.
— Тесак, у меня все еще есть фонарь Гелады, только его никак не зажечь.
— Мы не будем, — сказал он ей. — Это не очень далеко.
— Ты сказал, что мы идем наружу.
— Это по дороге. — Он остановился и посмотрел ей в лицо. — Только мы бы пошли, даже если бы не было, потому как он хочет нам что-то показать. Он только что сказал мне, сечешь? А сейчас слушай здесь.
Она остановилась, поплотнее завернувшись в сутану Наковальни.
— Это настоящий бог. Тартар, как я и сказал тебе. У меня голова не очень-то варит, потому как у меня там вмятина и огромный кровоподтек. Так он сказал. Он пытается это исправить, и я чувствую себя гораздо лучше после того, как он начал. Но мы должны делать все, что он говорит, так что ты пойдешь, даже если мне придется тебя нести.
— Лес дев, — каркнул Орев. — Здесь дев!
Шелк сел; «дев» могла быть Гиацинт. Если и есть малейший шанс — один на тысячу, один на десять миллионов, — если вообще есть какой-то шанс, он должен идти. Он заставил себя встать, подобрал рюкзак, закашлялся, сплюнул и заковылял прочь. Тропинка повернула направо, потом налево, спустилась в крошечную долину, потом раздвоилась. Огромные цветы, белые как призраки, источали влагу.
— Я иду, Орев. Скажи ей, что я иду.
— Здесь, здесь!
Голос птицы прозвучал очень близко. Он сошел с сияющей тропинки, ноги погрузились в мягкую почву; он раздвинул листья, и на него поглядело лицо, которое могло принадлежать трупу, лицо со впалыми щеками и мутными глазами. Он вздохнул, и увидел, как раздвинулись бескровные губы. К нему летел Орев, ставший двумя птицами.
Он сделал еще один шаг, стараясь, насколько возможно, не мять сгрудившиеся растения, и оказался на красных камнях, окружавших маленький, не больше скатерти, бассейн; тропинка подходила к нему с другой стороны.
— Здесь дев! — Орев прыгнул на голову деревянной фигуры и резко клюнул ее.
— Да, — сказал Шелк, — это Фелксиопа. — Ни у какой другой богини не было таких раскосых глаз и резной мартышки, примостившейся на плече. Он постучал пальцем по своему отраженному лицу и хлопнул в ладоши, но никакой монитор не появился в серебряном шаре, который она держала в руке.
— Обыкновенное зеркало, — сказал он Ореву. — Я надеялся, что это может быть стеклом… что Гиацинт может позвать меня через него.
— Нет звать?
— Увы, через это никто не позовет. — При помощи дружески настроенного дерева он прошел по каменному бортику бассейна к качелям, обращенным к воде. Здесь, как и сказал Узик, он увидел бассейн, отражающийся в зеркале Фелксиопы, и зеркало, отражающееся в нем.